Всадники на станции Роса - Крапивин Владислав Петрович - Страница 12

— А вы подождете?

— А чего ждать? Это же рядом, шагов триста. Идите вниз по берегу, там деревянный дом да кирпичная будка. Увидите… А, вон Витька идет! Вить, работает телефон?

— Работает, — буркнул хмурый долговязый Витька. — Лучше бы не работал. — Она мне, знаешь, каких вещей наговорила…

— Ну, ничего. Может, еще успеем. Хотя бы на второе отделение. Только вот товарищ корреспондент сходит в колхоз, позвонит, и мы сразу врубим на всю катушку.

— Я бегом, — заторопился Алексей Борисович.

— Да вы не спешите, товарищ, — скучным голосом сказал Витька. — Мне лично по крайней мере спешить некуда. Раз уж она сказала, чтоб на глаза не показывался, это значит на три дня, не меньше.

— Да-а… — сочувственно протянул Алексей Борисович. — Ну, я все-таки поспешу. Ты, Сережа, подожди, я мигом. Кажется, кончаются наши приключения… Э, Сергей, да что с тобой?

А Сережа стоял с опущенными руками и всем своим видом словно говорил: «Ну, что же делать, если я такой никудышный, неудачливый, несчастный и бестолковый?»

— Что случилось, Сережа?

— Брюки-то я забыл, — шепотом сказал он. — Остались на скамейке. На спинке висят.

— Тьфу ты… Да ладно, Сергей! Неужели они тебе так уж нужны? Велики ведь они тебе. И порваны к тому же. Разве что клеймо интересное…

— Да не клеймо… Там же письмо в кармане осталось. Найдет кто-нибудь, читать будет.

— Досадно. Ну, в общем-то, что в нем особенного, в этом письме? Пусть читают!

— Там в кармане карточка. Мамина, — совсем тихо сказал Сережа.

— М-да…

И больше Алексей Борисович ничего не сказал. А что скажешь?

Сережа тоже молчал. Он ясно представил, как чужие любопытные пальцы выворачивают карманы, вытряхивают медяки, нащупывают и разворачивают письмо… А потом достают записную книжку, шелестят листками. Падает на скамейку снимок. Никто же не знает, что это его, Сережина, мама. Это для него мама, а для других просто незнакомая, чужая женщина. И бросят ненужную карточку в траву…

Сережа наклонился над бортом баржи.

— Товарищ капитан, — звенящим голосом сказал он Володе. — Я очень быстро сбегаю. Можно, а? Я бегом. Тут же недалеко!

— Да что случилось-то, товарищ Иванов? — забеспокоился Володя. — Чего это парнишка расстроился?

— Имущество кой-какое забыли на станции, — виновато объяснил Алексей Борисович. — Ну, не везет, как по заказу.

— Да пусть малец сбегает, — сказал моторист Витька. — Это же дело-то пустяковое: туда и обратно километра три, не больше. За полчаса обернется. А нам теперь и подождать можно, чего уж…

— Подождем, — решил Володя.

— Жми, Сергей, — сказал Алексей Борисович. — Собаку возьмешь?

— Нет, придержите ее, пожалуйста. Один я быстрее…

По правде говоря, он опасался, что вдруг на станции появятся поселковые ребята и предъявят на Нока права. Лучше не рисковать.

Он прыгнул на сходню, на берег, проскочил кусты и помчался так, что трава засвистела у ног.

Алексей Борисович удержал за ошейник встревоженного пса и сказал Володе:

— Славный парнишка… Вот сегодня утром я еще и не знал, что есть он на свете. А сейчас будто вместе с ним тыщу верст прошагали.

— Пацаны — они народ такой. К ним привязываешься, — согласился Володя. — Я прошлым летом две смены вожатым в лагере работал, от райкома комсомола. А потом отказался. Потому что как начинают разъезжаться по домам, будто от сердца отдираешь.

Алексей Борисович кивнул и отвернулся. У него болели глаза: перед этим он смотрел вслед Сереже, а тот убегал в сторону солнца. Чтобы глаза отдохнули, Алексей Борисович стал смотреть на северный берег. Там были луга, пестрые домики, синий бор на горизонте, а перед ним — курчавый березовый лес. За тем лесом прятался лагерь, где начальником Совков Тихон Михайлович.

Из леса выскочил серовато-голубой «газик» и запылил по дороге к мосту.

— Однако… — сказал Алексей Борисович. — Володя! Нет ли у тебя бинокля?

*

Еще издали, с пригорка, Сережа, увидел, что брюки по-прежнему висят на спинке скамьи. Осталось пробежать немного, перепрыгнуть заросшую канаву, проскочить кустарник— вот она, скамейка!

