Изнанка - Палий Сергей Викторович - Страница 72

— Протеин, — хмуро бросил Андрон, проследив за цепким взглядом разведчика. Стукнул себя ребром ладони в грудь и добавил: — Верхнюю пекторалку вот пробомбить надо. Что-то одрябла немного в последнее время…

После этого он взял в каждую руку гантель килограммов по тридцать, лёг спиной на наклонную скамью и начал сводить их над собой, не снимая шляпы. Да уж, такого не сразу завалишь при случае, хмыкнул про себя Павел Сергеевич, глядя на перекатывающиеся под кожей Петровского волны мускулов.

— Ну, — отдуваясь после первого подхода, проговорил режиссёр. — Пить будешь, гэбист?

— Что ж, наливай, кинокрут, — парируя фамильярность, откликнулся Таусонский и невозмутимо принялся разглядывать коллекцию фантастических романов.

Андрон посмотрел на него, прищурившись, с громыханием побросал на резиновый коврик гантели и неожиданно нахально рассмеялся. Лицо у него при этом сделалось каким-то… слегка детским. Обнажились крепкие отбеленные зубы.

— А ты мне сразу понравился, — заявил он. — Слушай, не знаешь, кто Копельникова измордовал у вас? Он мне описывал… чернявый, говорил, атлетически сложенный, гладко выбритый… На тебя похож.

— Понятия не имею, так-сяк, — пожал крупными плечами Павел Сергеевич. — У нас много таких.

— Ладно, товарищ подполковник. Вон там, около картины, бар. Наливай чего хочешь — пей; потом говори, какого хрена припёрся, и убирайся восвояси.

Без бравады. — Петровский перестал щериться и снова подхватил гантели.

Таусонский подошёл к дверце бара, открыл её, придирчиво осмотрел дорогой ассортимент, но пить ничего не стал.

— Ты в курсе, Андрон, кто теперь твой приятель Рысцов, — утвердительно сказал он.

— Может, тебе он и приятель. Мне — нет.

— Но был же? — сразу подцепил режиссёра вопросом Павел Сергеевич.

— Был, да простыл, — сипло отрезал Петровский, снова и снова вознося железо над головой.

— Слушай, дружище, так не пойдёт. Давай по-другому попробуем. Тебе по душе, что сейчас творится в мире?

— Мне по душе кино! — рявкнул Андрон, разгибая спину и вставая. — Кому теперь его показывать? Куче озверевших психопатов?

— Ведь ты не зря спонсировал то выступление на «Либере»… широкий пиар и все такое. Дай-ка попробую угадать… тебе кто-то из сшизиков больно придавил хвост? Точно? А потом вдобавок и человек, которому ты доверял, с которым связано многое из прошлого, предаёт тебя. Ай-яй. Он не просто скрывал, что сшиз. Он ещё и предал, поскакав за свихнувшейся Больбинской. Став её… даже не соратником… Слугой.

Петровский медленно подошёл к Павлу Сергеевичу сбоку. Таусонский и ресницей не повёл, продолжая изучать аляповатую этикетку на бутылке «Бифитера».

— Знаешь, товарищ подполковник, — тихо произнёс Андрон, останавливаясь в метре от разведчика. Без обуви они оказались примерно одного роста. — Если я намекнул, что ты мне симпатичен, это не значит, что нужно сразу человеку в душу лезть. Я тебе не мальчик из церковного хора.

Таусонский неторопливо повернулся на девяносто градусов влево. Теперь они смотрели в глаза друг другу. Два гиганта. Каждый держал на мощных плечах свою правду и готов был за неё драться насмерть, Наболело.

— Ведь ты не идиот, Андрюха, — поиграв желваками, ответил Павел Сергеевич. — Ты же понял, зачем я пришёл.

— Выметайся, — еле слышно проговорил Петровский. В голосе его прорезалось тихое — а значит, самое опасное — бешенство.

Они ещё несколько секунд кололи друг друга взглядами. Наконец Таусонский сунул руку в карман, вытащил оттуда визитку с отпечатанным на ней телефонным номером и положил рядом с ведёрком протеина.

Андрон открыл было рот, но Павел Сергеевич быстро поднёс палец к своим губам и отрицательно помотал головой, указал глазами на незашторенное окно: мол, слушать могут. Режиссёр лишь разъярённо выпустил воздух из ноздрей.

После этого подполковник, не произнеся больше ни слова, прошёл в холл, оделся и вышел вон, ощущая спиной тяжёлый взор хозяина квартиры. Консьержка на первом этаже сонно выругалась, отпирая магнитный замок подъездной двери.

Только садясь в машину, Таусонский позволил себе слегка расслабиться и так шарахнул по рулю кулаком, что тот чуть не отвалился. Сигнал разнёсся по всей округе. Опустив стекло, он жадно вдохнул морозный воздух зимней ночи. В сон клонило зверски. Чтобы хоть как-то взбодриться, Павел Сергеевич включил радио и энергичными движениями растёр уши и щеки, подгоняя кровь к лицу.

Посмотрев на часы, он сжал зубы и выцедил:

— Через десять минут вылезешь, сучий потрох…

Петровский вышел через четырнадцать. Взгромоздившись на переднее сиденье, он поправил шляпу, которая на фоне снежных заносов выглядела каким-то бравурным вызовом метеорологам, и глухо сообщил:

— Поехали ко мне на студию. Там все обсудим. От режиссёра нестерпимо несло прогорклым потом.

— Поехали… — ответил подполковник.

Он на миг расслабил вязкие веки и… заснул, уронив голову на руль. Даже обиженно гаркнувший вновь сигнал не смог разбудить его…