Женское лицо СМЕРШа - Терещенко Анатолий Степанович - Страница 9

Не забыть мне Курской битвы никогда…

– А дальше, на каких баталиях вам пришлось побывать?

– Наша 5-я танковая армия и ее 29-й танковый корпус участвовали в Белгородско-Харьковской стратегической операции, вели бои по расширению плацдарма на реке Днепр юго-восточнее города Кременчуг, сражались в Корсунь-Шевченковской наступательной операции. Потом были Белоруссия, Литва и Восточная Пруссия.

Многие эпизоды забылись, сколько воды утекло!

В Белоруссии видела, как пострадало местное население от немцев. Одни печные трубы стояли по хуторам, деревням и селам. Домов нет, стен нет, а печи курятся вовсю. Возле них крутятся бабы да копошатся детки.

Видела, как из леса привели к нам в отдел те же бабы с вилами наперевес «пленного» полицая – местного предателя, прятавшегося в лесу от народного гнева. Привели поколотого, но самосуда не дали мы им осуществить. Судили на месте военно-полевым судом – шлепнули. А в другом районе видела аналогичную картину. Того по приговору правого и скоротечного суда вздёрнули – повесили. Это всё лики войны.

Помнится на границе Белоруссии и Литвы наткнулись наши оперативники на логово «лесных братьев». Жестокие были националисты. Много нарубили «красной капусты» – так они называли свои жертвы из числа наших военнослужащих, советского и партийного актива, евреев. Привели их тоже в отдел. Разные и они были. Одни переживали. Просили пощадить, другие смотрели волками на нас.

Подключили следователя. Нашлось десятка два свидетелей. Наиболее кровожадных предали суду, а молодежь отпустили после профилактических бесед.

В Прибалтике наши оперативники постоянно участвовали в облавах против хорошо вооруженных лесных «литовских полицаев», ведущих по существу партизанскую борьбу. Особой страницей в деятельности литовской полиции являлось участие в холокосте – уничтожении еврейского населения.

– Мария Ивановна, я недавно прочитал в одной из газет, что в годы Второй мировой войны на территории Литвы было уничтожено почти девяносто четыре процента литовских евреев. Правдоподобна ли эта цифра?

– Вполне. Причем уничтожение евреев литовские вооруженные формирования нередко осуществляли не дожидаясь приказа немецкого военного командования с целью первичного грабежа. Жертв тщательно обыскивали, забирали драгоценности, потом раздевали и уже нагими вели на расстрел. Местом массовых казней евреев гитлеровцами и их литовскими пособниками были форты Каунаса, а также специально созданный для этих целей лагерь в местечке Поныри. Именно в этом лагере только за один день в апреле 1943 года было уничтожено два эшелона советских граждан в количестве более пяти тысяч человек. Я эту цифру хорошо запомнила, так как готовила и отправляла в ОКР СМЕРШ армии шифровку год спустя после этой трагедии.

В Литве было очень много уклонистов, когда на призывные пункты военных комиссариатов многие просто не приходили.

В Восточной Пруссии сотрудники СМЕРШа нашего корпуса встречались с дикими случаями ведения партизанской войны недобитыми нацистскими солдатами и офицерами спецслужб и вермахта, сколоченными в диверсионно-террористические отряды под названием «вервольф».

Видела их волчьи, колючие взгляды. Вначале не хотели отвечать на задаваемые вопросы. Потом они сдавались на милость победителей и отправлялись в плен.

В конце войны я была контужена, слава богу, не зацепила разорвавшаяся неприятельская бомба осколком.

Отлежала в госпитале и снова на войну..

– А после войны?

– А после войны направили служить в Особый отдел МГБ СССР Московского округа ПВО, где я проработала несколько лет. Помню треклятый 1951 год, когда арестовали нашего шефа Виктора Семеновича Абакумова, а затем и ее супругу Антонину Николаевну Смирнову с малюткой-сыном, о чем я уже говорила вам раньше.

Потом предложили работу в центральном аппарате 3-го Главного управления КГБ СССР, где и прослужила я в 10-м отделе до пенсии.

О прожитом и пережитом не сожалею, так судьба мне напророчила. Пока больше нахожусь в вертикальном положении.

– Значит, долгая жизнь вам завещана.

– Дай бог!..

По следам активных операций

Воспоминания Анны Кузьминичной Зиберовой автору не раз доводилось слышать, когда она выступала перед разными аудиториями, в том числе перед молодыми сотрудниками, какими мы были в 70-80-е годы, и ветеранами, ставшими в новом тысячелетии.

Ей было что вспомнить, потому что она служила на одном из острейших участков оперативной деятельности, связанном с установкой и наружным наблюдением. Это такие, как Анна Кузьминична, приносили оперативникам материалы, после которых можно было уверенно ставить точку в главной версии – перед ними враг, и более целеустремленно продолжать вести дела по проверке и разработке лиц, попавших в поле зрения органов госбезопасности.

Некоторое время назад раздался телефонный звонок.

– Это Анатолий Степанович?

– Да!

– Здравствуйте, дорогой коллега. Вас беспокоит Анна Кузьминична Зиберова. Прослышала, что вы написали книгу об Абакумове. Это правда?

– Да, Анна Кузьминична, она уже вышла.

– Я хотела бы получить её от вас.

– Это не проблема…

Через несколько дней, после передачи ветерану СМЕРШа книги «Абакумов. Жизнь, СМЕРШ и смерть…», Зиберова снова позвонила автору и сообщила, что с удовольствием прочла повествование о своем начальнике, которого уважала и уважает до сих пор.

– А я вам передала свою книгу «Записки сотрудницы СМЕРШа». Получите ее в Совете ветеранов. По прочтению я бы хотела услышать от вас отзыв…

Действительно, в Совете ветеранов мне передали эту книгу. Титул был исписан прямым каллиграфическим, хорошо разбираемым почерком.

В верхней части она привела слова народного поэта Кабардино-балкарии Кайсына Кулиева:

А внизу написала:

Конечно, автор был польщен таким вниманием мадонны СМЕРШа. Он с удовольствием прочел её мемуарную книгу, которая выгодно отличалась от других произведений подобного жанра прежде всего искренностью и честностью. Она показалась по– настоящему интересной и написанной человеком, хорошо владеющим литературным языком, а потому и золотым пером. Ещё бы так не писать – автор закончила в 1942 году филологический факультет Московского городского педагогического института им. Потемкина, соединившегося в последующем с пединститутом им. Ленина.

О детских годах она говорила с придыханием. Видно тяжело было вспоминать то тяжелое время.

– Перед поступлением на учебу в 1929 году повела мама меня в школу, чтобы записать в первый класс. Директор принял нас, побеседовал с нами и предупредил, что учителя будут навещать семьи, и если увидят иконы в квартире, ждите, мол, неприятностей. А у нас в красном углу висело и стояло на киоте несколько красивых образов. На семейном совете отец порекомендовал их снять, подальше от греха. Пришлось нам с матерью их снять и отнести в церковь. Иконы были очень дорогие и красивые, доставшиеся по наследству от прабабушки.

В начале 1929 года началось массовое закрытие церквей. Помещения бывших храмов использовались под склады, овощехранилища, квартиры, клубы, а монастыри, поскольку они были окружены высокими стенами, – обычно под тюрьмы и колонии. Началось разрушение храмов, памятников старины. В 1929 году на Рогожской заставе закрыли церковь Рождества Христова, в ней сделали общепитовскую столовую.