1356 (ЛП) - Корнуэлл Бернард - Страница 45

- Не пригодился бы. Я клятву дал. – машинально отрезал Робби и лишь тогда сообразил, что от клятвы-то он Томасом освобождён и может сам решать свою судьбу. И Робби решил, - Я остаюсь, Скалли.

- Остаёшься?

- Езжай к моему дяде, а я остаюсь.

- Если ты остаёшься с этими ребятами, - рассудительно сказал Скалли, - То при следующей нашей встрече с тобой мне придётся тебя убить.

- Получается так.

Скалли сосредоточенно посмотрел на корову, будто ожидая, что бурёнка даст совет, как ему выпутаться из такой щекотливой ситуации. Затем физиономия шотландца просветлела:

- Я тебя, Робби, быстро убью. Ты даже понять ничего не успеешь. – он победно тряхнул лохмами, дробно щёлкнув вплетёнными в них костяшками, и деловито осведомился, - Значит, поговоришь насчёт лошади?

- И насчёт лошади, и насчёт денег.

Скалли удовлетворённо кивнул:

- Звучит неплохо. Ты остаёшься, я уезжаю. Встретимся – убью. Но быстро.

- Точно. – улыбнулся Робби.

Он был вольным, как ветер.

Отец Ливонн, к своему крайнему изумлению, действительно отыскал на хуторе для де Веррека пару сапог. Они обнаружились в сундуке под лестницей.

- Хозяин хутора сбежал, - объяснял священник, пока Роланд примерял обувь, - Мы оставим ему деньги в уплату. Подходят?

- Как на меня шиты. Только… - Роланд замялся, - Только если я их возьму, не будет ли это выглядеть кражей?

- Мы оставим хозяину деньги за сапоги, я же говорю, - повторил отец Ливонн, - Он будет счастлив. Поверьте мне, французский крестьянин сапоги видит чаще, чем золото.

- У меня нет денег. – болезненно поморщился Роланд, - Точнее, есть, но остались в замке.

- А кто говорит о вас? Томас платит.

- Платит?

- Всегда.

- То есть?

Священник недоверчиво уставился на Роланда, но, наткнувшись на полный недоумения взгляд рыцаря, крякнул и растолковал тому очевидные для самого отца Ливонна вещи:

- Ле Батар обитает на границе английской Гаскони. Он нуждается в зерне, сыре, мясе, рыбе, нуждается в вине и соломе. Будет отбирать силой – настроит местных крестьян против себя, и они легко сдадут его Бера, Лабрюилладу или любому другому барону, мечтающего прибить голову знаменитого Ле Батара в холле среди других трофеев. Томас честно расплачивается за то, что берёт, в отличие от других владетельных господ, и как по-вашему, кого больше любят простолюдины?

- Но… - Роланд запнулся, подбирая слова, - Ле Батар, он же эллекин?

- Дьявольский запроданец, да? – отец Ливонн засмеялся, - Томас – христианин, и, смею заметить, весьма крепкий в вере.

- Он же отлучён?

- За то же, в чём и вы грешны. За спасение Женевьевы. Вас, что, тоже следует отлучить? – видя ужас, промелькнувший во взоре Роланда, священник постарался смягчить резче, чем нужно, прозвучавшую фразу, - Есть две церкви, сын мой. Сомневаюсь, что Господь примет всерьёз рассыпаемые одной из них, как горох из худого мешка, отлучения.

- Две? Церковь одна. – Роланд не верил своим ушам, - Credo unam, sanctam, catholicam et apostolicam Ecclesiam…

- Ещё один воин, владеющий латынью! Вот это да! В пару Томасу. Не смотри на меня так, сын мой. Я тоже верую в единую святую католическую апостольскую церковь. Одна церковь, одна. Только ликов у неё, как у языческого Януса, два. Ты же служил отцу Маршану?

- Да. – смущённо признал Роланд.

- А кому служит он? Кардиналу Бессьеру. Луи Бессьеру, архиепископу Ливорно, папскому легату при французском дворе. Что тебе о нём известно?

- Он кардинал. – изрёк Роланд и осознал, что ничего более о Бессьере не ведает.

