Возвращение - Паолини Кристофер - Страница 105

— Испугал? Арью? Но она же ничего не боится! — И, уже произнося эти слова, Эрагон догадался, что это совсем не так. Просто Арья лучше многих умеет скрывать свои страхи. Он тоже принялся собирать осколки и, подавая один из них Оромису, снова спросил: — Да и зачем мне было пугать её? Прошу тебя, учитель, объясни!

Оромис встал, подошёл к ручью и ссыпал осколки вводу.

— Фэйртх способен показать лишь то, что хочешь ты сам. С его помощью можно солгать, можно создать ложный образ, хотя для этого и нужно несколько больше умения, чем пока есть у тебя. Арье это прекрасно известно, а потому она поняла: этот фэйртх в точности отразил твои к ней чувства.

— Но чем же он мог её напугать? Оромис печально улыбнулся:

— Тем, что обнажил всю глубину своей безумной любви. — Он снова соединил концы пальцев в изящные арки. — Хорошо, давай поговорим, Эрагон. Если люди твоего возраста уже могут считать себя взрослыми, то в глазах эльфов ты всего лишь мальчик, ребёнок. (Эрагон нахмурился: примерно то же самое говорила ему и Сапфира.) Обычно я не склонен сопоставлять возраст людей и эльфов, но поскольку ты разделишь с нами способность жить долго, то и судить тебя следует по нашим меркам.

А кроме того, ты — Всадник. Мы все очень рассчитываем на твою помощь в борьбе с Гальбаториксом. И если тебя что-то отвлечёт от подготовки к ней, это может обернуться большой бедой для всех в Алагейзии.

И потом, как, по-твоему, Арья должна была реагировать на твоё невольное признание? Это же ясно, что ты видишь её в некоем романтическом свете, но при всем добром отношении Арьи к тебе — в коем я лично совершенно не сомневаюсь, — союз между вами невозможен из-за твоей молодости, из-за того, что вы принадлежите к разным народам, у вас разные культуры и многое другое. Но главное — из-за твоих обязанностей Всадника. Она не станет ссориться с тобой, опасаясь, что это повредит твоим занятиям. К тому же, будучи дочерью королевы, она обязана быть внимательной и ни в коем случае не обижать Всадника, особенно если от него зависит столь многое… В любом случае, даже если бы вы были подходящей парой, Эрагон, она все равно не стала бы поощрять твои ухаживания, ибо все свои силы ты должен посвятить первоочередной задаче сегодняшнего дня. Да, Арья наверняка пожертвовала бы даже своим счастьем во имя этой великой цели! — От волнения голос Оромиса звучал хрипловато. — Ты должен понять, Эра-гон: самое важное сейчас — уничтожить Гальбаторикса. Все остальное будет гораздо проще. — Оромис помолчал, ласково поглядывая на Эрагона, и прибавил: — Разве при подобных обстоятельствах так уж странно, что Арья испугалась? Ведь твои чувства к ней могут поставить под угрозу все, ради чего мы столько трудились!

Эрагон покачал головой. Ему было стыдно за свой поступок, за то, что он невольно расстроил Арью, возможно даже обидел. «Я мог бы избежать всех этих неприятностей, если б лучше владел собой!» — с горечью думал он.

Оромис коснулся его плеча и подтолкнул к хижине.

— Не думай, Эрагон, что мне совершенно чуждо сострадание. Каждый из нас в тот или иной период жизни испытывает подобные пылкие чувства. Это естественная часть взросления. Я понимаю, как это тяжело — отказывать себе в обычных жизненных радостях и удовольствиях, но это необходимо, если мы хотим победить.

— Да, учитель, я понимаю.

Они сели на кухне за стол, и Оромис принялся выкладывать перед Эрагоном различные тексты для практики в Лидуэн Кваэдхи.

— С моей стороны было бы неразумно рассчитывать, что ты способен забыть своё увлечение Арьей, но я действительно очень рассчитываю, что ты более не позволишь этому чувству мешать нашим занятиям. Можешь ты мне это обещать?

— Да, учитель. Я обещаю.

— Ну, а как ты думаешь поступить с Арьей? Ей ведь нужно помочь с честью и без ущерба выбраться из столь затруднительного положения.

