Удушье - Паланик Чак - Страница 43

Бывало, иногда даже не хватало эвфемизмов.

Бывает, эвфемизм ближе к истине, чем то, что он скрывает за собой.

И на самом деле всё было вовсе не ради секса.

Эти ребята все как один подразумевали именно то, о чём просили.

Им не нужны были беседы, костюмы или историческая точность. Они хотели Эмили Дикинсон, которая стоит голой на высоких каблуках, — одна нога у неё на полу, а другая закинута на стол, — согнувшись и проводя перьевой ручкой по щели своей задницы.

Они готовы были заплатить двести баксов за то, чтобы попасть в транс и повстречать Мэри Кэссетт в подбитом лифчике.

Не каждый мужчина мог оплатить её сеансы, поэтому ей снова и снова подворачивалась всё та же разновидность. Они парковали свои минифургоны за шесть кварталов и торопились к дому, прикрываясь в тени зданий — за каждым парнем тащилась его тень. Они вваливались в чёрных очках, потом ждали, отгородившись газетами и журналами, пока их не звали по имени. Или по прозвищу. Если мамуле с глупым маленьким мальчиком доводилось как-нибудь встретить их на публике, эти мужчины прикидывались, что с ней незнакомы. На публике у них были жёны. В супермаркете — у них были дети. В парке — собаки. У них были настоящие имена.

Они расплачивались с ней отсыревшими двадцатками и полтинниками из влажных промокших бумажников, набитых запотевшими фотографиями, библиотечными пропусками, кредитными карточками, членскими билетами клубов, правами, мелочью. Обязательствами. Ответственностью. Действительностью. «Представьте», — говорила она каждому клиенту. — "Свет солнца на вашей коже. Представьте как солнце теплеет и теплеет с каждым вашим выдохом. Солнце тепло и ярко светит на ваше лицо, на вашу грудь, на ваши плечи.

Вдох. Потом выдох.

Вдох. Выдох".

Все её повторные клиенты хотели уже представлений типа «девчонка-на-девчонке», хотели вечеринок с парочкой девушек — Индира Ганди и Кэрол Ломбард. Маргарет Мид, Одри Хэпбёрн и Дороти Дикс. Повторные клиенты не желали даже быть собой из жизни. Лысые просили здоровые, густые волосы. Жирные просили мускулы. Бледные — загар. Начиная с какого-то сеанса каждый из мужчин желал крепкую эрекцию в фут длиной.

Так что это не было настоящими регрессиями в прошлую жизнь. И это не было любовью. Такое не было историей и не было реальностью. Такое не было телевидением, но происходило в твоих мозгах. Это была передача, а она была передатчик.

Это не был секс. Она была просто экскурсоводом в эротический сон. Гипно-стриптизёршей.

Каждый парень оставался в штанах в целях техники безопасности. В целях удержания. Вся дрянь заходила куда дальше финальных следов. И такое предотвращало случайности.

Мистер Джонс получал стандартный курс Мэрилин Монро. Он каменел на кушетке, потел и хватал ртом воздух. Глаза у него закатывались. Рубашка темнела в подмышках. Промежность вздымалась палаткой.

«А вот и она», — говорила мамуля мистеру Джонсу.

«Туман рассеялся, и вокруг сияющий, тёплый день. Ощутите воздух на своей обнажённой коже, на голых руках и ногах. Ощутите, как вы разогреваетесь с каждым выдохом. Почувствуйте, как становитесь выше и шире. Вы уже крепче и твёрже, багровее и трепетнее, чем вам когда-либо казалось».

Её часы показывали, что до следующего клиента им оставалось около сорока минут.

«Туман рассеялся, мистер Джонс, и тень перед вами — это Мэрилин Монро в тугом атласном платье. Она улыбается в золоте, её глаза полуприкрыты, её голова откинута назад. Она стоит в поле среди цветочков и поднимает руки, а когда вы подступаете ближе — её платье соскальзывает на землю».

Глупому маленькому мальчику мамуля обычно объясняла, что это не секс. То были не столько настоящие женщины, сколько условности. Проекции. Секс-символы.

Сила внушения.

Мистеру Джонсу мамуля говорила:

— Обладайте ею.

Говорила:

— Она вся ваша.