Первые залпы войны - Аввакумов Николай Васильевич - Страница 31

«Неужели и меня может подстеречь что-то такое?» — думал я, а сердце тревожно стучало и готово было выскочить из груди. Только наблюдение за боем из окопа помаленьку отвлекло от тревожных размышлений. Из Белого Бора доносилась стрельба, но что там делалось, мы не могли понять. К вечеру увидели, что рота броском бежит на свои позиции. И только когда бойцы попрыгали в окопы, противник открыл запоздалый редкий минометный огонь, который не мог причинить вреда.

После того как рота перешла в оборону, мы с Юрченко заглянули в свой блиндаж. Там находились Селиванов, два бойца из его отделения, Богданов и два перепуганных немца. У одного из них под глазами синели огромные «фонари». Селиванов сидел в сторонке на нарах и поглаживал левую руку. Богданов разложил на столе схему предполагаемой обороны немцев и, тыча пальцем в нее, пытался добиться от немцев, что где располагалось. Его словесный запас немецкого языка был таков, что немцы не понимали, чего от них требует лейтенант. Это продолжалось минут десять. Вспотевший от неимоверного труда, Богданов зло выматерился.

— Если бы знал, что с этими тварями придется говорить, то в школе на «отлично» учил бы их собачий язык. Легче десять раз в атаку сходить, чем шпрехать с ними, — серчал на себя Богданов. Он велел Селиванову отвести немцев в штаб батальона и сам вышел за ними.

Бойцы подробно рассказали, что происходило с ротой в Белом Бору. Когда она была остановлена пулеметным огнем, а затем накрыта минометным, Богданов принял самое правильное в этой обстановке решение. Он броском вывел подразделение под обрыв, где для пулеметов была мертвая зона. Но немцы решили достать роту минами. Когда они стали рваться у подножия обрыва, несколько бойцов ранило осколками. И вот тогда Богданов пошел на отчаянный шаг, решив стремительной атакой ворваться в первую линию немецкой обороны. Противник такого не ожидал. Секунды растерянности решили дело. Рукопашный бой в окопах сложился не в пользу немцев. Здесь оказалось много пулеметов, которые были повернуты в другую сторону и помогли роте отбить несколько атак немцев со второй линии обороны. Однако сил атаковать самим оказалось недостаточно. Богданов надеялся, что другие роты ворвутся в село, но время шло, а потери росли, так как немцы усиленно обстреливали наших из пулеметов. Продержавшись три часа, Богданов понял, что ждать перемены обстановки бесполезно, и решил броском вывести роту в свою оборону. И это тоже для немцев было-неожиданностью, поэтому и запоздал их минометный огонь.

Немцев захватили в плен, когда ворвались на их линию обороны. Один из них бросился на Селиванова с ножом, но тот сумел перехватить руку и сильно сжать. Тогда немец вцепился зубами в руку Селиванова. Разъяренный боец стал молотить немца и наставил ему «фонарей». Если бы не Богданов, то, как говорили бойцы, Селиванов вытряхнул бы душу из немца. Тут мы поняли, почему наш богатырь поглаживал руку. Проводив немцев в штаб, он вернулся в блиндаж уже с забинтованной рукой. Ребята стали подшучивать над, ним:

— Что, Селиванов, в тыл пойдешь, в госпиталь? Хорошо тебя немец зубами уделал? — смеялись бойцы.

— Это я санинструктора попросил, чтобы он мне обработал. Так сказать, для профилактики. Говорят, что у фрицев слюна ядовитая, как у бешеной собаки, — добродушно парировал шутку Селиванов.

Поздно вечером в блиндаж зашел Богданов, а с ним какой-то старший лейтенант. Мне показалось, что я его где-то видел. Приглядевшись, узнал. Это был Сажин.

Тот самый Сажин, рота которого обороняла у станции высотку и последней в полку покинула позиции.

— Вы уже старший лейтенант? — спросил я. Сажин внимательно посмотрел на меня и вдруг расплылся в улыбке.

— Вспомнил. Как ты добрался от нас? — спросил он. Богданов строго и выразительно посмотрел на меня, дескать, кончай, сейчас не до этого. Они стали обсуждать, как завтра поведут наступление на Белый Бор. Богданов приказал Юрченко, чтобы тот, пользуясь темнотой, организовал доставку мин к завтрашнему наступлению, и сказал, что, возможно, заберет меня, так как на первый взвод нужен командир.

