Щербатый талер - Федоренко Андрей - Страница 3

-      Я не хочу защищать Оксану, - покашляв, решился вступить в диалог отец, - но фантазии обычно присущи всем здоровым детям...

- Особенно если под фантазиями понимать записки учителям о похищении их детей. Или звонки в школу, что школа заминирована.

-   Разве? -Вскинулся отец.

-   Вот видите, вы даже мало удивились. К счастью, таких звонков пока не было. Но если бы такой звонок, не дай Бог, случился - поверьте, в первую очередь вспомнили бы о вашей дочери.

-   Что ж, мне ее убить? - Сказал вдруг отец, так старательно вытирая стекла очков, что под ним заскрипела кресло.

-   Не понял, - поднял брови завуч.

-  Ничего, это я так... Говорю, я согласен с вами. Завуч помолчал.

-   Вы не торопитесь? - Спросил он.

Отец взглянул на часы. До автобуса еще было время.

-   Нет, я вас слушаю, Андрей Адамович.

-    Превосходно. Так вот, я давно собирался поговорить с вами, как сейчас, наедине, да все как-то не получалось. Понимаю, что, возможно, затрону тему, которая неприятна вам, - завуч попробовал пальцем острие карандаша, - но прошу понять и меня: я не чужой человек, а педагог, поэтому определенная доля ответственности за поведение и воспитание вашей дочери ложится и на меня тоже. Заметьте, вы имеете полное право не отвечать, если я затрону какие-то больные моменты вашей личной жизни.

-   Пожалуйста, я вас внимательно слушаю.

-   Как давно вы развелись с женой - Оксаниной матерью?

-   Пять лет назад.

-   Так... Выходит, практически с первого класса, все свои школьные годы девочка без женского внимания.

Кресло под отцом снова жалобно заскрипело.

-   Как правило, дети из неполных семей страдают или от недостатка внимания к ним, или от излишнего внимания, если их слишком жалеют и холят, - продолжал Андрей Адамович, не замечая, что лицо отца меняется, с виновато-вежливого становится все больше угрюмым. - Иными словами, такие дети бывают испорченными.

-   И к какому из этих двух вариантов вы относите Оксану?

-   Вот это мы сейчас и выясним. Вы, если не ошибаюсь, археолог?

-     Не   ошибаетесь.   Археолог,   кандидат исторических наук.

-     Не могли бы вы кратко описать расписание вашего рабочего дня?

-     Ну, утром просыпаюсь, делаю зарядку, принимаю душ, готовлю завтрак, бужу Оксану, собираю ее в школу, еду в Академию... Вам интересно это? - Спросил вдруг отец.

-  Конечно! Далее, пожалуйста.

-  В Академии я работаю в лаборатории, с экспонатами, или в архиве, на кафедре... В пять-шесть часов вечера возвращаюсь, Оксана уже дома, или играет, или с подругой.

-    Да, или играет, или у подруги... А как вы проводите выходные?

-   Осенью ездим за город за грибами, зимой - на лыжах, ходим гулять в парк Челюскинцев, в Ботанический сад, ездим к моей матери - Оксаниной бабушке - в Березинский район...

-  К которой и сегодня собрались?

-  Да.

-  Скажите, а где сейчас ваша бывшая жена?

-  Здесь, в Минске. У нее теперь своя семья и свои дети.

-  Оксана посещает ее?

-  Я не запрещаю дочери делать это, - угрюмо ответил отец.

-  Разумеется, но часто ли Оксана бывает там?

-  Редко. Ей не нравится там.

Самому отцу тоже все меньше и меньше нравилась эта «педагогика», которая напоминала какой-то допрос. Но он должен был терпеть и отвечать на вопросы. Виновата Оксана? Виновата. Вправе завуч школы разобраться в семейных проблемах своей ученицы, чтобы потом лучше ее воспитывать? Имеет и даже обязан.

-   А как вы проводите лето?-спрашивал Андрей Адамович.

-   Лето... - отец смутился. - С летом такая ситуация: видите, мне обязательно нужно хоть раз в год выезжать со студентами в экспедиции и просто на раскопки... Так что дочь каждое лето живет у бабушки.

-   Ага. Тогда вот что мы имеем, - завуч поднял карандаш тупым концом вверх, - летом, когда лучше налаживаются контакты между родителями и детьми, девочка проводит каникулы сама по себе. С другой стороны, - карандаш повернулся тупым концом вниз, - бабушка дарит девочке женскую ласку, сочувствие, то, что не может дать мать.