Эрагон ответил не сразу:

— Я не хочу терять её дружбу…

— Это понятно.

— А потому… я пойду к ней и извинюсь. И заверю её, что больше никогда намеренно не поставлю её в такое затруднительное положение. — Сказав это, Эрагон сразу же испытал облегчение, словно признание собственной ошибки очистило ему душу.

Оромис был явно доволен.

— Уже одно это доказывает, что ты действительно становишься взрослым, — сказал он.

Эрагон провёл ладонью по чистому гладкому листу бумаги. Он смотрел на древний текст перед ним и не видел его. Потом встряхнулся, обмакнул перо в чернильницу и стал переписывать очередную колонку иероглифов, и каждая новая линия казалась ему ручейком ночи на белом листе, бездонной пропастью, в которую он мог бы упасть и навсегда позабыть пережитый позор и собственное смятение.

СТИРАТЕЛЬ

Наутро Эрагон отправился искать Арью, чтобы извиниться. Он искал её больше часа, но безуспешно. Казалось, она исчезла, растворилась в воздухе, скрылась в одном из укромных уголков, которых так много в Эллесмере. Один раз она, правда, промелькнула вдали, когда Эрагон подошёл к дверям Дома Тиалдари. Он окликнул её, но она мгновенно ускользнула прочь. «Она избегает меня!» — понял он.

Дни потекли один за другим, и теперь Эрагон занимался с таким рвением, что Оромис, очень им довольный, не раз хвалил его. Полностью посвятив себя занятиям, Эрагон пытался отвлечься от мыслей об Арье.

Он трудился день и ночь: запоминал слова заклятий созидания, связующих заклятий, призывающих заклятий; учил истинные имена растений и животных; познавал различные способы превращения и связанные с этим опасности; учился взывать о помощи к таким стихиям, как ветер и море, и ещё много чему. В заклинаниях, обращённых к великим силам — свету, теплу, магнетизму, — Эрагон особенно преуспел, ибо обладал талантом точно определять, сколько ему самому потребуется сил для выполнения того или иного задания и хватит ли этих сил.

Иногда на занятия приходил Орик и молча слушал, стоя на краю поляны, как Оромис наставляет Эрагона или же сам Эрагон сражается с каким-либо особенно сложным заклинанием.

Оромис все время усложнял задачи, которые ставил перед своим учеником. Теперь он заставлял Эрагона даже еду готовить с помощью магии, чтобы научить его как можно тоньше чувствовать различные, даже самые незначительные, силы грамари. Правда, первый кулинарный опыт Эрагона закончился созданием какой-то совершенно несъедобной чёрной массы, но он не унывал. Эльф также научил его определять, есть ли яд в том или ином кушанье или питьё, и нейтрализовать его действие; теперь Эрагону приходилось каждый раз проверять пищу, выявляя в ней самые различные яды, которые Оромис то и дело тайком туда подкладывал; и он не раз оставался голодным, когда не мог обнаружить яд или его обезвредить. Дважды он даже отравился, да так сильно, что Оромису пришлось его лечить. А ещё Оромис заставлял его произносить несколько заклинаний одновременно, что требовало невероятной концентрации внимания, и настаивал, чтобы каждое заклинание попало точно в цель, а не «рыскало» среди других предметов.

Долгие часы посвятили они искусству насыщения материи энергией, которую впоследствии следовало либо освободить, либо с её помощью придать тому или иному объекту особую значимость.

— С помощью этих приёмов, — объяснял Оромис, — наша оружейница Рюнён заколдовывала мечи Всадников, и они никогда не ломались и не тупились. Именно эти приёмы лежат и в основе нашего пения, которое заставляет растения расти так, как это угодно нам. Они же могут помочь тебе любой ящик или ларец превратить в ловушку — она сработает, как только откроется крышка. Насыщая материю энергией, сперва мы, а затем и гномы научились делать наши Эрисдар, светильники. Этот процесс поможет тебе исцелить раненого или дать кому-то такое имя, которое дают очень и очень немногим. Это самые могущественные из заклинаний, ибо они могут дремать тысячи лет, но их по-прежнему невозможно ни избежать, ни отвратить. Они пронизывают жизнь всей Алагейзии; они придают форму этим землям и судьбам тех, кто на этих землях живёт.