Совесть - Голявкин Виктор - Страница 11

— Попробуем нашу работу, — сказал Никитин.

Бензовоз заревел, напрягся и полез на завал. Он лез огромным чёрным бизоном, разворачивая под собой крупные глыбы снега. Люди в кабине не знали, что делается под колёсами, — впереди лежала прорытая ими гладкая, серебристо-золотая в электрических лучах дорога. Она казалась и прочной и зыбкой одновременно.

«Давай. Давай. Давай. Давай!» — в такт с двигателем колотилось сердце Витальки.

— А, проклятая!

Семитонная тяжесть обрушила какую-то пустоту в недрах сугроба, машина завалилась набок, колёса провернулись вхолостую несколько раз подряд.

— Надо было цепи… — вспомнил Никитин.

Но колёса вырвались. Машина выровнялась.

Оба вздохнули.

— Пронесло…

И тотчас зад бензовоза провалился куда-то вбок. Было слышно, как громко плеснул керосин в цистерне. Виталька полетел на Никитина, ударился лицом о его плечо, лязгнул зубами. Машина всё продолжала оседать, задирая вверх радиатор. Виталька и шофёр теперь не сидели, а лежали на задней подушке сиденья.

«Лавина ползёт!» — догадался Виталька. Перед глазами мелькнуло: дно долины, лопнувшая цистерна, вдребезги смятая кабина, чёрная кровь на снегу…

— Ой! — вскрикнул он, рывком распахнул дверцу кабины и выкатился наружу.

Никитин заглушил двигатель.

В колючей темноте они ползали под передком машины, хватались руками за обжигающий металл, пытаясь понять, что произошло.

Через пять минут всё стало ясно. Часть лавины рухнула вниз, площадка на горбе завала покосилась и едва сдерживала бензовоз, глубоко осевший задними колёсами на самом краю обрыва.

Никитин сорвал с себя меховую безрукавку и, прижавшись к горячей крышке капота, начал отстёгивать отеплитель радиатора.

— Давай! — крикнул он. — Давай, Виталька! Давай! Все тряпки под колёса. Всё барахло. Всё, что есть!

Он сунулся в кабину, выхватил лопату и начал отбрасывать снег из-под колёс. Виталька помогал ему прямо руками. Страх вышиб из его тела всю усталость.

— Ну и дела… Чуть мы с тобой не сковырнулись, — прошептал Никитин. — Ещё бы полметра, и конец…

Одежду и отеплительный кожух расстелили под машиной.

— Давай тронь помаленьку, я посмотрю, — сказал Виталий. — Подтолкну, если надо.

Он не заметил, как перешёл с шофёром на «ты». Сейчас он не чувствовал себя мальчишкой. Он был наравне с Никитиным. Он был его помощником, сменщиком и вместе с ним отвечал за машину.

Никитин сел за руль. Он зажёг папиросу и затянулся несколько раз. Потом бросил окурок.

— Давай! — махнул рукавицей Виталька.

Бензовоз с рычанием потянул под колёса кожух, приподнялся, как для прыжка, потом устало засопел и съехал обратно в прежние выбоины.

— Ещё газку! Ещё! — заорал Виталька, подставляя плечи под выпуклый зад цистерны. В этот момент он верил, что помогает машине. Изо всех сил он пытался удержать её на краю обрыва.

На этот раз колёса смешали со снегом безрукавку и поднялись выше. Сто двадцать сил ревели в двигателе. Ослепительный голубоватый свет фар резал ночь.

— Ну!.. Ну!.. Ну!.. — бормотал Виталька, всем телом налегая на холодный металл.

«Только бы выдержал снег!»

Цистерна медленно поднималась. Холодная тяжесть всё меньше давила на Виталькины плечи и, наконец, съехала с них. Двигатель на секунду затих, потом неистово рванул и вынес машину на ровное полотно дороги.

И Виталька почувствовал, что, хотя они вырвались, радоваться он не мог — не было сил.

Никитин отвалился назад и ощутил затылком заднюю подушку сиденья. Она была прохладной и мягкой. Он посидел немного с закрытыми глазами, потом снял руки с чёрного круга руля. Снял осторожно, как с клавиш рояля.

— Виталий! — окликнул Никитин, вылезая из кабины. И ещё раз: — Виталий!

Темнота давила со всех сторон. Противно дрожали колени. Тяжело переставляя ноги, он прошёл несколько шагов назад.

