Молотодержец. Легенда о Зигмаре - Макнилл Грэм - Страница 13

— Приношу тебе в жертву кровь королей, — продолжал Бьёрн, — и почтение его братьев по мечу.

Зигмар провел воинов, которые несли Триновантеса, мимо короля и шагнул во мрак склепа. Пальцы Герреона сильно сжали руку Равенны. Девушка не сводила взгляда с тела брата, которого вносили внутрь.

Когда из могильного склепа донесся скрежет металла и тихие голоса, из глаз Равенны брызнули слезы. Вот на свет вышли воины в доспехах и, гордо выставив перед собой щиты, встали позади короля. Последним из склепа, где теперь лежал ее брат, появился Зигмар, в его руках был щит Триновантеса, который он держал перед собой наподобие блюда. Натянутая на дереве кожа порвалась, на ободе не хватало нескольких медных гвоздей.

Зигмар медленно подошел к Равенне и Герреону, на его лице застыло страдание. Несмотря на горечь утраты, сердце Равенны стремилось к нему. Девушка почувствовала, как напрягся Герреон, когда Зигмар протянул ему щит.

— Триновантес был самым отважным человеком из всех, кого я знаю, — сказал Зигмар. — Это его щит, который теперь переходит к тебе, Герреон. Носи его с честью и заслужи славу, как и твой брат.

— В чем слава-то? — зло спросил Герреон. — В том, чтобы идти на смерть по приказу друга? И где тут слава?

Зигмар не выказал никаких признаков гнева, но Равенна прочла в его взгляде тлеющую, порожденную скорбью ярость. Сын короля все еще протягивал щит, и Равенна высвободила ладонь из руки брага, чтобы он мог его взять.

— Он был моим другом, Герреон, — проговорил Зигмар. — Я оплакиваю его гибель так же, как ты. Да, я дал приказ, который привел к его смерти, но такова война. Достойные мужи умирают, и мы чтим их подвиг. И продолжаем жить, храня память о павших.

Равенне очень хотелось, чтобы Герреон взял щит Триновантеса, но похоже было, что ее брат решил усугубить положение и не принять от Зигмара щит.

Юноши смотрели друг другу в глаза, и Равенне хотелось кричать от досады. Но вместо этого она взяла щит брата и держала его перед собой, склонив голову перед Зигмаром.

Зигмар удивился, когда она забрала у него щит, но гнев его улетучился, и в глазах мелькнуло понимание.

— Благодарю тебя, — сказала Равенна, и, несмотря на горе, голос девушки прозвучал сильно и гордо. — Я знаю, что ты нежно любил нашего брата, и он тоже тебя любил.

Зигмар ответил:

— Триновантес был моим братом по мечу, память о нем навсегда останется в наших сердцах.

— Да, — подтвердила Равенна, — будет жить.

Герреон так и не шевельнулся, но щит уже перешел из рук в руки, а потому Зигмар отошел и встал рядом с Пендрагом. На ветру развевалось и хлопало алое знамя.

Король свирепо посмотрел на Герреона, но ничего не сказал и встал на прежнее место рядом со своим Рыцарем-Защитником. Зигмар и Вольфгарт вышли вперед и встали около камня, который должен был запечатать вход туда, где теперь покоился Триновантес. Пендраг передал знамя Зигмара другому воину и присоединился к побратимам.

Они уперлись плечами в каменную глыбу, на ногах напряглись мышцы. Равенна подумала, что они не смогут сдвинуть валун, однако он подался, сначала медленно, потом быстрее.

И наконец глыба загородила вход в пещеру. Когда она встала на место с каменным стуком страшной завершенности, Равенна закрыла глаза.

Надвигалась ночь. Бьёрн сидел на камне и смотрел на могилу Триновантеса. Перед ним стоял мешок с бычьим сердцем. Он ждал с нетерпением, и небольшой, разложенный перед склепом костер не мог спасти от холодного ветра, который, словно грабитель, похищал тепло из тела короля. Эта необходимая часть погребального обряда всегда огорчала Бьёрна. Но он король, а потому ему надлежит исполнять положенное.

Он перевел взгляд на небо. В вышине медленно проступали первые звезды, появлялись еще и еще огоньки, казавшиеся тусклыми крапинками. Эофорт говорил, что это дыры в мир смертных, через которые боги из своего царства взирают на людей. Бьёрн не знал, правда ли это, но идея казалась ему неплохой, а потому он готов был преклоняться перед мудростью советника.

