Изнанка - Палий Сергей Викторович - Страница 116

Рысцов, шипя от боли в раскроенных ладонях, выбрался из кресла и подошёл к ним.

— Закончили?

— Да.

— Тогда давайте не будем тянуть. Совершим прогулку по обещанным райским кущам.

Он бросил на кровать подушку и улёгся под мерцающий зелёным огоньком С-визор. Ох, давненько не виделись, каналья!

Перед тем как уйти в другую комнату на своё ложе, Аракелян попросил общего внимания и наставительно сказал:

— Запомните, эс не всемогущ! В особенности тебя касается, Валерий. Человек может влиять на его структуру, это подтверждается наличием сшизов. То, что там существует вокруг нас, — в немалой степени подсознательная интроспекция, то есть специфическое наблюдение сновидцем открывающегося ему психического пространства. Иными словами, мы не так уж и беспомощны.

— Разберёмся, — с гэбэшными нотками в голосе отрезал Таусонский. — Встречаемся, как договаривались, на Таганской, у турникетов.

Он хотел добавить ещё что-то, но лишь шумно выдохнул и погасил свет. Шагнул через порог и прикрыл за собой дверь.

Валера остался в одиночестве — остальные три кровати стояли в соседней комнате. Он, неуклюже тыча перебинтованными пальцами в подсвеченную фосфорно-салатным светом панель С-визора, ввёл необходимые данные и проглотил три заранее заготовленные таблетки фенобарбитала — снотворного средства, которое профессор рекомендовал как лучшее для пребывания в С-пространстве.

Из сеней ещё некоторое время доносились обрывки разговора и щебет Жорика, затем спустя минут пять все утихло. Остались только сопение динозавро-подобного дяди Вены и его неразговорчивого односельчанина да уверенные бульки первача в стаканах. За окном, где-то очень далеко в промозглой мартовской тьме, послышалось протяжное душераздирающее мычание коровы. За стеной скрипнула пружина под чьим-то матрацем…

«Как странно все получается, — подумал Рысцов, проваливаясь в такое знакомое и тем не менее казавшееся чужим небытие. — Мы несёмся по орбитам своих жизней, пересекаемся, кружимся, сталкиваемся, иногда попадаем в неизведанные области Вселенной, где чёрное становится белым, а законы мироздания приобретают вдруг обратный знак, мы силимся познать такое, что нельзя мерить линейкой нашего сознания, создаём вещи, от которых подчас приходит в ужас сам эфир, порождаем, губим, переделываем… Мы отыскали ключ от мира собственных снов; правда, так и не можем, открыв заветные врата, уразуметь, что очень-очень рано сунули сюда свой любопытный нос. Дай нам бог волю и время — мы найдём общий язык с любым разумом нашего порядка, который обязательно существует где-то в бесконечности космоса…

Мы, люди, умеем так много.

Не даёт покоя один-единственный вопрос — почему же никак не получается понять самых, казалось бы, близких родственников?

Самих себя.

Приятных сновидений…

В первый момент Валера решил, что ошибся при вводе программы и попал в какую-то оранжерею. Он, конечно, был наслышан о Городе на траве, но до сей минуты не особо верил в эту «ерунду зеленую».

Ерунда, несмотря на скепсис Рысцова, имела место, и была не просто зеленой, а ослепительно малахитовой.

Таганская площадь освещалась тёплыми лучами полуденного солнца. Но зноя не ощущалось, да и листочки на появившихся в изобилии возле тротуаров деревцах были свежие, непыльные; стало быть — весна. Что же получается, теперь в эсе вечный ясный весенний полдень?

Валера обнаружил, что одет в свободную рубашку нежно-кофейного цвета, хлопчатобумажные брюки и лёгкие сандалии. Бинты на кистях рук, к сожалению, остались, и глубокие порезы, скрывающиеся под ними, изрядно ныли. Чудно-чудно, ничего не скажешь — раньше, при попадании в эс, такие серьёзные раны, как правило, пропадали. Жаль, это лишние неудобства…

Он огляделся.

Машин нигде не было видно. Впрочем, как и любого другого транспорта. По примерно двухметровой ширины дорожкам из отшлифованных керамзитных плит, проложенным вдоль домов по теневой стороне улиц, шли люди, с интересом и ухмылкой поворачивающие головы и наблюдавшие за ним, стоящим посреди травяной мостовой. Что-то насторожило его в этой смиренно-ядовитой ухмылке, будто прохожие увидели в нем нечто, не соответствующее общепринятым нормам поведения. Так смотрят на подвыпившего пролетария, писающего на здание Госдумы средь бела дня…

Ладно, выясним рано или поздно, решил Валера и пошёл потихоньку по мягкому зеленому ковру в сторону станции метро.

Повернув за угол, он даже крякнул от изумления.

Несколько десятков человек висели над улицей лицом к земле в фантастических подобиях гамаков, прицепленные альпинистскими карабинами к длинным канатам, натянутым от одного строения к другому. Они протягивали руки к траве и копались в ней, потом, смешно дрыгаясь, доставали что-то из мешков, укреплённых на портупее в районе груди, и снова принимались колдовать над растительностью. Придурки какие-то арахноподобные.

Ещё Рысцов обратил внимание на полное отсутствие рекламы. Присмотревшись, он с удивлением выявил совсем уж несуразную деталь: даже над открытыми настежь дверями магазинчиков, куда то и дело заходили покупатели, не было вывесок. Вдобавок все витрины были не стеклянные, а пластиковые, непрозрачные. Бредятина… Бублики там, подгузники или стройинвентарь? Загляни, дорогой, тогда узнаешь.

Ну и дела…

— Эй, ты… с бинтами!

Возглас относился явно к нему. Валера остановился и не спеша обернулся. Человек, стоящий за его спиной, скестил руки на груди и склонил голову набок.

Мент местный, безошибочно определил Рысцов, поймав его слегка снисходительный, изучающий взгляд. От остальных прохожих мужик вроде бы ничем не отличался, кроме, пожалуй, лычек на воротничке рубашки с блестящей на солнце циферкой шесть. Одет в такие же свободные брюки, как сам Валера, правда, обувка несколько странная — на ногах вместо сандалий какие-то… горнолыжные ботинки, что ли… Поджарый, низкорослый, коротко стриженный, гладковыбритый и, кажется, с неправильным прикусом. Не считая крайне, видимо, неудобной обуви — совершенно обычный гражданин. Но… У любого представителя известного ведомства, как бы он ни прикинулся, на лбу крупным кеглем оттиснуто: мент.