ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ - Паньоль Марсель - Страница 47

Мы завтракали у огня, тихонько разговаривая.

Потом слышно было, как топает по мерзлой дороге Лили.

Я наливал ему полную чашку кофе. Сначала он всегда отказывался, уверяя: «Я уже пил кофе». Но это было неправдой. А затем мы вчетвером выходили из дома в предрассветный сумрак.

В фиолетовом бархатном небе сверкали бесчисленные звезды. Это были не те летние звезды, что так ласково лучатся. Они отливали бледным светом, жесткие и холодные, точно студеная ночь превратила их в кристаллы…

Над Красной Маковкой, очертания которой мы угадывали в темноте, висела, словно фонарь, какая-то большая планета. Она висела так близко, что казалось, еще немного — и за ней откроется Вселенная. Ни шороха, ни звука… И в этой застывшей рождественской тишине на скованной морозом земле гулко звучали наши шаги.

Куропатки стали осторожны: по-новому гулкое зимнее эхо выдавало наше приближение. Однако охотникам посчастливилось убить четырех зайцев, несколько бекасов и множество кроликов. Ну, а в наши ловушки попадалось столько дроздов и жаворонков, что эти ежедневные победы потеряли прелесть нечаянной удачи.

С наступлением темноты мы возвращались домой. Лежа на животе перед камином с пылающими смолистыми поленьями, мы с Лили сражались в шашки, в домино или в гусек [36] . Отец играл на флейте, а иногда вся семья садилась за лото.

С половины седьмого начинал действовать вертел, и желтоватое сало, стекая с нежных тушек дроздов, пропитывало толстые ломти поджаренного деревенского хлеба…

Чудесные и полные событий дни! Каждое утро они представлялись мне бесконечно длинными и вдруг показались такими короткими, когда пробил час отъезда…

Со временем, начиная с масленицы, мы стали «уезжать на холмогорье» почти каждую субботу.

Расползалась и пузырилась февральская грязь под ногами. А в апреле со стен придорожной ограды уже свисала густая зелень, кое-где образуя свод над самыми нашими головами. Это была великолепная прогулка, но, право же, слишком длинная.

Обычно мы шли нагруженные и делали небольшие остановки в тени, и поэтому наше путешествие длилось четыре часа. Когда же наконец мы добирались до «виллы», то были совсем без сил. В особенности мама, ей ведь приходилось иногда нести на руках заснувшую сестренку. Она казалась совсем измученной. Замечая ее бледность и темные круги под глазами, я не раз отказывался от прекрасных воскресных прогулок в край гариги. Я жаловался, что у меня колет в боку или что ужасно болит голова, и немедля укладывался в постель. Но когда я лежал ночью, закрыв глаза, в своей маленькой комнате, милое сердцу холмогорье само являлось ко мне, и я засыпал под оливой, овеянный ароматом недостижимой лаванды…

Прекрасный апрельский день. Суббота… Часов пять пополудни. Маленький наш караван, усталый, но веселый, брел по дороге меж двух стен, камни которых отливали золотом.

Вдруг метрах в тридцати от нас отворилась калитка. Из нее вышел какой-то человек и запер ее на ключ.

Когда мы приблизились к нему, он, взглянув на отца, воскликнул:

— Господин Жозеф!

Знакомец отца носил темную форменную куртку с медными пуговицами и фуражку, как у железнодорожников. У него были черные усики и большие карие глаза, в которых искрилась улыбка.

Отец, взглянув на него, засмеялся:

— Бузиг! Ты что здесь делаешь?

— Я-то? Служу здесь, господин Жозеф. Я смотритель канала, и, можно сказать, благодаря вам! Мой школьный аттестат стоил вам немалых усилий! Я служу смотрителем уже семь лет.

— Так ты смотритель? — спросил отец. — За кем же ты присматриваешь?

— Ага! — с торжеством сказал Бузиг. — Наконец-то и я могу вас кое-чему научить! Если я на должности смотрителя — это значит, что я стерегу канал.

— С ружьем? — спросил Поль.

— Да нет же! — И Бузиг почему-то подмигнул. — Вот с этим большущим ключом, — он показал висевший у него на поясе ключ с двойной бородкой, — и с вот этой маленькой записной книжечкой. Я открываю и закрываю краны, регулирую режим воды. Если я замечаю трещину в облицовке канала, или отложение ила на дне, или расшатанный мостик, я записываю все это в свою книжечку и вечером составляю рапорт. А когда, к примеру, в канале плавает дохлая собака, я ее вылавливаю; если замечу, что здесь кто-то купается или кто-то вылил в канал помои, я составляю протокол.

— Эге!-сказал отец. — Да ты, оказывается, официальное лицо!

Бузиг снова, самодовольно посмеиваясь, подмигнул.

— И ты, наверно, не переутомляешься, — продолжал отец.

— О нет, тут не скажешь «не работа, а каторга».

И Бузиг вдруг заговорил плаксивым тоном, словно сейчас расплачется.

— Да и кто, скажите, пошлет на каторгу такого честнягу, как я? Я ничем не согрешил, разве что против грамматики! Однако, господин Жозеф, ваша маленькая семья увеличилась. Госпожа Паньоль не очень-то растолстела, но все так же очаровательна. — Положив руку мне на голову, он спросил: — Но куда же вы идете с такой поклажей?

— Да вот направляемся в наш сельский домик, проведем там воскресенье, — с гордостью ответил отец.

— Ого! Вы разбогатели?

— Не слишком, но я преподаю теперь в четвертом классе [37] , и жалованье мое значительно увеличилось.

— Тем лучше,-сказал Бузиг. -Рад слышать. А ну-ка дайте и мне что-нибудь, я вас провожу!

Он забрал у меня мешок с мылом и освободил Поля от сумки с сахаром и лапшой.

— Очень любезно с твоей стороны, Бузиг, — заметил отец. — Но ты ведь не знаешь, что идти нам очень далеко.

— Держу пари, что вы идете до Акката!

— Дальше.

— Тогда до Камуэнов?

— Еще дальше.

Бузиг вытаращил на него глаза:

— Неужто до Латрей?

— Мы проходим через него, но идем дальше.

— Но дальше Латрей ничего нет!

— Есть, — ответил отец. — Есть еще и Беллоны.

— Вот так так! — Бузиг был огорчен. — Канала там нет и никогда не будет. Где же вы берете воду?

— Из бака при доме и из колодца.

Бузиг сдвинул на затылок фуражку, чтобы удобней было почесать голову, и оглядел нас четверых.