Мальчик со шпагой.Звездный час Сережи Каховского (журнальная версия) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 9

Прозвище «Кузнечик» появилось в прошлом году.

В самом конце августа, перед началом учебного года, в школах шли собрания. Было еще жаркое лето. Строгая деловитость учебной жизни не успела лечь на школу. Школа гудела, как большой рояль. Никто не пришел в форме, коридоры и классы расцвели от пестрых платьев, ярких рубашек и разноцветных испанок. Всем было весело, и даже строгая завуч Елизавета Максимовна рассмеялась, когда увидела, что Генка Медведев тащит по коридору большущую, с себя ростом гитару.

Он принес ее в класс.

Ребята перед этим хвастались загаром, но теперь стало ясно, что чемпион по загару — Генка. Он все лето прожил в Севастополе и сделался коричневым, как его блестящая гитара.

— Подумаешь. Медведь и должен быть коричневым, — завистливо сказала длинная Люська Колосницына, именуемая обычно Люстрой.

Люстру не поддержали. Уж на кого-кого, а на медведя Генка никак не был похож.

Его затормошили, закидали вопросами:

— Генка, а зачем гитара?

— Ты играть научился, да? Ай да Геночка!

— Ой, да он врет, братцы! Я целый год учился, и то…

— Потому что у тебя таланта, как у курицы… Гена, сыграй!

— Ген, ты правда умеешь? Ну, давай…

Генка кивнул. Уселся на парте, сложив по-турецки ноги, словно покрытые коричневым лаком. Немножко смущенно посмотрел на ребят. У него были продолговатые большие глаза, почему-то похожие на глаза громадного насекомого. И лихо торчал над лбом выгоревший хохол.

Генка постучал пальцами по гулкой гитаре:

Тра-та-та, та-та-та, тра-та…

Забренчал на струнах и запел:

Там, где у цветов головки

Лепестками ветру машут,

Маленький кузнечик Вовка

Жил да был среди ромашек…

Играл он, конечно, не очень. Просто подыгрывал песне. Но песенка была интересная, целая сказка. Никому не знакомая. И пел он здорово. Негромко, но чисто и весело.

Не был Вовка музыкантом,

Хоть трещал, не умолкая.

Вовка был работник-плотник —

Строил дачи и сараи.

Он пилой работал ловко,

Молотком стучал о доски:

Строил он мосты и лодки,

И газетные киоски…

Дальше рассказывалось, как в руки Вовке попалась золотистая лучинка, и кузнечик выстругал из нее шпагу «просто так на всякий случай». И однажды:

Приземлился на поляне

Злой разбойник и обжора,

Очень страшный и нахальный

Воробей по кличке Жора.

Всякие жучки и божьи коровки прыснули в стороны. А кузнечик остался. Неудобно прятаться, если у тебя шпага. Бессовестный великан Жора хотел тут же проглотить Вовку, но шпага воткнулась ему в язык. И Жора улетел, подвывая не по-воробьиному. А песенка кончилась такими словами:

Чтоб врагам хвалиться было нечем,

Не беги назад от них ни шага.

Даже если ты кузнечик,

У тебя должна быть шпага.

Никто не заметил, что в класс вошла Татьяна Михайловна.

— Ай да молодец, Медведев! — сказала она. — Ты, Гена, за лето просто артистом стал.

Генка засмущался и вскочил прямо на парте.

— Да нет… Это не я, это брат сочинил в Севастополе для ребят. Мы там с ними ялик ремонтировали.

— Ну, ладно. Пора нам о делах поговорить, — сказала Татьяна Михайловна. — А потом расскажешь про Севастополь и про ялик. Садись-ка на место, кузнечик.

И тут все заметили, что Генка и правда похож на кузнечика: в зеленой, как трава, рубашке, а руки и ноги у него — будто сломанные пополам лучинки; и гитара его тоже похожа на туловище насекомого с одиноко торчащей лапой.

— Точно! И правда кузнечик, — развеселились ребята.

— Ой, батюшки! Я, кажется, тебе прозвище придумала? — с шутливым испугом воскликнула Татьяна Михайловна. — Гена, я не хотела.

— Да ничего, — покладисто сказал Генка. — Это лучше, чем Медведь. А то Люстра меня медведем обозвала..

— Отныне считать Медведя Кузнечиком, — заявил Павлик Великанов, очень авторитетный в классе человек.

Так и повелось…

Сережа набрал номер. Он боялся, что трубку возьмут Генкины родители, будут спрашивать, кто и зачем. Но ответил сам Генка.

Сережа сказал:

— Здравствуй. Не узнал?

Кузнечик помолчал. Потом ответил:

— Узнал… Это ты, Сережа?

Он сказал не «Каховский» и даже не «Серега», а «Сережа», и это прозвучало как-то неожиданно, по-дружески. И Сережа обрадовался. Он сам не ждал, что так сильно обрадуется. Но тут же встревожился: в классе было шесть Сергеев.

— Это я. Каховский, — объяснил он.

— Ну да. Я понял, — все так же негромко сказал Кузнечик, — Хорошо, что позвонил.

— Почему хорошо?

— Ну, так просто, — откликнулся Генка теперь оживленнее, — Понимаешь, я сижу один, скучно. И вдруг ты…

— А я тоже так просто. Нам только что телефон поставили, и я вспомнил твой номер. Ты что делаешь?

— Я же говорю: скучаю. Гитару мучаю.

— Ты уже, наверно, здорово научился играть, да?

— Ну, что ты. Я понемножку.

— Слушай, сыграй что-нибудь, — попросил Сережа. Его словно толкнуло. И он загадал: «Если Кузнечик согласится, все будет хорошо». А что «хорошо», и сам не понимал.

Генка согласился сразу.

— Ладно… Я и сам хотел. Ты только трубку не клади, я гитару возьму… Ну вот, все.

И Сережа очень ясно представил, как Кузнечик такой же, как тогда в классе, сидит с гитарой на столе у телефона, прижимает щекой к плечу трубку.

— Ты. слушаешь? — спросил Генка.

— Конечно!

— Понимаешь, эта песня… Ее брат придумал, когда в институте учился. Они пьесу ставили про наших летчиков, которые за Испанскую республику воевали. Вот про этих летчиков песня…

Сережа услышал негромкие удары по струнам и затем, гораздо громче струн, очень чистый Генкин голос.

Кузнечик пел отрывисто и печально:

Не трогай,

не трогай,

не трогай

Товарища моего.

Ему предстоит дорога

В высокий край огневой,

Туда,

где южные звезды

У снежных вершин горят,

Где ветер в орлиные гнезда

Уносит все песни подряд.

Там в бухте развернут парус,

И парусник ждет гонца.

Покоя там не осталось,

Там нет тревогам конца.

Там путь по горам нелегок,

Там враг к прицелам приник,

Молчанье его пулеметов