Эрагон - Паолини Кристофер - Страница 33

— Возможно, — согласился Бром.

— Так чего ж было ему платить?

— А того, что не стоит спорить с каждым дураком. Куда проще позволить дуракам поступать как им хочется, а самим гнуть свою линию, потому что скоро они о тебе и думать забудут. Смотри-ка. — И Бром разжал ладонь: на ней сверкнули монеты.

— Ты срезал его кошель! — не веря собственным глазам, воскликнул Эрагон.

Бром подмигнул ему и сунул денежки в карман.

— И монет там было на удивление много! Нечего было этому ослу хранить все деньги в одном месте! — И тут у них из-за спины донёсся горестный и злобный вопль. — Ага, — воскликнул Бром, — видно, наш знакомец наконец-то заметил пропажу! Кстати, если покажется, что за нами кто-то следит, сразу дай мне знать. — Он крепко взял Эрагона за плечо, и они быстро пошли, петляя между домами и стараясь избегать людных мест. Наконец почти на самой окраине Теринсфорда Бром спросил у какого-то попавшегося им навстречу мальчишки, где можно купить лошадей, и тот, растерянно на них посмотрев, указал на большой сарай, стоявший невдалеке. Бром поблагодарил мальчика и дал ему монетку.

Широкая двустворчатая дверь сарая была распахнута настежь, внутри виднелись два ряда стойл. У дальней стены, на которой висели седла, упряжь и прочее снаряжение, широкоплечий мужчина чистил отличного белого жеребца. Завидев вошедших, он махнул им рукой, приглашая войти.

Подойдя поближе, Бром воскликнул, любуясь жеребцом:

— Ах, какой красавец!

— Это Сноуфайр. А меня зовут Хаберт. — И конюх протянул им по очереди свою крепкую загрубелую ладонь. Затем последовала вежливая пауза: Хаберт явно ждал, что гости также назовут свои имена. Поскольку этого не последовало, он спросил: — Чем могу служить?

— Нам нужны две лошади, — сказал Бром, — и полное снаряжение для обеих. Лошадки должны быть быстроногими и выносливыми: нам придётся немало путешествовать.

Хаберт подумал и сказал:

— Таких, как Сноуфайр, у меня, правда, больше нет, но те, что есть, тоже не из дешёвых. — Жеребец беспокойно переступал с ноги на ногу, и конюх успокоил его, ласково погладив по шее.

— Цена для нас значения не имеет. Я куплю самых лучших коней, какие у тебя есть, — заявил Бром.

Хаберт молча кивнул, привязал жеребца и принялся отбирать седла и прочее снаряжение. Потом пошёл к стойлам и вскоре привёл двух лошадок. Одна была гнедая, вторая чалая. Гнедой конь упирался, не желая слушаться.

— Он у нас немного с норовом, но если у наездника рука твёрдая, то неприятностей с ним не будет, — заверил их Хаберт, вручая повод Брому.

Бром дал коню обнюхать свою ладонь, и тот охотно подставил шею, чтоб его погладили.

— Хорошо, этого мы возьмём, — сказал Бром и посмотрел на чалого коня. — А в чалом я что-то не уверен.

— Он очень даже быстрый.

— М-м-м-да?.. А сколько ты хочешь за белого жеребца? Хаберт любовно оглядел Сноуфайра.

— А его я и продавать-то не собирался. Это у меня самый лучший. Я его специально растил, чтобы производителем сделать.

— Ну все-таки. Вдруг ты захочешь с ним расстаться, во что мне бы тогда это обошлось? — гнул свою линию Бром.

Эрагон попробовал тоже погладить гнедого, но конь испуганно от него шарахнулся. Эрагон что-то ласково прошептал, пытаясь успокоить животное, и страшно удивился, почувствовав, что между ним и конём возникла мысленная связь, как с Сапфирой. Хотя связь эта и не была такой же чёткой и ясной, он все же смог кое-что объяснить жеребцу и осторожно внушить, что не желает ему ничего плохого и они теперь друзья. Конь успокоился, внимательно глядя на Эрагона влажными карими глазами.

Хаберт немыслимо взвинтил цену на белого жеребца.

— Двести крон и никак не меньше! — с улыбкой заявил он и прищёлкнул пальцами, явно уверенный, что никто ему такие деньги платить не станет. Но Бром молча развязал кошелёк и отсчитал монеты.

— Этого хватит? — спросил он.

Последовало молчание. Хаберт долго смотрел то на деньги, то на Сноуфайра. Потом вздохнул и сказал:

— Ладно, он твой, хоть я его и от сердца, можно сказать, отрываю.

