Пираты Мексиканского залива - Паласио Висенте Рива - Страница 34

– Постарайся также, чтобы он не только из любви, но и из самолюбия и из гордости сдержал свое слово.

– А вдруг он предложит мне сегодня ночью бежать?

Донья Фернанда ответила не сразу.

– Пожалуй, – подумав, сказала она, – лучше будет согласиться. Тогда скандал неизбежен, и замять его можно только свадьбой.

– А если после всего он откажется?

– Нетрудно будет заставить его судом.

– И далеко я должна бежать с ним?

– Нет. Тут же уведомишь меня, я брошусь в погоню и верну тебя домой, а сопровождающие меня люди будут свидетелями похищения.

– Что ж, придумано неплохо…

– Главное, чтобы тебе удалось любыми средствами распалить его любовь, не бойся, это дело свято, ведь твоя цель – законный брак.

Мать и дочь беседовали до позднего вечера, и, так как эта любовь по расчету ничуть не волновала их сердца, обе устали и почувствовали скуку.

– Который час? – лениво спросила донья Ана.

Донья Фернанда взглянула на роскошные настольные часы.

– Едва лишь половина одиннадцатого, – зевая, ответила она.

– Еще целых полтора часа!

– Да и потом пройдет немало времени.

– А все веселятся на балу… Вот счастливцы!

– Да, говорят, бал великолепный.

– Я почти жалею, что не поехала, а осталась ждать своего беднягу жениха. Сейчас бы я танцевала, вместо того чтобы помирать со скуки… Никогда больше не сделаю такой глупости!

– Всегда ты рассуждаешь, как ребенок, Ана. Вот беда – одним балом больше или меньше, когда речь идет о твоем будущем! Балов много, а таких мужей, как дон Энрике, раз, два – и обчелся. Погоди, сама скажешь, стоило ли жалеть о балах в тот день, когда тебя назовут сеньорой графиней и ты сможешь развлекаться, сколько душе угодно.

Донья Ана улыбнулась, и обе умолкли. Время от времени тишина нарушалась веселым пением, доносившимся с улицы, и тогда донья Ана спрашивала:

– Который час?

Донья Фернанда поднимала посоловевшие, то ли от дремоты, то ли от яркого света, глаза и отвечала:

– Одиннадцать.

– Что за бесконечный вечер! – восклицала донья Ана, и снова дочь погружалась в мечты, а мать – в дремоту.

Наконец на вопрос Аны донья Фернанда ответила:

– Вот-вот пробьет двенадцать.

– Слава тебе, господи! Бегу к Фасикии в каморку поджидать дона Энрике.

– Накинь шаль, – посоветовала мать. – Ночь сегодня холодная, а тебе придется пройти через патио.

Донья Ана встала и принялась рассматривать себя в маленьком зеркале, висевшем в углу покоя. Она, очевидно, выбирала нужные к случаю взгляды и улыбки и могла бы еще долгое время провести за этим занятием, если бы донья Фернанда не напомнила:

– Двенадцать.

– Иду! – воскликнула донья Ана и поспешно вышла, накинув черный шерстяной плащ.

Донья Ана легко сбежала по лестнице и вошла в комнату на нижнем этаже.

Там сидела и шила при свете свечи старая негритянка, повязанная платком в алую и желтую полосу.

– Фасикия! – позвала донья Ана.

– Девочка моя! – подняв голову, откликнулась негритянка.

– Погаси свечу, няня, и уходи. Уже пора.

Негритянка встала и собралась задуть свечу.

– Погоди, погоди! – крикнула девушка. – Я хочу открыть окно, а в темноте я до него не доберусь.

Старуха подождала, пока Ана подошла к окну, задула свечу и вышла, закрыв за собой дверь.

Тогда донья Ана осторожно приоткрыла створки окна, забранного толстой решеткой, и с любопытством выглянула на улицу. Неподалеку стоял человек, до самых глаз закутанный в черный плащ. Кругом было пусто, всю улицу заливал сияющий лунный свет.

Дом доньи Фернанды стоял на углу, передним фасадом на главную улицу Икстапалапа, а торцом – в узкий переулок. В этот переулок выходило и окно, у которого уже не раз встречалась Ана с доном Энрике.

Едва человек в плаще заметил, что окно приоткрылось, он приблизился бесшумными, медленными шагами.

– Дон Энрике, – шепнула донья Ана.

– Ангел мой, – ответил юноша.

– Подойди, счастье мое! О, как мне страшно…

– Страшно? Но кто может тебя обидеть, когда я с тобой, радость моей жизни?

– Ах, дон Энрике! Того, кто мешает нашему счастью, не может поразить твоя шпага.

– Твоя мать, Ана? За что она ненавидит меня? Может быть, она не любит тех, кто любит тебя? Но разве я недостаточно знатен, разве я не достоин назвать тебя своей?

– Не говори так, дон Энрике. Ты – настоящий кабальеро. Твой род не ниже королевского, и счастлива женщина, которая будет носить твое имя и называть тебя своим. Но…

– Что? Говори, любовь моя, не бойся…

– Дон Энрике, моя мать слушает твоих врагов, она думает, что ты не любишь меня, что хочешь лишь посмеяться над ее дочерью.

– И ты веришь, что я не люблю тебя? Да ведь я не понимал, что такое любовь, пока не узнал тебя! Какое мне дело до того, что она не верит в мою любовь, если ты мне веришь! Ради тебя одной я хочу быть добрым и благородным. Скажи, Ана, ты веришь, что я люблю тебя?

– Если бы я не верила, я бы умерла!

– А ты любишь меня?

– С каждым днем все больше.

Девушка прижалась лицом к решетке, дон Энрике склонился, и их уста слились в поцелуе, который, казалось, не прервется никогда.

– Ана! – воскликнул юноша, безраздельно отдавшись захватившей его страсти. – Ана! Ты сказала, что любишь меня?

– Больше, чем можешь вообразить.

– И ты способна сделать то, что я скажу тебе?

– Даже если ты мне прикажешь убить себя!

– Свет души моей! Слушай же, Ана! Беги со мной!

– Бежать?! – воскликнула девушка с ужасом, которого отнюдь не испытывала, ибо только и ждала подобного предложения. – Бежать! Но куда?

– Со мной, в моих объятиях, ко мне…

– Дон Энрике! Ты любишь меня и предлагаешь мне побег, огласку, бесчестие?

– Нет, Ана, нет, это не бесчестие. У меня ты найдешь любовь и счастье; твоя мать не будет больше противиться, она на все согласится, и вскоре ты станешь графиней де Торре-Леаль. Ана, ты не хочешь уйти со мной?

– О, ты настоящий кабальеро, я обожаю тебя, Энрике! Я пойду за тобой на край света.

– Какое счастье ты даришь мне!

– Когда мне уйти из дома?

– Сейчас же!

– Как, так скоро?

– Каждое мгновение без тебя кажется мне вечностью, любовь моя. Иди, не медли.

– Хорошо, иду, иду, жди меня, – сказала донья Ана, убегая.

– Встретимся в патио! – крикнул вдогонку дон Энрике, охваченный нервным возбуждением.

– Нет, здесь же.

– Не задерживайся, мой ангел!

– Скоро я буду с тобой. Видишь, как я люблю тебя!

Окошко захлопнулось. Дон Энрике завернулся в плащ и приготовился ждать.

Донья Ана поспешно вышла из комнаты и, взбежав по лестнице, бросилась в спальню доньи Фернанды.

– Что случилось?! – воскликнула мать.

– Час настал, матушка!

– Он предложил тебе бегство или брак?

– И то, и другое.

– Что же раньше?

– Бегство, – улыбнувшись, ответила донья Ана.

Донья Фернанда тоже улыбнулась.

– Он не дурак, да и я не глупа. Теперь мы знаем, что делать.

– Идем, матушка, как бы ему не наскучило ждать.

– Дитя, плохо же ты знаешь мужчин! Самый нетерпеливый рад целый день ждать девушку, которая ему нравится.

– Все же пойдем скорей.

– Похоже, что тебе тоже не терпится, хотя уйдете вы недалеко.

– Как хотите, матушка, но надо торопиться.

– Следует уведомить дона Хусто, сегодня он решил провести здесь ночь, чтобы помочь нам.

– Дайте ему знать, пока я собираюсь.

Донья Фернанда вышла, а донья Ана стала прихорашиваться у туалетного столика. Ей хотелось появиться перед возлюбленным еще более прелестной. Мать вернулась вместе с доном Хусто.

– Мы готовы, – сказала она.

– Идемте, – ответила донья Ана.

И все трое спустились в патио.

– Сначала ты выйдешь одна, – по дороге наставляла донья Фернанда свою дочь. – Мы дадим вам немного отойти, а затем пустимся в погоню и освободим тебя.

– Вы будете вдвоем?

– Нет, возьмем с собой слуг, вот они уже наготове, – ответил дон Хусто, указывая на собравшихся в глубине патио слуг с фонарями и секирами.