Кратер Эршота - Пальман Вячеслав Иванович - Страница 23

— Она! — почему-то шёпотом сказал Петя. — Другой такой, наверное, нет! Она, Николай Никанорович. Его пещера!

Разведчики быстро вскарабкались во входной лаз. Зажгли фонари. Когда глаза привыкли и жёлтый круг света стал расширяться, они увидели серые стены и высокий потолок.

Вдруг Любимов остановился и поднял что-то с пола:

— Смотри, Петя. Обгоревшая ветка… А что, как эту ветку держал Иванов, когда он ходил искать здесь Сперанского?! А вот и следы…

Скоро пещера стала понижаться. Вот она сузилась и — стоп! Дальше хода нет. Впереди — огромная массивная глыба гранита.

— Все! Все ясно, Петя! За стеной — могила Сперанского. И ничего мы больше о нем не узнаем. Страшный конец!

Петя помолчал, снял шапку и постоял перед немой стеной, как перед могилой.

Когда выходили, ветер выл злобно и натужно. Снег бешено кружился и застилал ущелье так, что даже противоположной стены не было видно. Метель… Дикая октябрьская метель… Она разразилась внезапно и сейчас только набирала силу.

О возвращении в лагерь нельзя было и думать, — Ночуем здесь, Петя. А там, как говорится, утро вечера мудрёнее. Что-нибудь придумаем…

Утром ничего придумать, однако, не удалось. Снежный вихрь не утихал. Выйти из пещеры нельзя было и думать. По счастью, в ней было довольно тепло. Сквозняков не чувствовалось, и это лишний раз доказывало, что пещера глухая и другого выхода не имеет.

День тянулся медленно, долго. Любимов курил почти не переставая.

Стало темнеть. Метель продолжалась с прежней силой.

— На покой, Петя?

— Может, так время скорее пробежит. Они развернули мешки, залезли в них и, подвинувшись ближе друг к другу, скоро уснули под нескончаемое завывание злого ветра.

Но оставим на некоторое время спящих товарищей и вернёмся в лагерь.

Первым обратил внимание на усиливающийся ветер Хватай-Муха. Задав лошадям корм, он присел отдохнуть около палатки и посвистывал под усы, поглядывая на близкие горы. Усков, Орочко и Фисун ушли с самого утра вверх по ручью и копались там в песках на расстоянии полукилометра от палатки. Хватай-Муха вдруг перестал свистеть и удивлённо поднял брови. С. вершины горной цепи быстро сползала вниз молочная пелена. Словно кто вылил на чёрные пики гор густые сливки и они сбегали теперь вниз, покрывая скалы непроницаемой белизной… Но вот оттуда, опережая белую завесу, долетел порыв холодного ветра. Один, другой, третий… Жеребец поднял голову, покосился на горы и тревожно всхрапнул. Полотнище палатки внезапно затрепетало. И тогда завхоз понял: идёт буран. Он схватил ружьё и выстрелил вверх три раза подряд. Разведчики оглянулись, замахали ему в ответ и быстро пошли к палатке, сразу поняв, в чём дело. А Лука Лукич, не мешкая, снял с себя дождевики, покраснев от внутреннего волнения, бросился к ящикам. Он хватал их и с большой ловкостью, перекладывал на новое место. Один за другим тяжёлые тюки и ящики ложились на края палатки, зажимая собой брезент. Вокруг палатки возникала хорошая преграда.

Не успели разведчики подойти к лагерю, как на землю, на палатку, на кучно сбившихся за ветром лошадей, на весь мир посыпался снег. Сначала он был мягкий, «ещё тёплый и пушистый, но рванул порыв, другой, к снег точно подменили. Повалил сухой, колючий, промороженный. А через каких-нибудь десять минут вьюга бушевала вовсю. Горе путнику, застигнутому внезапным бураном в горах или среди безбрежной тундры! Не видно ни зги, все звуки покрывает вой ветра и жгучим холодом дышит загустевший воздух.

Разведчики забрались в палатку и сидели в ней, пытаясь шутками отогнать тревогу. А палатка дрожала, брезент хлопал, вздувался шаром под напором ветра, словно стремился взлететь.

— Как лошади, Лука Лукич? — громко спросил Ус-ков, для того, чтобы сказать хоть что-нибудь. А сам в это время думал об отсутствующих спутниках, боясь высказать гнетущее его предположение.

— Стоять… Воны привычные. Постоять, постоять, да я лягуть… Пид снег, як той кедровый сланик…

В его лукавых глазах на этот раз не было усмешки, усы обвисли, лицо вытянулось. Он пошарил что-то около себя и пробормотал:

— Взяли они с собой провианту или не взяли?..

В тягостном молчании кончился день, прошла ночь. Метель свирепствовала с прежней силой. Белая пелена плотно висела над горами, над долиной, ограничивая ви-димость семью — десятью метрами. Разведчики, привыкшие к деятельной жизни, просто изнывали.

— Где они могут быть? — вырвалось у Фисуна. — Неужели так далеко зашли?..

— Вся надежда на Любимова, — тихо ответил Усков. — Если они нашли пещеру, то отсиживаются сейчас в ней. А если нет… — он умолк и нагнулся зачем-то к полу.

— Ну, в такую непогоду Любимов не рискнёт идти даже под ветер. Он знает, что это такое — Орочко уверенно высказал свою мысль. — Тем более с ними Туй. А верная собака чуть что давно бы была здесь.

В тревоге за Любимова и Петю прошёл ещё день. Спать легли рано, под завывание ветра и хлопанье палаточного верха.

Лука Лукич изредка выбирался из мешка, застёгивал плащ на все пуговицы и, не отрываясь от верёвочных оттяжек палатки, выходил наружу посмотреть на лошадей. Они спокойно лежали, полузасыпанные снегом.

Спокойно ли?

Глубокой ночью далеко от лагеря послышались новые звуки.

Если бы кто-нибудь из разведчиков мог видеть, как вдруг поднялись торчком уши у сторожевого жеребца, как Гордый вдруг тревожно всхрапнул, дико косясь по сторонам, они бы насторожились и, вероятно, предотвратили бы несчастье, которое явилось причиной многих дальнейших злоключений… Но люди спали, утомлённые долгой непогодой.

А жеребец не спал. Он поднял запорошённую снегом голову и предупреждающе заржал — тихо, но тревожно, Весь табунок проснулся; насторожённо зашевелились уши. Головы пришли в движение — тёмные, еле видимые в снежном смерче. Трепетали чуткие ноздри животных.

Что случилось?

Все так же выл обезумевший ветер, неслась пурга, было темно и жутко.

Но жеребец продолжал насторожённо вслушиваться.