Две колеи, протёртые колёсами, темнели на склоне сугроба. Они поднимались на завал и кончались там, обрезанные новым оползнем. Край завала всё-таки не выдержал последнего рывка. И на самом краю, над гибельной глубиной, подвывающей ледяным ветром, стоял Виталька — маленькая фигурка среди огромной северной ночи.

— Виталь! Чего стоишь? Ведь вырвались! — Шофёр захлебнулся жгучим воздухом, подбежал к Витальке и схватил его за плечи. — Милый ты мой! Ведь вырвались, понимаешь?

— Вырвались, дядь Никитин, — как эхо отозвался Виталька.

— Идём в кабину, — сказал шофёр. — Помощник ты мой дорогой… Я у тебя сегодня обязательно буду гостем.

На Чукотке, за две тысячи километров от них, где-то между островами Большой и Малый Диомид, уже начинался новый год.

Радий Петрович Погодин

Сима из четвёртого номера

Был мальчишка высок и худ, непомерно длинные руки держал глубоко в карманах. Голова на тонкой шее всегда немного клонилась вперёд.

Ребята прозвали его Семафором.

Мальчишка недавно переехал в этот дом. Он выходил во двор в новых блестящих калошах и, высоко задирая ноги, шагал на улицу. Когда он проходил мимо ребят, то опускал голову ещё ниже.

— Ишь воображает! — злился Мишка. — Знаться не хочет… — Но гораздо чаще Мишка кричал: — Семафор, поди сюда, поговорим!

Ребята тоже кричали вдогонку мальчишке разные насмешливые, а подчас и оскорбительные слова. Мальчишка только ускорял шаг. Иногда, если ребята подходили к нему вплотную, он смотрел на них голубыми, очень большими чистыми глазами и молча краснел.

Ребята решили, что Семафор для такого хлюпика слишком хорошая кличка, и стали звать мальчишку просто Сима, а иной раз — для верности — Сима из четвёртого номера. А Мишка всё злился и ворчал при виде мальчишки:

— Надо этого гуся проучить. Ходит тут!..

Однажды Сима исчез и долго не появлялся во дворе. Прошёл месяц, два… Зима стала слабеть и хозяйничала на улице только по ночам. Днём дул с Финского залива тёплый ветер. Снег на дворе стал морщиться, посерел, превратился в мокрую грязную кашу. И вот в эти по-весеннему тёплые дни опять появился Сима. Калоши его были такие же новые, будто он и не ходил в них вовсе. Шея ещё плотнее обмотана шарфом. Под мышкой он держал чёрный альбом для рисования.

Сима посмотрел на небо, сощурился, словно отвык от света, замигал. Потом он направился в дальний угол двора, к чужой парадной.

— Эге, Сима вылез!.. — удивлённо присвистнул Мишка. — Знакомство, никак, завёл.

По лестнице, куда шёл Сима, жила Людмилка.

Сима подошёл к парадной и стал медленно прохаживаться взад-вперёд, нерешительно поглядывая в тёмный проём лестницы.

— Поджидает, — усмехнулся Круглый Толик, — Людмилку свою.

— А может быть, вовсе и не Людмилку, — вставил Кешка. — Чего ему с Людмилкой связываться?

Толик посмотрел на Кешку хитро, — мол, знаем, не маленькие, и сказал:

— Чего он тогда там делает?.. Может, воздухом дышит?..

— Может, — согласился Кешка.

Мишка слушал, как они пререкаются, и о чём-то размышлял.

— Пора действовать, — неожиданно вмешался он. — Пойдём поговорим с этим Симой.

— Пойдём, — поддержал Толик.

Мишка и Круглый Толик плечом к плечу тронулись вперёд. Кешка тоже пристроился к ним. В решительный момент оставлять товарищей нельзя, — это называется честью. К трём приятелям пристроилось ещё несколько ребят. Они шли по бокам и сзади.

Заметив надвигающуюся на него армию, Сима поднял голову, как всегда, покраснел и улыбнулся робко.

— Ты чего?.. — начал Мишка. — Чего тут?.. Ну, чё?

Сима покраснел ещё гуще. Пробормотал:

— Ничего… Хожу…

— Он, оказывается, ходит, — засмеялся Круглый Толик.

Мишка подался вперёд, заложил руки за спину, повернулся к Симе боком и заговорил медленно, угрожающе:

— Ты что, может, нас за людей не считаешь?.. Да?.. Может, ты храбрый?.. Пойдём перекинемся…

Сима обвёл всех ребят своими большущими глазами, слегка приоткрыл рот.