Я была первой - Панколь Катрин - Страница 36

Я вздыхаю. Эта женщина была бы не прочь жить с мужчиной, который осыпает ее подаркам и знаками внимания и носит за ней сумку, вместо того, чтобы бросать одну с тремя детьми!

Когда ты возвращаешься, я пересказываю тебе увиденное. Мне смешно и грустно одновременно. Ты слушаешь меня вполуха со странным блеском в глазах. Ты в восторге от приготовленного сюрприза. Ты заказываешь кофе и нетерпеливо ерзаешь на сту­ле. Я показываю тебе двух мужчин, продолжающих пыжиться у всех на виду, но ты на них не смотришь.

– Что случилось? – удивленно спрашиваю я.

– В какой руке?

Ты прячешь руки за спину. «В правой», – отвечаю я. Ты с хитрой улыбкой качаешь головой. «Ну, значит, в левой.» Ты гордо достаешь пакет, огромный бумаж­ный пакет, и гордо протягиваешь его мне. В твоих глазах загорается шаловливый огонек, совсем как у тех детей, что крутились вокруг матери, не давая ей передохнуть.

– Что это?

– Подарок.

Ты смотришь на меня торжествующе. Ты очень со­бой доволен. Ты пытаешься изобразить безразличие, но сгораешь от нетерпения увидеть мою реакцию. Я открываю пакет. В нем вперемешку валяется вся кос­метическая серия, рекламу которой я разглядывала в витрине аптеки: молочко для снятия макияжа, тоник, дневной крем, ночной крем, контур для глаз, маска для лица, баночки омолаживающие, скляночки укрепляю­щие… Я вежливо целую тебя в щеку, изо всех сил ста­раюсь казаться благодарной, превозмогая внезапное желание вскочить и со всех ног ринуться прочь.

– Посмотри! Это еще не все!

Ты потираешь руки, крутишься на стуле, моя медлительность действует тебе на нервы. Ты похож на ребенка, который, сгорая от нетерпения, развора­чивает рождественские подарки, и не в силах боль­ше ждать, разрывает упаковку. Я встряхиваю сумку и слышу как на дне что-то шуршит. Я запускаю ру­ку и извлекаю сверток. Сверток из ювелирного ма­газина, который я вскрываю с особой аккуратнос­тью. Из темно-синего футляра на меня смотрят массивные золотые часы. Тонкие позолоченные стрелки отчетливо выделяются на сером фоне.

– Ты с ума сошел!

– От любви к тебе!

Я бросаю взгляд на прекрасные часики, золотым сиянием наполняющие мою ладонь, потом перево­жу его на тебя: ты тоже весь сияешь – от гордости. Я невольно вздрагиваю и отчаянно борюсь с желани­ем оставить твой подарок на столе.

– Тебе холодно? Пойдем домой?

Мне и вправду хочется уйти, уйти подальше от те­бя, ибо ты меня не слышишь и не видишь, ты любишь не меня, а другую женщину, которая требует в пода­рок часы и драгоценности, вожделеет кремов и шам­панского, жаждет внимания каждую минуту. Эта жен­щина не имеет со мной ничего общего.

«Он любит не меня, – подумала я в тот вечер, – я здесь не причем».

Иначе он бы слушал меня…

Иначе он бы на меня смотрел…

В ту ночь ты ко мне не притронулся. Мое тело воспротивилось. Я сослалась на внезапную голо­вную боль, лишившую меня женской силы. Я вспомнила, бабушку, которая так ненавидела лю­бовный акт, что дедушке приходилось брать ее си­лой. Я легла на кровать, ничего не стала есть, при­крыла глаза, чтобы не видеть как перемещается по пространству комнаты твое тело.

Я подождала, пока ты уснешь, пока ты всей свой тяжестью рухнешь рядом со мной, и поднялась.

Я пошла на кухню, бросила полено в тлеющую печку, наполнявшую комнату неровным, но теп­лым светом, от которого на душе становилось легко, взяла лист бумаги, блокнот, валявшийся в ящике комода, и начала писать тебе письмо.

Я хотела раскрыть карты, все свои карты, чтобы ты вышел победителем из беспощадной борьбы, из битвы трех титанов, где кроме нас с тобой, сражал­ся еще и мой враг. Я не хотела, чтобы ты так же вне­запно пал на поле брани, как все твои предшествен­ники, любившие меня до обожания.

Я знала, что мое спасение – в словах, в безмолв­ных словах, написанных на бумаге. Я собиралась написать тебе все, что не решалась сказать в глаза. Я писала все, как есть, не размышляя. «Тема: любовь.

