ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ - Паньоль Марсель - Страница 19

— Внимание!-провозгласил дядя. -Я вложил тройной заряд и буду стрелять из обоих стволов сразу. Если ружье взорвется, осколки его могут пролететь над самым ухом.

Мы сгрудились за оливами и поглядывали из-за них лишь краешком глаза.

Только мужчины героически отказались воспользоваться укрытием.

Дядя дернул бечевку. Мощный взрыв потряс воздух, и отец подбежал к скованному оружию.

— Выдержало! — крикнул он и радостно разрезал путы своей пищали.

Дядя открыл затвор и тщательно его обследовал.

— В полном порядке, — объявил он наконец. — Нигде ни трещин, ни расширения… Огюстина, теперь я ручаюсь за безопасность Жозефа: ружье прочное, ни дать ни взять артиллерийское орудие!

И, дождавшись, когда женщины, успокоившись, ушли, он тихо сказал отцу: — Но не будем преувеличивать. Я, конечно, могу вас заверить, что до испытания ружье было в исправности. Но подчас случается, что именно от испытания ружейный ствол утрачивает свою прочность. Это риск, на который нужно идти. А теперь мы проверим, как располагается дробь при попадании в цель.

Он вынул из кармана газету, развернул ее и быстрым шагом направился к уборной по дорожке, обсаженной ирисами.

— У него живот заболел? — спросил Поль.

Но дядя Жюль не вошел в маленький домик; укрепив четырьмя кнопками развернутый газетный лист на двери, он тем же аллюром вернулся обратно.

Дядя зарядил свое ружье одним патроном.

— Внимание! — крикнул он.

Он приложился, секунду целился, затем выстрелил. Поль заткнул уши и кинулся к дому.

Оба охотника подошли к газете; она была усеяна дырочками, как шумовка.

Дядя Жюль долго ее осматривал и как будто остался доволен.

— Дробь расположилась хорошо. Я стрелял из того ствола, что суживается у дула. На расстоянии тридцати метров. Что ж, отлично!

Он вынул из кармана другую газету и, развернув ее, сказал:

— Теперь вы, Жозеф.

Пока он укреплял на том же месте новую мишень, отец зарядил свое ружье. Мама и тетя, привлеченные первым выстрелом, спустились на террасу. Поль, спрятавшийся за смоквой, выглядывал, заткнув указательным пальцем ухо.

Дядя пустился рысью обратно и сказал:

— Валяйте! Отец прицелился.

Я дрожал за него, боясь, что он промажет; это покрыло бы нас позором и, по-моему, обязывало бы отказаться от участия в охоте. Он выстрелил. Раздался мощный гул, и у отца при отдаче сильно дрогнуло плечо. Он не выказал ни волнения, ни испуга и спокойно пошел к мишени. Но я его опередил.

Заряд попал в середину двери, дробь усеяла всю газету. С горделивым торжеством я ждал, что дядя Жюль выразит свое восхищение.

Он подошел, осмотрел мишень и, обернувшись, сказал только:

— Не ружье, а лейка, так и поливает!

— Он попал в самую середину! — вступился я за отца.

— Что ж, неплохой выстрел, — снисходительно ответил дядя. — Но у летящей куропатки мало общего с дверью уборной… Теперь попробуем дробь номер четыре, номер пять и номер семь.

Они выстрелили еще по три раза, причем каждый выстрел неизменно сопровождался осмотром и замечаниями дяди.

Наконец он объявил:

— Напоследок мы дадим два выстрела крупной дробью. Держите приклад покрепче, Жозеф: я вложил полуторный заряд пороха. А дам попрошу заткнуть уши, потому что вы услышите удар грома!

Оба выстрелили одновременно; грохот был оглушительный, и дверь сильно затряслась.

Они подошли к мишени, улыбаясь, довольные собой.

— Дядечка, — спросил я, — а так можно убить кабана?

— Конечно! — воскликнул он. — Но при одном условии: попасть… под левую лопатку!

— Правильно!

Он сорвал обе газеты, и я увидел штук двадцать маленьких свинцовых шариков, которые впились в дверь.

— Толстое дерево, — сказал дядя. — Дробью его не прошибешь! Будь у нас пули…

Но пуль у них, к счастью, не было, потому что из-за расстрелянной двери мы услышали слабый голос. Голос робко спрашивал:

— А теперь мне можно выйти? Это была наша «горничная».

Близился день «открытия охоты», и в доме ни о чем другом не говорили.

После целой серии рассказов о своих подвигах дядя Жюль приступил к объяснениям и наглядному обучению. В четыре часа, после дневного отдыха, он говорил:

— Сейчас, Жозеф, я проанализирую перед вами «выстрел короля», а он для охотника и «царь-выстрел». Итак, слушайте внимательно… Вы спрятались за забором, и ваш пес кружит по винограднику. Если пес дельный, он выгонит куропаток прямо на вас. Тогда вы отступите на шаг, но пока не прикладывайтесь, иначе дичь увидит ружье и успеет улизнуть. А едва птица попадет в поле моего зрения, я прикладываюсь и целюсь. Но в ту самую минуту, как вы стреляете, вы резко вскидываете дуло этак на сантиметров десять вверх, продолжая нажимать на курок, и опускаете голову пониже, втягиваете ее в плечи.

— Зачем? — спросил отец.

— Затем, что если вы бьете точно, то вам может прямо в лицо шмякнуться птица весом в кило, летящая со скоростью шестидесяти километров в час… Теперь перейдем к делу. Марсель, принеси мое ружье.

Я бегом бежал в столовую, а оттуда шел медленно, с благоговением неся драгоценное оружие.

Дядя сначала всегда открывал затвор, проверяя, не заряжено ли ружье. Затем он занимал позицию за садовой оградой. Отец, Поль и я становились полукругом подле. Насупив брови, согнувшись в три погибели и насторожившись, дядя Жюль старался увидеть сквозь листву не бесплодную каменистую тропу, а отливающие золотом виноградники Руссильона. И вдруг он дважды тявкал по-собачьи, визгливо, отрывисто. Затем, сложив пухлые губы в трубочку, пронзительно свистел, подражая шуму крыльев летящей стаи. После чего отступал на шаг и, не поднимая головы над забором, пристально всматривался в небо. Потом он быстро прикладывался, щелкая курком, и кричал: «Трах! Трах!» Все четверо мы судорожно втягивали голову в плечи и замирали, зажмурившись, готовые принять удар «птицы весом в кило, летящей со скоростью шестидесяти километров в час».

Нас выводил из оцепенения дядин крик: «Бух, бух!» Это означало, что две куропатки упали за нами. С минуту он искал их глазами, потом подбирал одну за другой, ибо во время этого наглядного обучения дядя Жюль бил дичь только «дуплетом». Наконец, свистнув собаку, он шел обратно поступью утомленного охотника, чтобы посидеть в холодке. Отец задумчиво говорил: