Механизм чуда - Усачева Елена Александровна - Страница 21

Торт был невкусный. Чай слабенький. Настроение отвратительное.

– Как же! – фыркнула в чашку Маша. – Близнецы. Ра, Гор… Слушай, тут Пушкин шутку придумал. Вот если бы у них не три мальчика родились, а мальчик и две девочки. Мальчика бы назвали Ра, а девочек, чтобы не напрягаться, назвали бы За. Так бы их и звали к обеду За – Ра – За.

Саша с Машей одинаково хихикнули.

– Ты забыла добавить, что умереть они должны были бы в один день, – мрачно произнесла Ева. – Пошли бы они в пирамиды, и там на них что-нибудь обвалилось бы.

Грубо получилось, Саша с Машей быстро ушли. Ева забрала телефон и отправилась к себе. Нога чесалась, словно под бинт посадили майского жука и он теперь шевелил там лапками. Образ получился такой яркий, что решила размотать бинт, глянуть.

Не было жука. Была глубокая длинная рана, затягивалась она некрасивым рубцом.

Откуда вдруг зазвучала музыка, Ева не поняла. Может, случайно нажала на пульт, и заработал телевизор? Или включился музыкальный центр? Или соседи устроили вечеринку, и на нее обрушиваются чужие басы?

Басы были не чужие, а вполне себе местные. Музыка играла в одеяле.

Телефон. Кто бы мог подумать! Снова хулиганит.

– Алло! Ева? Здравствуй! Это… – заминка – человек подбирает слова. Но Ева уже узнала: божественный брат! – Если помнишь… Номер твоего телефона Пушкин дал.

Милый Александр Сергеевич. Милый Ра. Заметила, что улыбается. Было очень и очень приятно. Она ему понравилась. Черрртовски приятно.

– Привет! Конечно, помню! У меня твой жук! Я из-за него упала, – выдала сразу всю информацию Ева.

– Да? – мгновенно скис Ра. – А я хотел…

– Мне нужна машина времени! Очень нужна. Вот и Маша говорит, что пора в прошлое слетать.

– Там еще многого не хватает.

– Обойдемся без переменной Планка. Ударь молотком, все заработает.

В трубке возникла пауза. Кажется, Ра оценивал возможность такого метода воздействия на сложный агрегат.

– Я могу к тебе зайти? – осторожно спросил он. – У меня есть подарок. Так… ерунда. Все делали, я тоже.

Это был браслет. На широком кожаном ремне с защелками. Прямоугольный латунный каркас с крепежом по углам, к одному крепежу присоединена шестеренка. И часовой механизм. Без стрелок и циферблата. Перетяжки, винтики, заклепки и шестеренки. На верхней панели красовались три буквы ZLN. На белесой отполированной поверхности цифры 0795.

С чего это у всех в последнее время часы? Часовой завод ограбили? Или кто-то все свои запасы разом выбросил? Но все равно было круто. Чистый стимпанк.

– Ходить не будут, но можно носить. Ничего так…

Ра стеснялся, отводил глаза, с сочувствием косился на перебинтованную ногу.

– Чего ничего? – завопила Ева. – Это… это… Спасибо, короче.

– Нравится, да? – расцвел Ра. – А я сделал и не знал, куда деть.

Зря он это сказал, но Ева решила пропустить глупость мимо ушей.

– Ну все, сломанные часы есть, теперь испытание вашей машины проведем, – настаивала Ева.

– Там не хватает соединения в цепи, – мялся Ра.

С ним и торт стал заметно вкуснее, и чай заварился лучше.

– Вазу помнишь? – Ра крутил по столу чашку. Она летала между его ладоней, плескался чай. Ра не замечал этого. – Осколки как раз пригодились. Фарфор не проводит электричество. Раньше катушки делали фарфоровые. Мы осколки как прокладки использовали.

Ева подтолкнула к нему свой телефон.

– Вот, хулиганит. Почему он постоянно играет разные мелодии?

У Ра были длинные смуглые пальцы. Он перебирал кнопки мобильника, как на пианино играл.

– О! У тебя Вагнер.

– Какой Вагнер?

Ева перегнулась через табуретку с вытянутой ногой, зашипела, когда в ране снова завозился майский жук.

– «Полет Валькирий», «Реквием» и «Песня слез». Я хорошо знаю эти вещи. В музыкалке играл.

– На чем?

– На скрипке. Мы с братьями учились в музыкальной школе. Ты, вероятно, закачала себе эти композиции, а потом забыла, вот телефон и выбирает из того, что есть.