Сажин задержался у нас в блиндаже недолго. По разговору с Богдановым можно было понять, что они учились в одном училище. Прибыл сюда оттуда, откуда и мы. Его часть позднее была направлена на переформирование. Но, поскольку наш батальон не пополнился личным составом, в деревне была оперативно сформирована усиленная рота. Она под командованием Сажина направлена на пополнение нашего батальона. От обоих командиров попахивало водкой. Видно, они на радостях в честь встречи ухитрились выпить.

После ухода Сажина Богданова подразвезло, и он стал разговорчивым, хотя настроение его было слегка взвинченным. Оказывается, штаб батальона посетил командир полка. Он велел позвать туда командиров рот для разбора неудач в наступлении на Белый Бор. Вместо разбора подполковник устроил полный разгром. Он грозился отстранить от командования батальоном капитана Дементьева.

— Да еще этот хлюпик подпевал, — говорил Богданов.

Все понимали, что он имел в виду старшего лейтенанта Рябинина, которого и сам недолюбливал. От лейтенанта мы узнали, что усиленная рота, состоящая из четырех стрелковых и одного пулеметного взводов, ночью выйдет на исходные рубежи и будет нашим соседом на правом фланге. Сейчас эта рота находится за тем валом, через который мы перевалили ночью, выходя на свои позиции. Богданов сообщил, что наступление обещали поддержать огнем батареи 75-миллиметровых орудий, но он не шибко верит в это.

Вернулся Юрченко и доложил, что минометчики перенесли из-за вала на огневые позиции все мины, отпущенные для завтрашнего боя.

— Смотри, завтра денек погорячее будет. Надеюсь, что с огоньком опаздывать не станешь, — наставлял Богданов Юрченко.

Затушив цигарку о консервную банку, выполнявшую роль пепельницы, Богданов вышел из блиндажа.

Утром, 21 октября, поднялись задолго до рассвета. Подъем прошел тихо. Огневая позиция минометчиков была перенесена с прежнего места левее, в неглубокую лощину. Добираться до нее пришлось почти на ощупь, так как стояла густая темнота. Вскоре на огневой минометчиков появился посыльный от командира роты. Он передал, чтобы я срочно шел на командный пункт Богданова. Где он, я не знал. Посыльный взялся проводить меня. Командный пункт Богданова находился за небольшим бугорком. Лейтенант лежал за ним с биноклем в руках, рядом положил автомат. Бинокль был не нужен. Богданов покрутил его и положил в футляр. Увидев меня, он сказал, чтобы я был рядом с ним для связи с минометчиками, которым предстоит сменить огневые позиции. Посмотрев на часы со светящимся циферблатом, Богданов сказал, что до начала наступления еще полчаса. И вдруг, неожиданно для всех, по немецким позициям ударила артиллерия. По взрывам было видно, что она обрабатывала край обрыва и первую линию-обороны. Немцы не отвечали огнем.

— Эх, была не была! — скомкав шапку, Богданов встал и крикнул посыльным: — Передайте командирам взводов, чтобы броском вели взводы под обрыв, где были вчера.

Пока велся артиллерийский обстрел, рота сумела добраться до обрыва. В это время наши минометчики били по первой линии обороны противника. По всей вероятности, после вчерашней неудачи немцы думали, что мы не скоро сунемся в Белый Бор, и поэтому не были готовы встретить нас. Первую линию обороны рота заняла быстро и почти без потерь.

Вторая линия обороны огрызалась здорово. Хотя батарея и била по ней, но эффекта было мало. Огонь корректировался плохо. Рота трижды поднималась в атаку и каждый раз возвращалась назад. Богданов несколько раз матерился по адресу Сажина, от роты которого он ждал хорошей поддержки с правого фланга. Не выдержав, Богданов приказал мне вернуться и передать Юрченко, чтобы минометчики перебрались к домам, что стоят на берегу обрыва, и из-за них вели огонь по противнику.

Рота Сажина не задерживалась. Она пошла в наступление по сигналу «зеленая ракета», как было условлено накануне в штабе батальона. Поторопился Богданов, но этим он выиграл многое. Опоздай чуть-чуть, роте пришлось бы повозиться с первой линией обороны.