Терпение родителя окончательно лопнуло.

-   Андрей Адамович, - решительно объявил он, поднявшись. - Я уважаю вашу педагогическую практику и обещаю принять ее к сведению. А пока пусть все остается, как и раньше. Пусть моя дочь будет такой, какая есть, и буду воспитывать я ее так, как сочту нужным. Кстати, учительница иностранного языка не сказала вам, почему Оксана могла написать ей такое?

-     Нет, - завуч уставился на отца, словно впервые видел, и от удивления даже отложил карандаш, который не выпускал из рук во время всей беседы.

-   Очень плохо. Некоторые учителя нуждаются в воспитании не менее учеников... Так я пойду?

В этот момент в коридоре прозвенел звонок с урока.

Отец, кивнув завучу на прощание, вышел. Со второго этажа как раз спускался историк Борис Григорьевич с журналом и указкой под мышкой. Отец остановился подождать его. Из приоткрытой двери кабинета вышел и завуч.

-   А! - Воскликнул Борис Григорьевич, увидев отца. - Михаль, как же вы так внезапно покидаете нас? Что случилось?

-   Ничего, - удивился отец. - Вот решили выбраться на выходные в деревню, проведать мать.

-   Как на выходные? Только что Оксана пришла на урок и попрощалась, сказала, что вы навсегда уезжаете из Минска, она бросает школу...

Завуч, который все слышал, смотрел на смущенного, покрасневшие отца и укоризненно качал головой. «Не хотели слушать меня - так вот получайте», - говорил весь его вид.

Глава 4

Т алер

До самого автовокзала отец не проронил ни слова. Молчала виновато и Оксана. Обычно ей сходило с рук очень многое, но теперь она понимала, что незаметно забывшись, переступила какую-то границу, которая отделяет игру от взрослой жизни с ее правилами. Она нарушила эти правила, ступив со своей территории, со своего детского, понятного, веселого, полного выдумок и фантазий, мира в мир взрослых, где все так реалистично, сухо, неинтересно...

Когда же, подождав немного на разговорчивом, людном в эти предвыходные дни перроне, они с отцом уселись в мягкие, удобные кресла в самом начале салона «Икаруса», Оксана невольно забыла о собственной вине и прилипла лицом к окну. Впереди была дорога.

Отец оглянулся, чтобы не услышали соседи, и тихо проговорил

-   Вот как с тобой говорить? Как тебе хоть чему-нибудь верить? Я защищал тебя у завуча. Защищал, но теперь жалею об этом. И теперь я верю ему. Верю, что ты самая худшая, самая испорченная, самая лживая из всего класса девочка. И теперь я всерьез подумаю, нужна ли ты, такая, бабушке?

-   А куда же я денусь? - Немного напуганная таким тоном, повернулась к отцу Оксана.

-   Мне придется не ехать ни в какую экспедицию. Будем сидеть вместе в городе все лето.

Девочка помолчала, тогда спросила тихо:

-   Папа, скажи, ты хотел бы, чтобы я была не такая, как есть?

-     Конечно. Я хотел бы, чтобы моя дочь была тихая, аккуратная, вежливая, а не врала, не делала мне на каждом шагу сюрпризов...

-   А вот я никогда не хотела себе другого отца... - и голос ее вдруг задрожал, а на глазах показались слезы.

Отец закашлялся. Прошла минута.

-   Оксана, - его рука легла девочке на плечо, но Оксана вывернулась. - Э-э, да у тебя слезы... Ну, вытрись, люди смотрят...

-   Пусть смотрят!

-   Возьми вот платок... Ну, хочешь, мир? Я виноват... Я понимаю тебя, все твои выдумки, но другие этого не понимают... И ты должна считаться с другими... Ну, мир?

Оксана, не отвечая, прикинула: лучше еще немного пожалеть себя и поплакать, побыть насупившейся и обиженной, или лучше вертеться, смотреть в окно, на пассажиров и задавать отцу различные вопросы? Второе было поинтереснее. Она вытерла папиной платком глаза и щеки, улыбнулась, протянула отцу один палец. Так они обычно мирились.

-   Но обещай, что никогда не будешь врать, писать учителям записки, отключать телефон...