Изнанка - Палий Сергей Викторович - Страница 153

И эсу стало тесно на пятачке, обнесённом по периметру флажками. Надоело, что своенравные люди меняют его форму и полосуют по живому крест-накрест, не понимая. Быть может, этому странному организму даже было больно…

Тогда заматеревший волчара прорвал барьер. Он соорудил себе логово — изнанку, выставил стражей — сшизов. Он обозлился на тех, кто до сих пор считал себя хозяевами. Эс пришёл в их мир, тяжёлой чёрной поступью разворошил муравейники и обратил зарвавшуюся мелочь в бегство. Посеял среди них панику, страх, растерянность и, главное, недоверие к самим себе. Втянул в себя словно губка.

И, в свою очередь, нарисовал границы для людей в городах на траве.

Кто-то лишь после этого понял, что сны могут быть не такими уж и безобидными. Но остальные прижились и перестали заботиться о своём выборе.

Однако эс запутался в собственных возможностях. Он решил, что могуч. Возомнил, что теперь ему подвластно не только бросить хозяев на колени, но и создать им альтернативу, а потом — кто знает? — списать за ненадобностью. Но одно дело — настроить радио на нужную волну, покрутив колёсико, и совсем другое — сконструировать новый приёмник, учитывая, что видел лишь его корпус и сеточку, прикрывающую мембрану. Однако внутри-то куча плат, а на них-то ещё и транзисторы всякие напаяны… Вот и получились изнанники.

Невиновные куколки, которые так хотели стать людьми. Но стены их домов падали, а мраморные дороги вели в никуда.

Так кто же в конечном итоге победил? Чьи фронтиры оказались прочней?

Наши, человеческие? Фронтиры яви?

Извечно небрежные и кричащие яркими мазками. Проведённые наспех слишком уверенной в своей правоте рукой.

Или фронтиры наших же тёмных снов?

Зыбкие на первый взгляд. Непонятные. И настолько призрачные, что неизвестно, где они проходят — в сантиметре от собственного носа или по краю бесконечности наших сокровенных фантазий, параноидальных кошмаров, глубин хирургических разрезов нашей мечты…

Нет, даже не так. Проблема не совсем точно сформулирована. В конце концов, при чем здесь прочность? Не существует таких стен, демаркационных линий или пунктиров души, которые нельзя пересечь. Не бывает эпох, которые не заканчиваются.

Чьи границы страшнее рушить? Вот, наверное, правильный вопрос.

Чьи? Яви или снов?..

Рысцов оторвал взгляд от неподвижного лица Всеволода и устало присел рядом с Андроном, так и не произнёсшим больше ни слова.

— Нужно возвращаться, — сказал Валера. — Мы уже долго в эсе, больше полсуток, поди.

Петровский кивнул. Он задумчиво вертел в руках плоскую стальную фляжку, когда тело Павла Сергеевича растаяло после смерти, она осталась.

— Сколько Всеволод будет бродить в поисках загадочного разума по тому уровню эса, куда его забросило? — вздохнул Рысцов. — День, год? Сумеет ли он уничтожить его? Сколько ждать?

— Я готов ждать вечно, — неожиданно откликнулся Андрон. — Лишь бы все это исчезло. Навсегда. Пойдём, я хочу похоронить подполковника, там, в сырой мартовской грязи… Главное, чтобы она была настоящая.

Он поднялся и направился к выходу, обходя труп застреленного изнанника — их тела не исчезали после смерти. Им некуда было исчезать.

Валера тоже встал.

— Постойте, — окликнул их Аракелян каким-то странным голосом. — Идите-ка сюда. Взгляните…

Под плексигласом что-то изменилось. Лицо Всеволода покраснело и стало бликовать. Кожа лоснилась, словно её намазали маслом. Даже не маслом… Создавалось ощущение, что на лице учёного… парафиновая маска.

— Что это за дерьмо? — пробормотал Рысцов, наклоняясь, чтобы рассмотреть поближе.

— Даже не знаю… — Альберт Агабекович был явно озадачен. — Судя по датчикам, все процессы протекают нормаль…

Стены содрогнулись. Вдоль переносицы Всеволода, ближе к левой ноздре, пробежала бороздка. Или прожилка… Валера отпрянул. В изголовье саркофага что-то нудно запищало.

— Сердце остановилось, — как-то слишком спокойно сказал Аракелян. — Умер. Мгновенно.

— Профессор, что у него с лицом? — Валера вдруг почувствовал, что пальцы на руках слегка подрагивают. Он машинально, неверными движениями поправил бинты.

Альберт Агабекович приблизился к прозрачной крышке саркофага, и тут она треснула и разлетелась вдребезги. С характерным звуком лопающегося стекла. Аракелян закричал и отскочил назад — видимо, осколки попали в глаза.

Рысцов стоял, не в силах отвести взгляд от Всеволода. Учёный уже не походил на человека. Ни на живого, ни даже на сто крат мёртвого. Его криво обстриженные волосы, покатый лоб, впалые щеки, тонкая шея, узловатые руки, ребристый торс были будто выточены изо льда и отшлифованы до блеска. Только, прежде чем заморозить, в него добавили киновари.

— Это стекло? — спросил Андрон, слегка ударив пальцем по темно-рубиновой груди Всеволода.

Тело разбилось от несильного удара ногтя. Рассыпалось на мириады крошечных осколков.

Валера вздрогнул и отступил на несколько шагов. Остатки саркофага и прилегающая аппаратура уже стали красными и прозрачными. Хрупкими. Аракелян наконец протёр глаза и, остолбенев, тоже наблюдал за тем, как алые стеклянные прожилки с невыносимым треском разбегаются во все стороны, темнеют и застывают, превращая помещение в багряный аквариум. Стены, оклеенные ватманскими листами с нагромождениями формул, рухлядь, самогонный агрегат, останки изнанника, пол, кожаные бурдюки — все за считанные секунды обернулось красным стеклом.

— Так быстро?.. — улыбнулся Аракелян, осторожно ощупывая волосатыми, вечно подрагивающими пальцами своё лицо.

Через мгновение оно раскололось.

— Красиво, — сказал Петровский, глядя, как рубиновая стужа сковывает его ноги. — Это очень красивое падение эса… Можно было и поскромней.

Он горько усмехнулся.

Крепкие зубы гения freak-режиссуры вмиг рассыпались стеклянной пылью.

Рысцов остался один в издыхающем мире звенящего хрусталя. Кроваво-красная толща подземелий изнанки давила на него, готовая от малейшего движения взорваться бритвенными осколками.

Сначала остановилась рука, мышцы перестали повиноваться — их сковал такой страшный холод, которого уже не чувствуешь. Потом грудь отказалась делать вдох — диафрагма превратилась в тонкую прозрачную полусферу. Замерло сердце, которому даже не нужно было менять цвет.