Мое сердце — твое, любимый! - Палмер Диана - Страница 11

На следующий день Норин уже три раза прошла по коридору отделения, опираясь на руку Брэда и смеясь над своей слабостью и головокружением. Она не сомневалась, что ей осталось провести в больнице лишь несколько дней — и эта радостная мысль отражалась у нее на лице.

Так продолжалось, пока они не встретили вышедшего на дежурство Рамона. Улыбка Норин сразу же поблекла, взгляд погрустнел, и она, сосредоточенно разглядывая паркет, еще крепче схватила Брэда за руку.

— Отлично, — произнес Рамон, не обращая внимания на ее реакцию. — Ходить очень полезно, и чем чаще, тем лучше. Так ты быстрее поправишься.

— Сегодня мы уже гуляем, — похвастался Брэд. — Ей намного лучше.

— Да, вижу.

— Пойдем дальше, — попросила Норин своего спутника. — Мне трудно стоять.

— Брэд, тебя ждут в триста десятой палате, — раздался голос санитарки. — Мистер Шарп жалуется на работу дыхательного аппарата.

— Я сменю тебя, — предложил Рамон, делая шаг вперед. — Проведай своего пациента.

— Да, сэр. — И Брэд виновато посмотрел на Норин, которая выглядела так, будто ей предстоял путь на гильотину.

— Ты не умрешь, если дотронешься до меня, — саркастически заметил Рамон, протягивая девушке руку. — Давай, пойдем.

И они не спеша продолжили путь до палаты. Потом он помог ей снять тапочки и лечь в постель.

— А ты еще не спросила, как дела у твоей киски.

— Она в порядке?

— Все отлично. И я к ней уже привык.

— В мире много бездомных котят, — буркнула Норин сухо.

— А я-то надеялся, что у меня будет возможность ее навещать.

Норин подняла глаза — холодный, отсутствующий, ничего не выражающий взгляд.

— Вряд ли.

— И теперь всегда так будет? — спросил он шепотом.

— Не понимаю, о чем ты.

— Понимаешь, — так же тихо раздался его голос. — Господи, да неужели тебе никогда не приходило в голову, что я выясню, что произошло на самом деле? Я пережил шок, когда узнал, что с тобой случился сердечный приступ и только из-за этого Изадора осталась одна…

— Мне-то приходило в голову, но ты не хотел выслушать меня. Никто не позволил мне и слова сказать. Два долгих года ко мне относились как к убийце. Думаешь, это легко забыть?

— Нет, — отчеканил Рамон. — Прости меня, — добавил он тихо. — Конечно, произошло слишком многое, чтобы только извинением стереть из памяти последние два года, но мне действительно жаль. Если это поможет.

Норин устало закрыла глаза, по щекам у нее текли слезы.

— Ты не знал, — глухо произнесла она. — И никто не знал. Да какая теперь разница! — вырвалось у нее вдруг. — Изадора умерла! И все по моей вине! Я должна была постараться убедить врачей, что мне нужно домой!

Каждое слово, будто стальное лезвие кинжала, вонзалось в сердце Рамона.

— Норин! — воскликнул он. — Зачем ты так говоришь?

В этот момент распахнулась дверь, и на пороге возник Брэд, одарив Рамона обвиняющим взглядом.

— Пора перестать ее мучить, с нее достаточно!

— Да, — засуетился Рамон. — Я велю принести обезболивающее. Уговори ее поесть. — И с этими словами он вышел.

Брэд молча протянул Норин носовой платок.

Рамон брел по коридору словно в тумане. Слезы Норин… Тот факт, что она плачет по его вине, причинял ему нестерпимую боль. Кажется, только сейчас он понял, какой длинный путь ему предстоит — путь к ее доверию.

На следующее утро Норин тактично отказалась от помощи мисс Плимм. Она не собирается быть в чем-либо обязанной Рамону.

С таким настроением она ждала дня выписки. Каково же было ее удивление, когда при выходе из отделения она столкнулась с Кенсинггонами. Норин холодно взглянула на них, даже не пытаясь изобразить на лице радость от встречи.

— Рамон сказал, что тебя сегодня выписывают… — начал Хол.

— Да, я возвращаюсь домой, — бросила она сухо. — Зачем вы здесь?

Дядя, кажется, удивился вопросу.

— Ты ведь перенесла серьезную операцию.