Он перепрыгнул канаву. Но когда перед ним оказались кусты, оттуда, из засады, вышли четверо.

Это были, конечно, враги: Гутя, Витька Солобоев, Женыка Скатов и Пудра.

— Гы… — сказал Пудра. — А вы говорили, уехал. Вот он, вовсе и не уехал даже. Ага!

— Привет, — насмешливо сказал Гутя. Он был, как всегда, красив и аккуратен, даже складочки на шортах отутюжены. Остальные трое были встрепанные и вспотевшие, а

Гутя даже прическу не разлохматил. Он вертел в пальцах одуванчик с пушистой головкой и улыбался.

Сережа сделал ошибку. Ему бы сразу шарахнуться назад, за канаву, а там еще посмотрели бы, кто быстрее бегает. Но он решил проскочить строй врагов, схватить со скамейки брюки и потом уже броситься к реке.

Не успел. Сразу шесть липких ладоней ухватили его за голые локти, за кисти рук. Сережа рванулся, конечно, да толку мало. Его трое держали, и каждый был сильнее Сережи.

— Не дрыгайся, силы береги, — сказал Гутя. — Еще до лагеря четыре километра топать, а ты, наверно, не обедал, бедненький.

— Гы! — сказал Пудра.

— Ну, чего пристали?! — отчаянно крикнул Сережа. — Я что вам сделал?

— Нас из-за тебя на речку не пускают и в лес, — объяснил ему из-за плеча Витька Со-лобоев. Он дышал Сереже прямо в ухо, и от него пахло грушевым компотом.

— Я-то здесь при чем?

— А говорят, если отпускать, то все начнут разбегаться, как ты. Ты больно хитрый. Сам до хаты, а мы сидеть из-за тебя в палатах должны?

— Врете вы все, — убежденно сказал Сережа.

— Ладно, это не твое дело, — сказал Гутя. Он один из всех не держал Сережу. Прохаживался перед ним. Помахивал одуванчиком. А в другой руке у него был маленький газетный сверток.

— Я в лагерь все равно не пойду, — сказал Сережа.

— За уши потащим, — пообещал Гутя.

«Ох, ну почему я не взял Нока?» — подумал Сережа. И сказал:

— Надорветесь.

— Справимся.

— Вы права не имеете. У меня же вещей нет, они на берегу остались.

— А собака? — спросил Женька Скатов.

— Тоже на берегу! — ответил Сережа и спохватился: «Не надо было говорить. Если бы думали, что Нок близко, может, испугались бы…»

— Вот и хорошо, — обрадовался Женька. — Дай, Гутя, колбасу, я ее вместо собаки съем. А то все равно Солобоев слопает, ему сегодня добавки не дали…

— Дурак, — сказал Гутя и зашвырнул сверток в кусты. — Не знаешь, что ли, что в этой колбасе?

— Не знаю, — растерянно отозвался Женька. — Я еще на кухне откусить хотел. А что?

— Дурак, — опять сказал Гутя.

«Неужели иголку сунули? — подумал Сережа. — Нок ведь не знает еще, что у чужих брать нельзя. Нет, хорошо, что он там».

И сказал:

— Живодеры.

— За живодеров поимеешь, — пообещал Гутя. — В лагере. Ладно, пошли.

Сережа опять рванулся.

— Не пойду я! Меня там люди ждут! Катер!

— Ты, адмирал! — сказал Пудра. — Глядите, парни, катер его ждет.

Остальные загоготали.

— Не волнуйся, деточка, — сказал Гутя. — За тобой в лагерь персональный самолет пришлют.

— Вы еще за это ответите, — пообещал Сережа. — У меня там чемодан. Если вам за меня ничего не будет, за вещи вы все равно ответите.

На Гутином лице мелькнуло сомнение. Но тут вмешался Пудра:

— А на кой нам твой чемодан? Нам про него ничего не сказали. Может, ты его куда выбросил или запрятал, а мы искать обязаны? Нам не чемодан, а тебя велели в лагерь притащить.

— Негодяи! — сказал Сережа с закипающей яростью и бесстрашием. — Точно!

— Ну, ты… — медленно произнес Гутя и пушистой головкой одуванчика ткнул Сережу в губы. А облетевшим стеблем стегнул его по носу. — За негодяев ты особо получишь, по первому разряду.

Сережа мотнул головой и сплюнул прилипшие семена.

— Все равно негодяи, — сказал он. — А кто вы? Хорошие люди, что ли?

— Ладно, тащите его, парни! — скомандовал Гутя.