ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ - Паньоль Марсель - Страница 63

Итак, на стул поставили ящичек, а на ящичек усадили Поля. Вокруг шеи ему повязали салфетку, совсем как в парикмахерской. А мне поручили выкрасть из кухни подходящую по размеру кастрюлю. Я на всякий случай стянул две и, надев на Поля, как шляпу, ту, что пришлась ему по голове, держал ее за ручку. Тем временем отец, вооружившись ножницами, подрезал кружком, по краю кастрюли, кудри Поля; сделано это было с умопомрачительной быстротой, но результат получился не вполне удовлетворительный: когда мы сняли кастрюлю, обнаружилось, что у нашего клиента прическа зубчиками. Поль потребовал зеркало, но отец крикнул:

— Пока не надо!

Вот тут— то Жозеф и вынул из кармана новенькую машинку для стрижки волос и очень ловко оголил сыновний затылок, точно-так, как это делают с приговоренными к смертной казни на цветной обложке «Пти журналь». Затем отец попытался подровнять с помощью гребенки и ножниц волосы Поля по бокам. Это ему, в общем, удалось, но он столько раз их подравнивал, что Поль в конце концов оказался остриженным почти наголо. Он посмотрелся в зеркало и пришел в восторг, хотя от волос остался лишь чубчик надо лбом. Поль постарался придать себе мужественный вид, сжав губы и насупив брови; он и вправду преобразился. Мы с торжеством повели представлять маме Поля в его новом обличье. Она очень разволновалась, но объявила, что надо, как видно, мириться с потерей своего крошки, если получаешь взамен мальчишку, и все же нашла, что прическа ему очень идет. Короче говоря, все остались довольны, и Поль тут же стал пришивать свои кудри к вырезанному из одеяла кружку, чтобы сделать себе скальп.

К несчастью, этот первый успех втянул нашего Жозефа в опасную авантюру.

Однажды ему посоветовали остричь наголо мою сестрицу: у нее-де потом будут толстые косы, а парикмахер нашего квартала подтвердил, что это прекрасно содействует росту волос. Отец рассказал об этом дома, не успев, правда, сослаться на то, какие авторитетные люди дали ему такой совет. Огюстина только глянула на него, и он, не дав ей раскрыть рта, сразу же заявил, что, конечно, было бы варварством остричь такие красивые локоны, и в заключение сказал:

— У малышки и так достаточно волос!

Но сейчас в кармане у Жозефа была новенькая машинка для стрижки; а каждому известно, что при виде хорошенькой машинки у нас руки так и зудят, да она и сама просится в дело, знает, что иначе ее съест ржавчина. Жозеф не устоял перед соблазном. Самонадеянный парикмахерский ученик, он вбил себе в голову, что обязан применить наилучшее средство для укрепления волос, рекомендованное сведущим человеком, и что глупая чувствительность, весьма близкая к фетишизму, не должна мешать отцу обеспечить волосами будущее родной дочери.

Вот почему он сделал свое дело втайне; не потому, что надеялся предотвратить бунт Огюстины, а потому, что твердо рассчитывал на одно: когда все уже позади, бунтовать поздно.

И все же Огюстина взбунтовалась, притом как раз тогда, когда Жозеф уже пожалел, что купил машинку. Ну, право же, голая младенческая головка казалась огромной и хрупкой, точно яйцо, она просто пугала. Теперь стало видно, как бьется на сестрицыном темени родничок, словно цыпленок проклевывается.

Мама выразила обуревавшие ее чувства весьма непосредственно: вырвав из рук Жозефа машинку, она добежала до колодца — а он от нас не близко, — куда и швырнула орудие зла. Отец смеялся, но не слишком весело. Поль был в восторге и пел:

Стрижено, зализано,

Цикадою загрызано!

Что касается меня, то я был порядком взволнован, но спрашивал себя, может ли потопление машинки хоть сколько-нибудь восстановить погибшую шевелюру.

Тем временем папина жертва, держа свои локоны в руке, залезла на стул перед камином и уставилась в зеркало, разглядывая розовый арбуз, который пялил на нее черные глазищи. Когда же она сообразила, что это она и есть, у нее задрожал подбородок, и она подняла рев, в котором звучали ужас и отчаяние. Мама, утопив машинку, брела, как лунатик, с остановившимся взглядом и крепко стиснутыми зубами. Ни слова не говоря, она схватила ревущий комочек под мышку и унесла к себе в комнату. Отец пошел за ней. Усы у него обвисли, он улыбался смущенно и виновато и с покаянным видом разводил руками.

А озорник Поль сказал:

— Счастье еще, что машинку утопили, не то она проехалась бы и по тебе и по маме!

Сестрица вышла к нам в старой меховой шапочке, которую мама приспособила к ее головке, чтобы, как нам объяснили, уберечь ее от солнечного удара и сквозняков.

Сестрица залезла на свой стул, снова погляделась в зеркало, и так как уже разбиралась в тонкостях дамского туалета, то, кажется, осталась вполне довольна собой.

А опечаленная мама завернула в атласную бумагу каштановую прядку и спрятала в лакированную шкатулку вместе с белокурым локоном маленького Поля.

И случилось так, что в четыре часа того же дня нежданно-негаданно прикатили дядя Жюль и тетя Роза, которых подвез встречный зеленщик.

Сестрица выбежала им навстречу — все в той же меховой шапочке. Дядя поставил наземь оба свои чемодана и взял ее на руки. Тогда она, чтобы отблагодарить за ласку и выразить свое удовольствие, весело запела писклявым голоском песенку, которую сложил во время муниципальных выборов агент одного из кандидатов на пост мэра:

Пора давно

Прогнать Шано,

Немедля, на месте,

Его повесьте…

А сей достойный виселицы Шано был католическим мэром в Марселе. Дядя Жюль нахмурился, спустил с рук сестрицу, взял оба свои чемодана и, шагнув к папе, встретившему его лучезарной улыбкой, язвительно спросил, не слишком ли рано Жозеф занялся политическим воспитанием дочери.

Отец, обрадовавшись возможности возобновить их обычную приятную пикировку, ответил, что и сам не знал этой песенки, которая действительно отличается грубоватой откровенностью, и что сестрица сама ей выучилась. Это была истинная правда, но девочка еще не ходила в школу (а школа — источник всех видов познания), поэтому никто так никогда и не узнал, откуда ей стал известен куплет о Шано.