Я знаю, что ты меня любишь, я в этом не сомне­ваюсь, но твоя любовь приводит меня в замешатель­ство. Я не готова ее принять, прочувствовать, осо­знать, что она предназначена мне, обращена ко мне.

Мне нравится видеть любовь на расстоянии: в чужом пересказе, в книгах, фильмах и песнях, но пропустить ее через себя, выразить ее, разделить ее с другим человеком у меня не получается.

Я не умею любить, но страстно желаю научиться.

Я всегда отступаю, потому что любовь, бьющая через край, меня пугает.

Ты слишком настойчив.

Ты не соблюдаешь дистанцию, лишаешь меня напряженного ожидания, неопределенности, из ко­торой рождается пространство для вариаций, захва­тывающая пауза, белая дыра, полная надежды, или дыра черная.

Мне не хватает этой драматической паузы, от ко­торой сердце раскаляется добела и тысячи огнен­ных искр загораются по всему телу, терзаемому ве­ликой тайной, мучительным сомнением: а что, если он разлюбил? Стоит опасности забрезжить на гори­зонте, как все мгновенно меняется. Ты начинаешь понимать, что любимый человек тебе дороже всего на свете и готова броситься в море с отвесной скалы, только бы не потерять его.

Черные дыры, белые дыры.

И желание оживает с новой силой, желание судо­рожное, безудержное. Оно устремляется в открывшу­юся брешь, заполняя ее своим восхитительным жаром.

Чтобы желание не угасло, его надо подстегивать, провоцировать.

Что происходит в начале каждого романа? Поче­му желание кипит как на углях? Не потому ли, что мы видим перед собой незнакомца, дикую прерию, нераспаханную целину, новое пространство. Опус­каясь до повседневности, до поцелуев, расточаемых безо всякого повода, мы обедняем свою любовь, су­жаем свою прерию до маленького садового участка за деревянным забором. Мы знаем о любимом чело­веке все, все движения его рук и губ для нас предска­зуемы, и мы решаемся любить его, не боясь поте­рять. Сердце замедляет свой бешеный ход и как будто сморщивается. Желание блуждает где-то дале­ко, бросается на первого встречного, который вдруг кажется загадочным великаном, улетает прочь, ведомое глупостью или хитростью.

Теперь мне придется потрудиться, чтобы мое вле­чение к тебе вновь стало сильным. Мне не хватает легкости, страсти. Вокруг нас – выжженная земля, мрак, тяжесть, и эта тяжесть невыносима, потому что несмотря на все слова твоя любовь стесняет меня, я начинаю задыхаться. Ты не оставил мне пространст­ва для воображения, для желания, для ожидания.

Почему мы с тобой так непохожи? Какие тайны прошлого делают нас такими разными в любви?

У нас за плечами свой неповторимый опыт. Невоз­можно начать новую историю с чистого листа, в про­тивном случае все романы были бы одинаковы. Мне предстоит это понять. Тебе тоже предстоит это понять.

А пока давай попытаемся признать друг за другом право на свой уникальный ритм, свой особенный такт.

Только миновав этот этап, мы сможем однажды прийти к настоящей близости, полюбить друг друга по-настоящему.»

Я несколько раз перечитала свое письмо. Ветер бушевал вокруг дома, стучал плохо прикрытыми ставнями и, пробившись сквозь каминную трубу, ледяным дыханием обдавал комнату. Опустившись на колени, я подбросила в печку свежее полено и, разогнувшись, наткнулась взглядом на сумку с по­дарками. Я выложила на стол тюбики и баночки, со­ставила в ряд и один за другим отправила в урну.

– А где же часы? – подумала я и принялась вытря­хивать сумку.

Часы остались лежать на столике в кафе.

В эту минуту яростный порыв, как белая ска­терть, накрыл меня с головой, колокольным звоном отдаваясь в моем воспаленном мозгу безжалостным напоминанием о событиях десятилетней давности.

Тот мужчина подарил мне золотой браслет, кото­рый я нарочито забыла в ресторане, совсем как твои часы. Слишком много было подарков, слишком мно­го любви, слишком много знаков внимания. Я зады­халась, ничего не желала видеть, я вела себя инфан­тильно, агрессивно, жестоко. Выпустив коготки, я сопротивлялась изо всех сил. Мне претила его безгра­ничная любовь. Мне казалось, что я ее не заслужила, что он ошибся номером.