В океане - Панов Николай Николаевич - Страница 6

— Я тебе говорил — на войне каждый русский человек воином был! А капитан Людов, старый партиец, нам пример подавал. Был комиссаром разведчиков, а как погиб командир в операции у Западной Лицы, пришлось ему командование отрядом принять. Так до конца войны нашим командиром капитан Людов и остался… Ладно, о прошлом вспоминать — дотемна простоять можно!

Он решительно протянул руку Фролову. Тот снова ответил долгим пожатием.

Хочу еще разок сказать вам, Сергей Никитич, — очень я рад, что вас встретил!

И я рад, друг, — с большой теплотой сказал мичман. — Только вот, еще раз скажу — лишнего не болтай. В городе всякий народ есть. То ли с девушками, то ли с кем из вольных — о корабельных делах, о том, куда скоро пойдете, — молчок. О бдительности помни.

Приложил руку к фуражке, зашагал в сторону порта своей быстрой и мягкой походкой.

Он шел и хмурился и улыбался одновременно, перебирая, в памяти разговор с Фроловым. Прежние воспоминания нахлынули на него. Сопки, разведчики, боевая, полная приключений жизнь. Нет, он не жалел об этих, канувших в прошлое днях.

Куда дороже сегодняшняя морская работа. Счастливый труд отвоеван в боях. Приятно сознавать, что ты, моряк военного флота, стоишь на страже этого мирного труда, сам трудишься для процветания великой морокой державы.

Душу радуют высокие нарядные корабли на рейдах и у широких бревенчатых стенок. Стройный рангоут, лес окруженных легкими фалами мачт. Запах дыма и мазута плывет от палуб и труб, запах свежей рыбы —. от широких влажных рыбачьих сетей, растянутых на пристанях и над бортами для сушки.

Хорошо выйти на верхнюю палубу ночью, когда весь рейд заполнен колыханием белых якорных и разноцветных отличительных огней, трепещущих в чернолаковой зыби. Пробежать по палубе утром, когда над морокой прохладой всплывает неяркое еще солнце, слышатся приглушенные расстоянием слова команд, перекличка рыбаков и грузчиков у кораблей, уходящих в дальние рейсы.

Высокие, кренящиеся от быстрого хода парусники и грузные, закопченные буксиры движутся среди могучих боевых кораблей — готовых к выходу в море красавцев.

И когда тяжелые волны начинают с размаху бить в борт и ветер брызжет в лицо освежающей пеной, так приятно выбраться из жаркого кубрика на омытый океанскими волнами шкафут…

Вот и сейчас надвигаются — поход через два океана, новые страны и люди, жизнь в открытом море, любезная сердцу советского моряка. Велика гордость представителя необъятной морской державы!

Мичман вышел к линии обнесенных высокой оградой бассейнов — водяных излучин, глубоко вдавшихся в сушу. На глади этих излучин зыбко отражались борта и грубы кораблей. Дальше вздымалась тускнеющая синева рейда.

Он свернул в раскрытые ворота. Мимо моряка-часового, проверившего его пропуск, вышел на стенку, зашагал вдоль корабельных бортов, между ящиков и тюков, приготовленных к погрузке.

По краю стенки прохаживался средних лет офицер в белом кителе, с кортиком у бедра. Офицер был тучен и высок, длинная пушистая борода падала на выпуклую грудь. Все на нем переливалось и блестело: золотые погоны на плечах, отделка кортика, начищенные, как зеркало, ботинки. Под лаковым козырьком фуражки, окаймленным орнаментом из бронзовых листьев, круглились выпуклые, добродушные глаза.

На док, мичман? — взглянул на Агеева начальник экспедиции Сливин.

Так точно, товарищ капитан первого ранга.

Сейчас подойдет мой катер… Сегодня переношу свой флаг на «Прончищев» — там будет штаб экспедиции… Что так рано с берега? На увольнении были?

Не рано, погулял в самый раз.

Добро. Подброшу вас на док.

— Спасибо, товарищ капитан первого ранга.

Агеев почтительно отошел. Скользнул взглядом по лицу смуглого худощавого матроса, ждавшего поодаль, возле чемодана и шинели, затянутой в ремни. У матроса был грустно-озабоченный вид. Приветствуя мичмана, он приложил руку к бескозырке. Потом шагнул вперед, в сторону старшего офицера.

Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться. Может быть, и меня прихватите?

Вы тоже на док?

Нет, на «Прончищев». Старший матрос Жуков, направлен в распоряжение начальника экспедиции.

Пойдете со мной… Сигнальщик Жуков? — Сливин улыбнулся. — Капитан-лейтенант Бубекин дал о вас хороший отзыв. А что вы хмурый такой? К нам переходить не хотели?

Голова что-то болит.

Ничего, в море пройдет. Вы, я слышал, на шлюпке ходить мастер. Люблю шлюпочное дело…

От борта далекого ледокола отделился катер, пошел в их сторону, вздымая пенный бурун.

Он огибал огромное, странной формы сооружение, как квадратный остров, легшее посреди рейда.

Плавучий док был похож на костяк многоэтажного дома, перенесенный на воду с суши.

Над железными понтонами его стапель-палубы взлетали две боковые узкие башни, соединенные наверху ажурным стальным мостом. Крошечная фигурка сигнальщика чернела на вершине одной из башен, у флага, вьющегося на невидимом издали флагштоке. На башнях горбились силуэты электролебедок и кранов.

Катер подходил к стенке. Жуков поднял чемодан и и шинель. Чувствовал себя неловко под устремленным на него взглядом высокого мичмана.

— Товарищ старший матрос! — негромко окликнул мичман.

Жуков остановился.

— Приведите себя в порядок. У вас под ухом, возле правой щеки, след от губной помады, — с упреком, веско, по-прежнему вполголоса сказал Жукову Агеев.

Вспыхнув, Жуков торопливо достал из кармана платок.

Мичман и несколько человек, ждавших в стороне, размещались у катерной рубки. Первой уселась на банке женщина средних лет в светлом платье, с угрюмым лицом, с желтыми волосами, заправленными под ядовито-зеленую шляпку. Когда Жуков с вещами в руках спрыгнул на катер, она сердито подобрала ноги, как бы боясь, что он запачкает ее телесного цвета чулки. Капитан первого ранга шагнул через борт катера, прошел в рубку.

Опять наша Глафира Львовна нынче не в духе, — добродушно сказал моряк, рядом с которым сел Жуков. — На ледокол с берега возвращаться не любит.

А разве на ледоколе женщины служат? — Жуков еще раз потер щеку платком. Его томили неотступные мысли о Клаве.