Пираты Мексиканского залива - Паласио Висенте Рива - Страница 11

VIII. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ

Педро Хуан де Борика не преминул явиться к сеньоре Магдалене за ответом, хотя заранее не сомневался в благоприятном исходе.

Как все глупцы, Педро Хуан был тщеславен и, как все люди, страдающие этим недостатком, очень заботился о своей внешности и полагал, что лишнее кольцо, новая золотая цепь или богатая пряжка на шляпе – лучшее украшение для жениха и соблазнительная приманка для женщины.

Подобные люди считают женщину глупой птицей, которую можно ослепить солнечным зайчиком, и придерживаются в отношении возвышенной и прекраснейшей половины рода человеческого того мнения, какого заслуживают сами.

Сеньора Магдалена уже поджидала Хуана. Она не была заурядной женщиной, способной соблазниться пышным нарядом или драгоценностями живодера. Но в сорок лет заполучить богатого и глупого мужа – перед таким искушением устояли бы немногие.

Предложение живодера явилось для матери Хулии, которая и не помышляла о вторичном замужестве, как бы чудом, нечаянным даром судьбы. Потому-то она с нетерпением и не без легкой тревоги поджидала испанца, опасаясь, не раздумал ли он. Все это было вполне естественно, и никто не мог бы осудить благоразумную вдову Лафонт.

При виде появившегося в саду живодера сеньора Магдалена, невзирая на свои сорок весен, зарделась как маков цвет и приняла томный вид, хотя сердце ее бешено колотилось. Женщина всегда трепещет перед тем, как ответить «да», но безмятежно произносит «нет». Наблюдение, говорящее не в пользу прекрасного пола.

– Сеньора, – низко поклонившись, начал Хуан, – я пришел услышать свой приговор. – И про себя подумал: «А бабенка недурна, как только я раньше этого не приметил?»

– Кабальеро, – пролепетала сеньора Магдалена, потупив очи и еще больше заливаясь краской, – я почти и не думала об этом…

– Не думали, сеньора? Неужели вы так пренебрегаете мною?

– Пренебрегаю? О нет, скорее наоборот.

– Так, значит, вы согласны стать моей супругой! – воскликнул живодер, взяв в свои руки все еще нежную ручку сеньоры Магдалены.

– Не знаю, что и сказать, – отвечала она, не отнимая, впрочем, руки.

«Смелее!» – подумал Хуан и, поднеся ее руку к губам, воскликнул:

– Сеньора, не заставляйте меня больше страдать! Будете ли вы моей женой?

– Да, – трепеща, ответила сеньора Магдалена и почувствовала на своей руке страстные поцелуи Медведя-толстосума.

В этот момент Хуан воображал, будто и впрямь любит свою невесту, она же и вовсе этому поверила: в ее груди даже шевельнулось какое-то чувство к этому человеку.

Любовь подобна горному склону, – стоит лишь ступить на него, а дальше уже спускаешься без труда: достаточно поверить, что любишь, чтобы, действительно полюбить.

– Магдалена, – сказал живодер, почувствовав себя свободно, – когда вы хотите назначить нашу свадьбу?

– Когда вам будет угодно, – робея, ответила сеньора Лафонт.

– В таком случае, чем раньше, тем лучше, – я хочу как можно скорее уехать с этого острова. Вы согласны, красотка моя?

Много лет уже не слыхала сеньора Магдалена, чтобы ее называли «моя красотка», и эти слова живительной влагой оросили ее сердце.

– Да, да, чем раньше, тем лучше, – заговорила она, воодушевляясь. – Уедем отсюда и, если вы согласны, прежде всего покинем это селение.

– Разумеется; к счастью, я могу превратить в деньги все мое имущество в течение одного дня, я говорю о еще не проданных товарах. А ваш дом купят, лишь только узнают, что он продается. Мы тут же отправимся в Санто-Доминго и там, в городе, сможем без помехи обдумать, где бы нам обосноваться и зажить спокойно и счастливо.

– Это вы очень хорошо придумали, очень хорошо.

Так, мечтая об ожидавшей их безоблачной жизни, строя планы и перемежая их любовными объяснениями, – которые сеньора Магдалена выслушивала с удовольствием, а Хуан Педро произносил почти от чистого сердца, – они проговорили больше часа. Наконец живодер распрощался и пошел готовиться к свадьбе и к отъезду.

– Пожалуй, я останусь не в накладе, – раздумывал он, шагая к дому, – если даже придется всегда жить с матерью; эта вдовушка весьма аппетитна и к тому же любезна, а ручки у нее… Вот она, порода, порода… люблю француженок!..

Хулия не слыхала, о чем говорили сеньора Магдалена с Хуаном; но она все поняла, когда увидела, с каким самодовольным видом вышел из дома живодер, и заметила счастливую улыбку на пылающем лице матери.

Неожиданное сватовство произвело такое впечатление на сеньору Магдалену, что она почти перестала упрекать Хулию за ее любовь к Антонио. Увлеченная мыслями о собственном счастье, мать совсем позабыла о дочери.

Сначала Хулия опасалась семейной грозы. Но проходил час за часом, а сеньора Магдалена по-прежнему улыбалась и ласкала ее. Девушка приободрилась и, осмелев, назначила Антонио свидание.

Настал вечер, Хулия нетерпеливо считала минуты, ей казалось, что сеньора Магдалена слишком медлит с отходом ко сну. Однако ей удалось скрыть свое волнение. Наконец в доме все затихло. Убедившись, что мать крепко спит, Хулия села у окна, выходившего в сад, и стала ждать.

Ночной ветерок нежно и печально шелестел листвой деревьев, луна озаряла небосвод слабым зеленоватым светом. Глубокое молчание лесов нарушалось лишь пением ночных птиц да мычанием коров.

Хулия ждала долго. Она вспоминала прошлое, вопрошала судьбу о будущем, с тоской думала о настоящем. Мысли девушки были далеко, когда легкий шум в саду вернул ее на землю. При свете луны она узнала молодого охотника.

– Подожди меня, – шепнула Хулия.

Железная Рука спрятался в тени густого дерева, и вскоре Хулия была рядом с ним.

– Моя мать спит крепко, – сказала она, – но все же, я думаю, нам спокойнее будет в лесу.

И, не дожидаясь ответа, она направилась к потайной лазейке, скрытой вьюнками и кустарником. Железная Рука молча последовал за ней. Они вышли на дорогу и углубились в небольшой лесок.

– Антонио, – сказала Хулия, внезапно остановившись, – не правда ли, мы очень несчастны?

– Да, моя Хулия, это правда.

– Что же ты думаешь делать?

– Хулия, если бы я не любил тебя такой чистой любовью, если бы страсть моя не равнялась моему уважению, я сказал бы: «Хулия, иди со мной, бежим, и ты будешь принадлежать мне в глухом лесу, будешь жить в моей хижине, станешь женой охотника, и дни наши пронесутся в счастье и радости, как проносится легкий ветер над цветами». Но нет, любовь моя, я слишком сильно люблю тебя. Я понимаю, что хотя мы будем счастливы, но я оторву тебя от общества, от света, куда мы рано или поздно должны вернуться. Я хотел бы привести тебя в мой дом и с гордостью назвать своей супругой. Я понимаю, что если ты убежишь со мной, оставишь свою мать, то после первых счастливых дней настанет для тебя пора раскаяния, печали, отвращения, и ты разлюбишь меня.

– Не говори так, Антонио!

– Нет, ангел мой, я говорю так, потому что это правда. Я – дворянин, я принадлежу к знатному роду. Не смотри на то, что я живу в горах вместе с охотниками. Не думай, что я искатель приключений без имени, без семьи, без состояния. Нет, Хулия. В эту ночь перед долгой разлукой я хочу открыться тебе. Кто я – ты в свое время узнаешь. Теперь же, радость моей жизни, тебе достаточно знать, что я человек, достойный твоей любви.

– Кем бы ты ни был, Антонио, дворянином или простолюдином, богачом или нищим, маркизом или охотником, я люблю тебя и буду любить вечно, тебя самого, только тебя. Я буду хранить твою тайну, не пытаясь проникнуть в нее, я подчинюсь любому твоему решению, потому что я обожаю тебя, потому что нет у меня другой воли, чем твоя, других желаний, чем твои, других надежд, чем твои. Говори, приказывай, Антонио! Я твоя, и тебе принадлежит моя жизнь, моя честь, мое будущее.

– О, ангельская душа! – сказал охотник, сжимая Хулию в объятиях, – твоя невинность и твоя любовь – вот защита твоей добродетели. Выслушай меня: утром мы должны расстаться. Поклянись, что останешься верна мне, и я ручаюсь за наше будущее и обещаю тебе, что мы будем счастливы.