— Мы были в отъезде, — подключилась к разговору Мэри. — И вернулись только сегодня. Если бы мы знали, мы бы…

— Зачем притворяться? — зло произнесла Норин. — Вы просто отдали визит вежливости. Никто не будет шептаться у вас за спиной. А теперь, если вы не против, я поеду домой, а то я себя еще не очень хорошо чувствую.

— Ты можешь пожить в своей старой комнате, — предложила Мэри. — Мы наймем сиделку…

— Я возвращаюсь к себе.

— Но ты же живешь одна, — возразил Хол. — Ты не можешь быть предоставленной самой себе.

— Я годами была предоставлена самой себе. — Несмотря на удивление на их лицах, ни голос, ни взгляд Норин ничего не выражали, только полное безразличие и холодность. — И мне так лучше. — Она кивнула сопровождавшему ее санитару, и они направились к лифту. — Спасибо, что приехали сюда, — добавила Норин, даже не взглянув в сторону Кенсингтонов.

Обиженные и не ожидавшие такого приема, они стояли не шевелясь. Мэри и Хол рассчитывали, что Норин с радостью примет их заботу, но их встретила не та тихая, покорная, стеснительная девочка, которую много лет назад они привели в свой дом.

— Рамон предупреждал, что она изменилась, — сказала Мэри мужу. — Наверное, всему виной боль и обида. Мы относились к ней очень плохо.

— Все трое, — согласился тот тихо. — Если бы мы только выслушали, когда она хотела все объяснить… У меня ужасное чувство — Норин могла умереть, а мы бы и не знали.

— Она вернется к нам.

Хол лишь сухо усмехнулся в ответ и сунул руки в карманы.

— Ты уверена? Ладно, пойдем перекусим что-нибудь.

Мэри взяла мужа под руку, и они направились к лифту. Лишь двери закрылись за Норин, навстречу им из служебного отделения, одетый в дорогой костюм, выскочил Рамон.

— Где она? — бросил он на бегу.

— Уехала вниз, к такси, — хмуро пояснил Хол. — Даже не стала с нами разговаривать.

— Такси? — не произнеся больше ни слова, Рамон на ходу впрыгнул в лифт. Внизу он крикнул санитару: — Джек, забудь про такси, я сам отвезу ее домой.

— Да, сэр. — И санитар помог усадить раздраженную, сопротивляющуюся Норин в машину Рамона.

— Я хочу ехать на такси! — возмущалась она.

— Поедешь туда, куда скажут! — рявкнул он в ответ и направил машину за больничные ворота по переулку, ведущему к шоссе.

— Но не с тобой!

— Держи себя в руках, — прошептал Рамон, — злость не пойдет тебе на пользу.

Норин была в бешенстве. Она прислонилась к спинке сиденья, закрыв глаза и стараясь побороть приступ головокружения и гнева. Ну и утро выдалось!

— Это ты их прислал? — нарушила она молчание, когда машина неслась по шоссе.

— Кенсингтонов? Нет. Я знал, что они возвращаются сегодня, и позвонил им, рассказав об операции. Они были в шоке.

— Да что ты?

Он внимательнее посмотрел на нее.

— Ты казалась здоровой, когда жила дома.

— Дома у меня там никогда не было. — Норин смотрела в окно.

— Просто ты всегда сливалась там с мебелью…

— Конечно, — девушка тихо вздохнула. — Я и была частью интерьера. Одним словом, прожила в тени. Но теперь этому пришел конец. Когда поправлюсь, уеду работать за границу. Начну новую жизнь.

Сердце Рамона упало в пятки. Он и представить не мог, что она уедет из города. Этого ему никак не хотелось.

— Никуда ты не денешься в ближайшие три месяца, — произнес он спокойно. — Я приложил немало усилий, чтобы поставить тебя на ноги, и не позволю все испортить.

— Три месяца я буду делать то, что мне скажут, а потом — то, что захочу.

— Тебе нужны регулярные осмотры, — продолжал он приводить аргументы. — Придется принимать лекарства для разжижения крови, следить за сердечной деятельностью. Лечение нужно держать под контролем.

— Я найду хорошего врача. Воцарилось молчание.

Несколько минут спустя Рамон затормозил около своего дома, сигналя швейцару, чтобы тот открыл дверь. Выйдя из машины, он, не произнеся ни единого слова, подхватил на руки Норин, ее сумочку и вошел внутрь.

— Что… что… ты делаешь? — вскрикнула она, вырываясь.