- Его отец торговал салом в Лимузене. Сызмальства Луи отличался смышлёностью. У родителя хватало средств дать отпрыску любое образование, но на самый верх сыну торговца путь был заказан. Светский путь, но ведь есть и путь церковный. Для святой-католической-апостольской не важны происхождение, лишь ум и хватка. Сыновья торговцев, обладающие умом, легко становятся князьями церкви. Увы, у многих из них, как, например, у Луи Бессьера, к уму прилагаются амбиции, жестокость, жадность и безжалостность. Одно лицо нашей матери-церкви – нынешний римский понтифик. Добрый, немного вялый, при этом честно исполняющий долг наместника Христова на грешной земле. Второе – Луи Бессьер, злой человек, стремящийся любой ценой занять папский престол.

- Потому он ищет «Ла Малис». – тихо молвил Роланд.

- Да.

- А я по наивности надоумил отца Маршана, где её искать…

- А вам известно, где меч?

- Где он может быть. Я не всеведущ. Может, «Ла Малис» там и нет.

- Думаю, вам стоило бы рассказать то, что знаете, Томасу.

- Вам расскажу, отче, а вы уж передадите ему.

- А почему не вы, сын мой?

Роланд пожал плечами:

- Меня зовёт долг, отче.

- Какой долг?

- Провозглашён общий сбор. Арьер-бан. Я должен повиноваться.

Отец Ливонн сдвинул брови:

- Вы намерены присоединиться к армии короля Франции?

- Конечно.

- В которой у вас достаточно могущественных врагов, начиная с Лабрюиллада и заканчивая отцом Маршаном с его покровителем?

- С отцом Маршаном я попробую объясниться.

- Думаете, человек, без зазрения совести готовый лишить глаз беззащитную женщину, способен внять доводам разума?

Роланд вздохнул:

- Есть ещё долг вассала. Пообещав графу Лабрюилладу возвратить неверную жену, я поклялся ему в верности.

- Вассальная клятва обоюдна, и ваш сеньор освободил вас от любых обязательств перед ним, наплевав на ваше обещание неприкосновенности Женевьеве.

Роланд упрямо потряс головой:

- Пусть. Но остаться я не могу. Лабрюиллад – животное, тем не менее, его жена – грешница, осквернительница брачного ложа!

- Да пять из десяти христиан виновны в том же грехе!

- Остаться, отче, значит, запятнать себя её грехом.

- Боже правый. – отец Ливонн взирал на Роланда, как на диво заморское.

- Разве плохо блюсти чистоту во всём? – почти умоляюще спросил де Веррек.

- Прости, сын мой, но на мой взгляд, сохранять верность предавшему тебя сеньору, вопрос не чистоты, а трезвости рассудка.

- В любом случае, - устало сказал Роланд, - я не могу оставаться с человеком, воюющим против моей родины и укрывающим чужую жену-изменницу.

- Вы же, по-моему, не француз? Гасконью же владеют англичане, и никто не оспаривает их прав.

- Некоторые гасконцы оспаривают. – Роланда утомил спор со священником, и он хотел закончить разговор как можно скорее, - Я хочу биться, зная, что боюсь за правое дело.

- Достойно уважения. – признал отец Ливонн, - Только прошу: не уезжайте украдкой. Попрощайтесь с Томасом. Полагаю, он пожелает ещё раз поблагодарить вас.

Рассвет прочертил серым щели в ставнях. Священник и рыцарь спустились в кухню. В углу спал Хью. Женевьева с перевязанной левой глазницей прикорнула на коленях мужа. Томас при звуке шагов вскинул голову:

- Отче?

- Твой гость уезжает, - сообщил отец Ливонн, - Ради чести сражаться под знамёнами короля Иоанна. Переубедить его мне не удалось.

Священник махнул рукой, как бы предоставляя Роланду возможность самому объяснить всё, если ему будет угодно. Де Верреку угодно не было. Он, вообще, едва ли слышал, что сказал отец Ливонн, и не был способен в этот миг ни слышать, ни видеть никого на свете, кроме Прекрасной Дамы, сидящей за столом. Прелестного видения, воскрешавшего в памяти вызубренные с детства строки великих трубадуров об устах, подобных лепесткам розы; о волосах цвета воронова крыла; о ланитах, нежных, как голубиный пух. Роланд открыл рот, но дар связной речи тоже покинул его.

- Знакомьтесь, графиня Лабрюиллад. – произнёс Томас, - Сударыня, позвольте представить вам сэра Роланда де Веррека…

Он помедлил и ехидно добавил:

- Поклявшегося непременно доставить вас законному супругу.

Его ирония пропала втуне. Бертилья, графиня Лабрюиллад, смотрела на Роланда, и в её широко распахнутых очах де Веррек видел отражение тех же чувств, что обуревали его самого. Мир для этих двоих перестал существовать.