ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ - Паньоль Марсель - Страница 65

— Смотри! Что это?

Всмотревшись, он шепотом ответил:

— Змея!

— Быть не может, у нее есть уши!

— Не ее уши. Она жрет зайца!

В эту минуту в двух метрах от огромной плоской головы в кустарниках что-то зашевелилось… Мелькнула желтая молния. Но это была не другая змея, а хвост все той же!

Лили попятился, побелел как полотно и оттащил меня за руку.

— Матерь божья! — сказал он. — Это змея Петюга!

У Петюга были пышные рыжие усы, а на голове — огненно-красный хохол, за который его и прозвали «Петюг», что по-провансальски значит «хохол».

В своем довольно большом винограднике на холмах он разводил «жакез», черный виноград с мелкими частыми зернышками, из которого получается на редкость крепкое вино. Петюг довольствовался луковицей на завтрак, а в обед съедал несколько помидоров и полхлеба, натертого чесноком, но добавлял к своему столу пять-шесть литров этого нектара и в результате прослыл, к своему великому негодованию, первым пьяницей на селе.

Однажды после обеда Петюг явился на сельскую площадь. Ноги у него подкашивались, лицо было мертвенно-бледным, он весь дрожал. Нагнувшись над чашей фонтана, он стал жадно пить прямо оттуда, словно мул, и это поразительное зрелище привлекло любопытных — мясника, булочника и других его односельчан. И вот, дрожа и заикаясь, Петюг поведал о своем приключении.

Утро он провел у себя в винограднике, затем, поспав под раскидистой сосной, направился, как обычно, с ружьем под мышкой в село: впереди него бежал пес Горюн, который еще не знал, до чего пристала к нему эта кличка.

Когда они переходили ложбину подле Эскаупре, Горюн сделал стойку по всем правилам, стал как вкопанный и вытянул морду перед зарослями багряника, над которыми высился многоствольный каменный дуб. Петюг подкрался ближе и, оказавшись на расстоянии ружейного выстрела, приложился и крикнул, как обычно: «Возьми! Возьми!»

К его великому удивлению, Горюн не бросился вперед, а, необыкновенно высоко подпрыгнув, отскочил назад; но прыжок не спас его от огромной изжелта-красной пасти; чудовище схватило его на лету и ударило оземь, а затем утащило в чащу, где тотчас началась какая-то страшная возня.

Петюг признавался, что отступил шагов на тридцать — хотел будто бы зарядить ружье крупной дробью. Покамест он этим занимался, он услышал горестный вой Горюна, потом странный хруст, «вроде бы кто-то ломает вязанку хорошо просушенных лоз».

Петюг бросил в чащу большой камень; тогда на конце спирали толщиной с икру взрослого человека в воздух, как на пружине, взвилась ужасная голова…

— Бах! Бах! Стреляю раз, стреляю два… так вот, друзья мои, крупная дробь ей что горох о стенку! И как зашипит, как начнет раскачиваться… и на меня уставилась. Тут я смекнул, что она хочет напустить на меня морок. Меня взял страх, уронил я ружье и, благо скат не крутой, как припущусь, шкуру свою спасая! Может, соберем человек пять-шесть, зарядим ружья пулями и с ней разделаемся?

На другой день они туда отправились с полудюжиной собак; ружье Петюга нашли, но никаких следов Горюна и чудища-змеи. Батистен Другой (кроме брата Лили, на селе имелся еще один Батистен) устроил на дереве засаду в двадцати пяти метрах от черной курицы, привязанной к длинной веревке; однако ничего похожего на змею не увидел, а покуда свертывал самокрутку, лиса унесла курицу прямо у него из-под носа.

Через неделю все пришли к выводу, что Петюг видел большого ужа, что Горюн гоняется за какой-нибудь юной красоткой, а все остальное — плод воображения, разгоряченного жакезовым вином.

Но Петюг твердо стоял на своем. Запасшись боевыми патронами, он проводил большую часть времени в поисках чудища и каждое воскресенье рассказывал эту историю на церковной паперти или в обществе приятелей, отказываясь даже от партии в кегли, чтобы свободны были руки и удобнее было жестикулировать.

В начале рассказа длина змеи достигала — «и очень даже просто» — четырех метров; но когда зубоскалы-слушатели перемигивались или откровенно хохотали, Петюг немедленно прибавлял еще полметра, дабы их устрашить.

Торжественно призывая в свидетели небо — оно-де видит его правоту, — он говорил:

— Разрази меня гром, если я солгал хоть на сантиметр! Сложив руки крестом на груди и закатив глаза, он с полминуты ждал, и его сияющее лицо выражало глубокую веру и вызов. Но господь бог, который всего на свете насмотрелся, так-таки и не разразил Петюга, и он отправлялся на сельскую площадь в поисках новых слушателей. Через пять лет уже не находились люди, способные терпеливо его слушать, разве что ребятишки, которые просили «рассказать про змею» и покатывались от хохота при каждом его слове. А иногда заезжали туристы, и присяжный остряк группы, назвавшись особым уполномоченным Музея естествознания, с серьезным видом допытывался, какого размера голова чудища, сколько у него зубов, и просил показать, как оно шипит; тогда Петюг, к полному удовольствию окружающих, пускал шип по-змеиному. Словом, он стал деревенским дурачком и позорищем для всей своей родни.

И вот чудище предстало перед нашими глазами!

Теперь мы можем засвидетельствовать правоту Петюга и, поклявшись на сельской площади «крестом деревянным, крестом железным», восстановить честь мученика, превращенного в шута, и он со слезами прижмет нас к груди.

Затем все местные охотники устроят облаву (как в Индокитае, когда в джунглях замечен тигр-людоед), и именно нам выпадет почетная обязанность быть их проводниками!

Увидев такую страшную гадину, многие мужчины отступили бы и каждая разумная женщина обратилась бы в бегство, со мною же обстояло иначе: близкое знакомство с краснокожими, отвага моих любимых героев (они ведь никогда не отступят перед стадом диких слонов, они рады чудесной возможности сразиться!) -все это воспитало во мне героический дух, который вдобавок поддерживало детское еще стремление к лицедейству, свойственное мальчишкам, и уверенность, что исход подобного приключения может быть только счастливым, во всяком случае для положительного персонажа.