— Не беспокойся. Я буду обращаться с ним так, словно он ведёт свою родословную от Гилдинтора, величайшего из скакунов, воспетых в наших легендах, — пообещал Хаберту Бром.

— Радуют меня твои слова, — промолвил тот в ответ и даже слегка поклонился. Потом помог им оседлать коней и на прощание сказал: — Ну что ж, доброго вам пути! И ради Сноуфайра я буду молиться, чтобы с вами ничего не случилось.

— Не бойся, я буду хорошо о нем заботиться, — снова пообещал ему Бром и, передав Эрагону поводья Сноуфайра, сказал: — Держи, сынок. Отправляйся и жди меня чуть дальше Теринсфорда.

— Это ещё почему? — возмутился было Эрагон, но Бром уже куда-то исчез.

Эрагону ничего не оставалось, как вывести коней за пределы Теринсфорда и ждать, остановившись у обочины дороги. На юге в туманной дали виднелась гора Утгард — точно гигантский памятник. Вершина горы скрывалась в облаках, а вид у неё был такой мрачный, что Эрагону стало не по себе.

Вскоре его догнал Бром; ничего не объясняя, он жестом велел Эрагону следовать за ним, и они шли до тех пор, пока Теринсфорд окончательно не скрылся из виду. Только тогда Бром пояснил:

— Раззаки несомненно здесь побывали. И, по всей видимости, тоже покупали здесь лошадей. Я нашёл человека, который сам их видел. Он прямо-таки трясся от страха, когда их мне описывал, и сказал, что раззаки умчались из Теринсфорда, точно демоны, преследующие святого.

— Видно, сильно они его напугали, — сказал Эрагон.

— Видимо, да.

Эрагон ласково потрепал гнедого и признался:

— Ещё в конюшне я случайно обнаружил, что могу с этим конём разговаривать мысленно, как с Сапфирой. Я и не знал, что такое возможно.

Бром нахмурился:

— Очень необычная способность для такого юнца, как ты. Всадникам обычно приходится годами тренировать свой разум, чтобы научиться устанавливать мысленную связь с кем-то ещё, кроме своего личного дракона. — Он задумчиво посмотрел на Сноуфайра, помолчал и велел Эрагону: — Вынь-ка все из своего ранца и переложи в седельные сумки, а ранец сверху привяжи.

Эрагон послушно занялся этим, а Бром вскочил на Сноуфайра. Эрагон с сомнением посмотрел на гнедого. По сравнению с Сапфирой конь казался настолько хрупким, что на какое-то мгновение Эрагон даже засомневался, выдержит ли он его вес. Потом, решив, что сомнения его совершенно безосновательны, довольно неловко вскочил на коня — ему ещё никогда не доводилось ездить в седле.

— А ноги я не сотру, как тогда на Сапфире? — спросил он у Брома.

— Не должен. А кстати, как там твои раны?

— Подживают помаленьку. Да только, боюсь, они снова откроются, если мы будем долго верхом ехать.

— Ничего, мы будем почаще останавливаться, — пообещал Бром и, дав Эрагону несколько полезных советов насчёт того, как лучше сидеть в седле, не спеша поехал вперёд.

Вскоре местность вокруг начала меняться: ухоженные поля вытесняла дикая природа, вдоль дороги все чаще попадались заросли ежевики и высокой травы, а также кусты шиповника, колючие ветки которого цеплялись за одежду. Земля была каменистая, повсюду встречались крупные валуны. Даже сам воздух, казалось, был пропитан недоброжелательностью, словно сама здешняя природа противилась вторжению чужаков.

Впереди, с каждым шагом становясь все выше, громоздилась гора Утгард, её скалистые отроги были опушены снегом, но сами чёрные скалы, казалось, впитывали свет, как губка воду, и от этого вокруг было как-то темно даже днём. Между горой Утгард и цепочкой дальних гор, окаймлявших долину Паланкар, виднелась глубокая расселина. Там находился единственный выход из долины, и дорога вела прямо к нему.

Копыта лошадей громко стучали по каменистой дороге, которая вскоре превратилась в едва заметную тропу, обвивавшую подножие Утгарда. Эрагон поднял глаза к вершине, грозно нависавшей над ними, и с изумлением увидел отвесные стены сторожевой башни, словно насаженной на горный пик. Башня была полуразрушенной и явно давно не использовалась, однако же продолжала, точно суровый часовой, стоять на своём посту, возвышаясь над долиной.