1356 (ЛП) - Корнуэлл Бернард - Страница 14

- Ты сам откуда? Из Италии?

- Милостью Божьей уроженец Корболы, славного венецианского города. – Джакомо спустился вниз, положил кисть, тряпкой стал вытирать пальцы, - Конечно же, из Италии! Разве по фрескам не видно? Ищешь художника – ищи итальянца! Ищешь мазилу-пачкуна, тогда обращайся к французам. Или к этим двум оболтусам!

Он кивнул на помощников:

- Итальянцы, да только в черепах у них навоз и руки растут неизвестно откуда, как у французов! – он замахнулся тряпкой, словно собирался швырнуть её в подмастерьев, но вдруг бухнулся на колени, и оба его соотечественника проделали то же самое.

Томас оглянулся, стянул шляпу и преклонил колени.

Папа римский входил в Салль-дез-Эрсе, сопровождаемый четырьмя кардиналами и толпой священников. Его Святейшество рассеянно поздоровался с художником и, задрав голову, осмотрел фрески.

Томас исподволь разглядывал наместника Бога на земле. Иннокентий VI, третий год занимавший папский престол, был глубоким старцем с жидкими волосиками и трясущимися руками. Он носил багряную мантию, отороченную белым мехом. Скособоченный, как если бы его спина была повреждена, папа подволакивал левую ногу, но голос имел звонкий и ясный.

- Отличная работа, сын мой. – улыбнулся он итальянцу, - Превосходная работа! Облака будто с неба сняты и перенесены на потолок!

- К вящей славе Господней. – пробормотал Джакомо, - К вящей славе матери-церкви.

- И твоей славе тоже, сын мой. – папа вскользь благословил подмастерьев, заметил Томаса, - Ты тоже художник, сын мой?

- Солдат, Ваше Святейшество.

- Откуда родом?

- Из Нормандии, Ваше Святейшество.

- А! – одобрительно кивнул Иннокентий, - Твоё имя, сын мой?

- Гильом д’Эвек, Ваше Святейшество.

Один из кардиналов, в красной рясе, туго перехваченной кушаком поперёк пухлого брюха, недобро покосился на фрески снизу вверх и принялся сверлить папу взглядом, явно имея претензии к художнику. Папа подчёркнуто игнорировал толстяка, продолжая расспрашивать Томаса:

- Ответь мне, сын мой, присягал ли ты на верность англичанам?

- Нет, Ваше Святейшество.

- В отличие от многих иных твоих земляков! Скорблю о Франции. Так много жертв… Пора, наконец, принести мир на её политые слезами и кровью просторы! Благословляю тебя, Гильом!

Он протянул ладонь, и Томас, подбежав, приложился к кольцу святого Петра, надетому поверх расшитой перчатки.

- Благословляю, - повторил Иннокентий, возлагая руку на макушку Томаса, - и молюсь за тебя.

- А я за вас, ваше Святейшество. – пробормотал Томас, соображая, отменяет папское благословение отлучение от церкви или нет. Почувствовав, что рука дрогнула, торопливо уточнил, - Молюсь, чтобы Господь даровал вам долгую жизнь, Ваше Святейшество.

- Я стар, сын мой. Мои лекари обещают, что у меня ещё много лет в запасе, но лекари всегда лгут, не так ли? – он скривил губы, - Отец Маршан уверяет, что его «калады» также пророчат мне долгую жизнь.

У Томаса перехватило дыхание. Боясь спугнуть удачу, он несмело переспросил:

- А что за «калады», Ваше Святейшество?

- Вещие птички, сын мой. Предсказывают будущее. – папа убрал с головы Томаса невесомую ладонь, - В дивную эпоху выпало нам жить, не находите, отец Маршан? Птицы прорицают грядущее… Чудеса, да и только.

Высокий священник поклонился наместнику святого Петра:

- Исходящая от вас благодать – вот истинное чудо, Ваше Святейшество!

- Пустое! – отмахнулся папа, - Истинные чудеса перед нами! Фрески! Они совершенны! Поздравляю тебя, сын мой!

Он потрепал Джакомо по плечу, а Томас украдкой изучал отца Маршана, смуглокожего, тонкокостного, с блестящими зелёными глазами. Тот почувствовал на себе взгляд, повернул голову, и Томас потупился. Мягкие туфли папы были расшиты изображениями ключей святого Петра.