– Или кто-то закачал?

– Ты его теряла?

Тайну открыл Левшин. Он был слишком безыскусен, чтобы красиво врать.

– Тебе зачем ко мне? – сразу спросила Ева, как только Лешка по телефону отработал вежливые приветствия.

– Катька хочет тебя проведать.

Катрин в их компании появилась вместе с Левшиным. Левшин одно время ходил в радиокружок, потом бросил, перейдя в театральный. Приводил его на вечеринки Стив. Стив друг Антона. Слишком длинная цепочка, чтобы Катрин заскучала по Еве.

– А если точнее?

– Я хочу, – произнес он шепотом.

Ева представила, как Лешка Левшин, лохматый, во фланелевой клетчатой рубашке, с растерянной улыбкой, вырастает у нее на пороге. Как тут же у него за спиной рисуется Катрин и обрушивает на него тонну ругательств – она его от себя не отпускала ни на шаг.

– Левшин, что тебе надо?

– Я приду и скажу.

Зачем ей встречаться с Катрин? Но избавиться от нее было невозможно. Торт снова стал невкусным, а заварка прогорклой.

– Дай телефон позвонить, – громко бросив ложку, потребовал Левшин.

И в просьбе, и в протянутой руке было что-то знакомое.

– Зачем?

Телефон лежал в кармане. После разговора с Ра Ева решила со своей капризной техникой не расставаться.

– Позвонить надо, а у меня деньги кончились.

– Бери мой, – томно произнесла Катрин. Она была полненькая, круглолицая и улыбчивая. Но улыбка всегда была напряженной – сейчас улыбаюсь, а потом и заплакать могу. Ева не помнила, чтобы Катя плакала. Чаще злилась. Но ждать от нее можно было всего.

Левшин взял дорогой Катин айпад, повертел в руках, чуть не уронил.

– Я потом, – пробормотал, утыкаясь в свой кусок торта. Но вот взгляд его невольно скользнул в сторону Катрин. Она смотрела пристально, следила за каждым движением.

Ева сжала чайную ложку. Сильно-сильно, чтобы край резанул ладонь.

– А вы откуда идете? – завела она светский разговор.

– В школе были, – вперед Лешки заторопилась Катрин. – А потом Антон позвонил, сказал, что ты упала.

– Ага, с пятого этажа.

Лешка отводил глаза. Глядел на стены, на полки, изучил коробку из-под торта, нагнулся, чтобы прочитать ингредиенты.

– И что Антон?

Все было еще не совсем понятно, но уже складывалось.

– Ой, вы поссорились! – понеслась вперед Катрин. Она мнила себе большим психологом и крупным специалистом в отношениях. Но в отличие от Че информацией делилась охотно. – Слушай… ну он, конечно… понятно, что хочет привлечь внимание. У него до тебя-то девчонки были? Ведет он себя… ну, как будто не знает, что делать. И еще: боится сделать что-то не то. Боится, что смеяться будут. Поэтому ничего не делает. Просто смотрит. Ты от этого, конечно, начинаешь суетиться, совершаешь кучу ошибок. Вот и получается, что ты дурак, а он умный. И еще поэтому же он все в пику делает. Тоже защита такая. Все едят, а я не буду. Все ночью спят, я ночью буду работать, а спать днем. Особенным себя мнит. И ты никогда не попадешь в его желание, потому что он все всегда будет делать наоборот. Ты говоришь, что любишь фильмы смотреть, а он тебе про книги. Ты про книги, он про игры. Ты садишься играть, он обругает и вообще уйдет гулять. Нигилизм такой. А еще…

Это были, вероятно, правильные слова. Каждое на своем месте. И все так красиво, так понятно. Но чем больше этих слов было, тем меньше в них оставалось смысла. Все рассыпалось и рассеивалось. Сохранялось только ощущение, что поговорил с умным собеседником. А о чем говорили – не помнил. Слова чужие, мысли чужие. У Евы же все было по-своему. И как это Катрин при всей своей умности не видит, что ее беготня за Левшиным смешна?

Ева посмотрела на Лешку. Бедный лохматый Лешка. Сидел ссутулившись. Слушал, нервно запуская руку в карман, шерудил там пальцами, что-то вытаскивал, прятал обратно. Наконец уронил. Мини-CD. Кто бы сомневался? Хотя мог закачать рингтон и по блютузу.

– Ой! Как нога заболела! – взвыла Ева. – Катюш, у меня там… ну, в постели или на столе. Поищи… мазь… или таблетки…