Звездочёт из Нустерна и таинственный перстень - Гир Александр - Страница 1

Александр Гир

Цикл «Звездочёт из Нустерна»

 Глава Первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Эпилог

Александр Гир

Повести Пятиречья

Цикл «Звездочёт из Нустерна»

Книга первая

«Звездочёт из Нустерна и таинственный перстень»

 Глава Первая

Город Нустерн.– Высокоученые беседы завсегдатаев трактира Локка Бочонка. – «Покровители насекомых» и ссора старых друзей.

Эта странная и ни на что не похожая история произошла в вольном городе Нустерне, расположенном, как известно, на реке Тихой у подножия Зеленой горы, на самом севере Традосского герцогства.

Всякий, кто хоть однажды побывал в Нустерне, наверняка полюбил этот тихий городок с опрятными узкими улочками, увешанными ремесленными знаками, с его степенными и добродушными обитателями, веселыми студентами, населяющими Нустернский университет с осени до весны. Именно университет да еще непревзойденное искусство нустернских гончаров, посуду которых охотно покупали знатнейшие дома всего Пятиречья, делали маленький городок известным всему Благословенному Краю.

Осень в Нустерн приходит раньше, чем в солнечную Валезию или далекий Норриндол, и уже в августе чувствуется, что лето не только созрело, но и начало уставать. Как раз в эту пору, когда от неоглядных топей Глухомани к Нустерну приближается осень, все и произошло.

Как-то раз под вечер в трактире толстяка Локка по прозвищу Бочонок за одним столом сошлись трое: профессор Нустернского университета Артур Бенедикт Теодор Инсекториус, чьи лекции по естественной истории приезжали послушать издалека, хранитель городского архива и смотритель университетской библиотеки Бальтазар Букреус, слывший за человека весьма сведущего, а потому немного странного и даже таинственного, и, наконец, молодой, весьма талантливый и, как многие в городе считали, не лишенный привлекательности человек по имени Себастьян Нулиус, звездочет, без пяти минут магистр, а там, глядишь, и профессор.

Вечер клонился к ночи, приближалось время тушения огня. Слепой Гаст уже отыграл на своей виоле последнюю балладу. Его внучка Эльза сложила в кошелек медяки, отсчитанные ей трактирщиком Локком. Трактир пустел.

Сентиментальный от природы профессор Инсекториус, умильно вздохнув, сказал:

– Эти старинные баллады задевают самые глубокие струны моей души. Ах, как играет Гаст, как поет Эльза!..

– Да, – отозвался архивариус, – старина Гаст – настоящий мастер, да и Эльза поет, если уж не восхитительно, то, по крайней мере, вдохновенно.

– А мне, – промолвил звездочет, казалось, не выходя из задумчивости, в которую увлекла его последняя баллада, – мне порою приходит на ум странная мысль: запереть на большой замок свою астрономическую башню, взять лютню и отправиться с Гастом и Эльзой бродить по белу свету…

Архивариус и профессор удивленно переглянулись.

– Себастьян! – воскликнул профессор. – Что за сумасбродство! Что я слышу от человека, готовящегося получить магистерскую степень! И потом я что-то не слышал, чтобы Гаст на старости лет собирался сделаться бродячим музыкантом.

– Да нет же! – возразил звездочет. – Это я так…

Архивариус Букреус внимательно посмотрел на Себастьяна и хитро улыбнулся.

– Я давно заметил, друг мой, что с тобой творится что-то неладное, но не знал причины. Похоже, она в голубых глазках Эльзы?

Себастьян был удивлен. Конечно, он не стал бы отрицать того, что много думает об Эльзе, особенно когда сочиняет для нее какую-нибудь арию (надо заметить, что он слыл в Нустерне изрядным лютнистом), что ему приятно, когда Эльза поет под его аккомпанемент, и он не без удовольствия дает ей уроки игры на лютне. Все это было правдой, но предположение друга поразило его.

– Да ничуть не бывало! – горячо возразил звездочет. – Просто мне нравится, как поет Эльза, и вообще… Ну что вы смеетесь? Конечно, Эльза – милая девушка, но не в этом дело. С недавних пор мною владеет странное ощущение тесноты, будто я заперт в какой-то каморке и смотрю на мир, словно из маленького окошечка. Как будто все измельчало вокруг. Верно, так чувствует себя мотылек, насаженный на булавку: никакой свободы, сидит бедняга, скучает, созерцая один и тот же угол гостиной, куда его выставили на всеобщее обозрение. Да беда в том, что никто им не любуется.

– На такое сравнение, надо думать, тебя натолкнула коллекция нашего доброго профессора? – смеясь, заметил архивариус.

– Ничего подобного, – запротестовал профессор Инсекториус. – Чепуха какая-то! Мотылек на булавке не скучает и ничего уже не созерцает, уверяю вас.

– Да-да, я понимаю, что говорю глупости, – согласился звездочет, – но все это именно так, а может быть, и еще печальнее. Звездное небо отчего-то уже кажется не таким высоким и просторным. Быть может, дело в том, что я стал смотреть на него глазами моих заказчиков? Наши добрые горожане требуют от звезд точных предсказаний и сердятся, если они не сбываются. Чтобы заказать гороскоп, ко мне приезжают уже из Традосса… Но того ли желал мой рано почивший батюшка – чтобы я заставлял звезды предсказывать удачные сделки на рынке или торговые экспедиции наших добрых купцов? А сокровища небес – тайны и великие истины, открытые мной, и моим отцом, и моим дедом! Выходит, они никому не нужны? И я уж теперь не знаю, дороги ли они мне самому…

– Друг мой! – решительно перебил его профессор. – Что за меланхолия? Ты сетуешь на то, чему следовало бы радоваться. Заказчики из Традосса – да что может быть лучше! Погоди, по осени к тебе прибудут заказы из южного Реневиля – я кое-кому тебя рекомендовал. Ведь если дела пойдут так же хорошо и дальше, ты скоро сможешь купить приличный домик на Дальнем хуторе. Твой долг не только в том, чтобы укреплять доброе имя твоих предков, но и в том, чтобы приумножать их немалое состояние. А что касается твоей тоски, то она мне хорошо понятна: тебе не хватает общества достойных коллег, нельзя же, в самом деле, считать за такового нашего доброго ректора Нукса! Ведь кроме того, что он туг на ухо, он еще и туп на все новое в науке. Возраст, мой дорогой Себастьян, тут ничего не попишешь. Но успокойся: сделавшись магистром, ты найдешь в студентах нашего славного университета благодарных учеников. Уверяю тебя! Они, конечно, шалопаи, но их молодой, пытливый ум способен оценить сокровища нашей науки.

– Возможно, – отозвался звездочет, – но что я им открою? Цифры, формулы громоздких вычислений? А ведь я толкую о другом.

– Да о чем же?

– О том, как прекрасны звезды, о том, как они поют, как танцуют…

– Что?! – воскликнул профессор. – Танцуют? Кто? Звезды?

Он быстро наклонился к молодому другу и положил ладонь на его лоб.

– Уж не жар ли у тебя?

– Да ведь я фигурально выражаюсь…

– Ах, поэзия! – засмеялся профессор. – Понимаю, понимаю. Я и сам, сказать по совести, люблю на склоне дня предаться поэтическому настроению. Вот послушай:

Как славно мотыльком

Порхать среди полей,