Когда король услышал тихие звуки приближавшихся с другой стороны холма шагов, он отвлекся от созерцания звезд и взялся за рукоять топора. В темноте он не мог ничего разглядеть, ведь сумерки были временем теней и призраков, а глаза Бьёрна уже не видели так хорошо, как в молодости.

— Успокойся, Бьёрн, — произнес кто-то тихим, но сильным голосом. — В эту ночь я не причиню тебе зла.

Из-за могильника появилась согбенная старушка в черном, но, увидев ее, Бьёрн не выпустил из рук топор. Она опиралась на сучковатый посох. И волосы ее были белыми, словно скрывающий демонов туман.

Сравнение расстроило Бьёрна, который поднялся навстречу ведьме из Брокенвалша, не собираясь выказывать эмоций при виде этой гостьи.

— Принес жертвоприношение для бога мертвых? — спросила ведьма.

На морщинистом и очень старом лице сияли глаза молодой девы, умные и озорные.

— Да, — ответил Бьёрн, наклоняясь к мешку.

— Тебя что-то огорчает, Бьёрн?

— Такие, как ты, всегда меня огорчают, — отвечал Бьёрн.

— Такие, как я? — насмешливо переспросила старуха. — Однако же именно я помогла тебе, когда в твои земли явилась чума. И я предупредила тебя о гигантском звере из Стенающих холмов. Благодаря мне ты процветаешь и унберогены ныне стали одним из самых сильных племен запада.

— Все это верно, — согласился Бьёрн. — Только сказанное тобой никак не влияет на мое мнение: Тьма облепила тебя наподобие плаща. Ты наделена властью над людьми.

Ведьма рассмеялась горьким, сухим смехом:

— Так что именно тебя беспокоит? Что моя сила больше, чем у людей?

— Да, это, — признал Бьёрн.

— По крайней мере, честно, — кивнула ведьма и опустилась на корточки подле склепа. — Давай скорей сердце.

Бьёрн бросил мешок, колдунья поймала его на лету и вывернула содержимое в костер. Сердце тут же зашипело, и в воздухе сильно запахло паленым мясом. Оно потрескивало и стреляло жиром; от мясного духа рот Бьёрна наполнился слюной.

— Бог мертвых к тому же ведает сновидениями, — сообщила ведьма. — Он посылает видения тем, кто проводит в его царство души умерших.

Бьёрн ничего не сказал, не желая поддерживать разговор о культе смерти. Ведьма посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

— Хочешь услышать о моих снах?

— Нет, — отрезал Бьёрн. — Что из того, что мне интересно, может тебе присниться?

Колдунья пожала плечами, ворочая в костре охваченное пламенем сердце, сморщившееся и почерневшее.

— Сны — врата в будущее, — сказала она. — За суетой, гордостью или отвагой не спрячешься от бога мертвых, а ведь раньше или позже все попадают в его царство.

— Ритуал еще не окончен? — спросил Бьёрн, рассерженный болтовней ведьмы.

— Подходит к концу. Только ведь ты должен лучше всех знать, что не следует торопиться, когда приносишь жертву богам.

— Что это значит? — вопросил Бьёрн, угрожающе возвышаясь над колдуньей. — Говори прямо!

Старуха посмотрела на него, и Бьёрн почувствовал, что его сердце будто сжалось в ледяных тисках. Он ощутил ледяную руку так же точно, как огонь пожирал бычье сердце. В глазах колдуньи отражалось пламя костра, только тепло от него совсем исчезло.

Завывал холодный ветер, и за спиной короля, словно живой, бился плащ. Бьёрн перевел взгляд на небо — оно стало черным и беззвездным. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким.

— Ты стоишь на краю бездны, король Бьёрн! — прошипела ведьма, и голос ее ножом полоснул безмолвие ночи. — Так что слушай внимательно. Дитя грома в опасности, ибо силы Тьмы ополчились против него, только он еще не знает об этом. Если он выживет, то человеческая раса восторжествует и будет властвовать над землей, морем и небом, но стоит ему споткнуться — и мир потонет в крови и огне.

— Дитя грома? — переспросил Бьёрн, отрываясь от созерцания мертвых небес. — О чем это ты?

— Я говорю о далеком будущем, когда ни тебя, ни меня уже не будет на свете.