Иннокентий, довольный скоростью, с которой продвигалась у итальянца роспись комнаты, благословил его и вышел. Свита последовала за папой, исключая тучного кардинала и зеленоглазого священника. Кардинал возложил на чело начавшего было подниматься Томаса мясистую длань и потребовал:

- Повтори-ка своё имя!

- Гильом д’Эвек, Ваше Высокопреосвященство.

- А я – кардинал Бессьер, кардинал-архиепископ Ливорно, папский легат при дворе короля Иоанна Французского, возлюбленнейшего из царственных чад Господа нашего на грешной земле. – кардинал выжидательно воззрился на Томаса.

- Благослови Господь Его Величество. – послушно поддакнул Томас.

- Слышал я, что некий Гильом д’Эвек распрощался с этим светом. – в голосе кардинала звучали опасные нотки.

- Мой двоюродный брат, Ваше Высокопреосвященство.

- Как он умер?

- Мор. – неопределённо ответил Томас.

Сэр Гильом д’Эвек был врагом Томаса, затем другом, а перед тем, как его прикончила чума, сражался с Хуктоном плечом к плечу.

- Он дрался на стороне англичан. – изрёк кардинал.

- Да, Ваше Высокопреосвященство, такой позор семье! Но я, по счастью, его плохо знал.

Кардинал убрал тяжёлую ладонь, И томас встал. Зеленоглазый внимательно озирал выцветшую старую роспись.

- Это ты рисовал? – повернулся он к Джакомо.

- Нет, отче. Это задолго до меня малевали. Француз какой-то, а то и бургундец. Его Святейшество желает, чтобы я её замазал, а поверх написал своё.

- Замазать – это правильно.

Тон священника привлёк внимание кардинала к поблёкшим фрескам. На его лице Томас читал сомнение в том, что назвавшийся д’Эвеком паломник – тот, за кого себя выдаёт, но роспись заставила прелата забыть на миг о подозрительном нормандце. На стене был изображён апостол Пётр с неизменными ключами в руке. Правой он подавал меч коленопреклонённому монаху. Дело происходило в засыпанном снегом поле, хотя вокруг монаха снег отсутствовал. Инок стоял на островке травы и тянулся к рукояти оружия с оглядкой на второго монаха, высунувшегося из-за приоткрытой ставни заснеженного домика.

- Кто этот нарисованный монах? – зло спросил кардинал у Джакомо.

- Понятия не имею, Ваше Высокопреосвященство.

Бессьер посмотрел на зеленоглазого, подняв бровь в немом вопросе. Тот ответил пожатием плеч.

- Почему эта мерзость до сих пор не замазана? – гневно осведомился кардинал у итальянца.

- Его Святейшество распорядился начать с потолка, Ваше Высокопреосвященство.

- Замажь немедля! Сейчас же! – Бессьер вспомнил о Томасе, - Зачем сюда пришёл?

- Получить благословение Его Святейшества, Ваше Высокопреосвященство.

Бессьер задумался, покосился на старую фреску:

- Замажь, Джакомо, слышишь? – у Томаса же спросил, - Остановился где?

- У церкви Сен-Бенузе, Ваше Высокопреосвященство.

Ночлег он вместе с Женевьевой, Хью и десятком парней нашёл на постоялом дворе за большим мостом, на порядочном отдалении от церкви Сен-Бенузе, а слукавил, потому что меньше всего на свете хотел, чтобы его местонахождение было известно кардиналу Бессьеру, брат которого по вине Хуктона отправился к праотцам. Узнай Бессьер, кто скрывается под личиной д’Эвека, и на площади перед папским дворцом уже вечером весело пылал бы костёр с Ле Батаром на столбе.

- Меня очень интересует положение в Нормандии, - объяснил кардинал, вглядываясь в физиономию Томаса, - После ноны («Молитва девятого часа» согласно так называемой «литургии часов». То есть, по современному исчислению времени – после трёх часов дня. Прим.пер.) за тобой зайдёт отец Маршан.

- Непременно. – кивнул священник, и короткое слово прозвучало угрозой.

- Помочь Вашему Высокопреосвященству – величайшая честь для меня. – учтиво склонил голову Томас.

- Убери эту мерзость, Джакомо! – кардинал ткнул пальцем в сторону бледного изображения святого Петра и, подозвав зеленоглазого, удалился.

Художник испустил вздох облегчения, поднимаясь с колен. Томасу же заметил:

- Ты ему не пришёлся по нутру.

- А что, есть кто-то, кто бы ему по нутру пришёлся?

Джакомо хмыкнул и выругался по-итальянски на подмастерьев. Те бросились к ступе. Томасу художник объяснил: