Как я влиял на Севку - Куликов Геомар Георгиевич - Страница 7

У порога, привалившись к стене, стоял Севка. Он подождал, пока вышла бабушка и прошипел:

— Хорош гусь! Его ждут, а он в кроватке прохлаждается!

— К-кто ждёт? — запнувшись, выговорил я.

— Он ещё спрашивает?! — фыркнул Севка.

— А чего им надо?

— Тебя им надо, — сказал сердито Cевка. — Пошли!

«Может, пропали ботинки с коньками и клюшка, которые я вчера оставил на скамейке? — мелькнула у меня мысль. — Или со мной хотят… ну, как бы это сказать… в общем: “поговорить”…»

Можно было бы, конечно, не пойти. Сказать, что занят. Буду готовить уроки. Или ещё что-нибудь в этом роде. Только какой смысл? Всё равно из дома выходить надо.

Я взялся за пальто и всё-таки спросил Севку:

— А зачем я им?

— Слушай, — сказал Севка. — Это когда-нибудь кончится? Тебя две команды ждут. И судья. Играть кто за тебя будет? Пушкин?

Я заторопился. И от этого никак не мог попасть в рукав пальто. А мысли побежали совсем в другом направлении. Значит, не так уж плохо я играл? Значит…

Мне очень хотелось услышать это от Севки. И я спросил:

— Не могли другого найти?

Севка мрачно вздохнул:

— После вчерашнего ни один человек в команду не идёт. Пусть, говорят, он играет. Сам. А мы посмотрим…

— Так… — сказал я.

— А ты думал как? Идём скорее!

— Ладно, — я застегнул пальто. — Доставлю удовольствие. Отчего не повеселить людей, если им хочется?

Меня встретили свистом. Я старался не смотреть по сторонам. Надел ботинки с коньками. Взял клюшку. И выехал на лёд.

Возле меня, подняв фонтанчики ледяных брызг, резко затормозил капитан. Он положил мне руку на плечо и сказал:

— Слышь, парень. Не трусь. Мы в защите будем играть. А на них, — он мотнул головой в сторону зрителей, — не обращай внимания. Плюнь с высокой колокольни, понял?

Я встал в воротах. Если бы рядом со мной оказался проницательный человек, склонный выражаться торжественно, он бы, наверное, сказал.

— На лице вратаря были написаны железное мужество и непреклонная решимость.

Впрочем, не ручаюсь. Возможно, на моём лице было написано что-нибудь совсем другое…

C защитой у нашей команды сразу же не получилось. Едва прозвучал свисток судьи, шайбой завладел мальчишка в клетчатом свитере и стремительно повёл её к моим воротам.

Он замахнулся клюшкой для последнего удара, когда я, крепко стиснув зубы, кинулся ему под ноги. Передо мной ножами сверкнули коньки. Мелькнула обмотанная синей лентой клюшка. И в глазах вспыхнул яркий белый свет, словно у самого моего носа щёлкнули фотовспышкой.

Я встал не сразу. Кружилась голова. Болела подбитая скула. Ноги не очень-то слушались. А когда встал, огляделся. Зрителей было много. Они улюлюкали, свистели, топали ногами. Я ничего не понимал. Шайба была у меня в руках. Я даже поглядел в ворота. Нет, там всё в порядке — пусто. Я потряс шайбой над головой для убедительности. Зрители не успокоились. Рёв теперь стоял, как на стадионе в Лужниках, когда встречаются столичные футболисты «Динамо» и «Спартака».

Налетел наш капитан и со всего маху шлёпнул по шее. Я чуть не растянулся и закричал:

— Ты чего?!

— Молодец, Костя! Какую шайбу взял! Из тебя мировой вратарь получится. Видал, что зрители делают?!

Тут только я понял. Все зрители — и те, что сидели на скамейках, а теперь с них повскакали, и те, что стояли возле снегового барьера, и те, что вскарабкались на заборы и даже сарай, — все они приветствовали меня…

Дальше пошло, как во сне. Я кидался в ноги всем подряд. Крутил клюшкой так, что от меня шарахались свои и чужие. Даже чуть не забил шайбу в ворота противника. Каждый мой бросок зрители встречали криками и овациями.

Поле мы покинули победителями. Впереди шли мы с капитаном. Клюшка лежала у меня на плече. На клюшке болтались коньки с ботинками.

Капитан повёл нас за сараи. Там он пугнул мальчишек, увязавшихся следом. Мы остались одни. Расселись на дрова и капитан спросил у меня:

— Хочешь в нашу команду?

Я помолчал для солидности, словно раздумывал и ответил:

— Можно.

Капитан засмеялся:

— Не больно важничай. Тебе за храбрость хлопали. Тренироваться надо, понял?

— Раз надо, значит, надо, — сказал я.

— А то знаешь, что ты выделывал на поле? Цирк, да и только!

Ребята погалдели немного, вспоминая всякие там передачи, удары и комбинации. Посмеялись над моими прыжками. Но мне совсем не было обидно. Наоборот. Я вдруг почувствовал себя своим человеком в команде.

Честно признаться, я всегда немножко завидовал таким ребятам, как капитан и остальные. И вот теперь, я сидел вместе со всеми после очередной хоккейной встречи. Ответственной! Севка сам сказал. И болтал о всякой всячине. И всё было так, словно я сидел не в первый раз, а в десятый, двадцатый, может, тысячный…

— Ко-тик! Ко-тик! — донёсся из-за угла бабушкин голос.

— Посидеть не дадут! — сказал я недовольным голосом, спрыгнул с бревна, на котором сидел и попрощался со всеми по очереди.

— До завтра! — крикнул мне вдогонку капитан.

— Ага! — крикнул я и помахал рукой, как машут теперь в кинофильмах: чуть-чуть ладошкой из стороны в сторону.

Дома я за пять минут разделался с завтраком. Аппетит у меня был волчий. Я бы съел и ещё что-нибудь. Но бабушка ушла в магазин. А самому возиться не хотелось.

Надо было садиться за уроки. Но у меня было какое-то неусидчивое настроение. И я принялся ходить по квартире и петь песни.

Наш классный поэт Лёвка Наумов острил, что мне на ухо наступило какое-то крупное животное. «Не медведь. Нет, — говорил он и оценивающе меня разглядывал. — Тут скорее пахнет бегемотом. А возможно и слоном».

Но я очень любил петь. Так, для себя, конечно. А поскольку с музыкальным слухом у меня и, правда, дело обстояло неважно, я пел тогда, когда оставался один. Песни я пел разные. Смотря, какое было настроение.

Сегодня я пел самые весёлые.

Мне очень хотелось поговорить о сегодняшнем хоккейном матче. И я в перерыве между песнями думал: хоть бы пришёл Севка. Но Севка появится когда? За пятнадцать минут перед тем, как надо идти в школу.

во всё горло распевал я свою любимую песню, когда в передней раздался звонок.

Я открыл дверь — на пороге стоял Севка. Мне положительно везло сегодня!

Севка вытянул шею и негромко спросил:

— Кто это у вас кричал?

— Никто, — сказал я.

— Как — никто? Я же своими ушами слышал.

— Так это… самое… сказал я, — радио было включено… Ну да, радио. Его ты и слышал.

— Тогда ещё ничего, — сказал Севка. — А я подумал, тебя родители лупят.

— Нет, — сказал я. — Меня не бьют.

— Совсем?

— Совсем.

— А у меня мамка строгая. Только нервная очень. Сначала всыплет, а потом разбирается: за дело или зря.

— И часто зря? — посочувствовал я.

— Нет, — сказал Севка. — Не часто. Но бывает. А кому охота ни за что трёпку получать? Да чего мы с тобой заупокойные разговоры ведём? — сам себя перебил Севка. — Я ведь к тебе насчёт хоккея…

Севке моя игра понравилась.

— Техники, ясно, маловато, а так — подходяще.

Я почти ничего не помнил. Точно играл не на самом деле, а во сне. И от этого сна остались в памяти путаные клочки.

Севка помнил решительно всё. Кто кому передал шайбу. Кто когда ударил по воротам. Про себя я слушал, как про чужого человека. Слушал и удивлялся: до чего здорово, оказывается, получалось!

Мы так заговорились, что я чуть не забыл про уроки. Письменные мы успели сделать, а на устные времени не осталось.

— Не горюй, — сказал Севка. — Я их сроду не учил. А если ты один раз не выучишь, что оттого, земля перевернётся?

Я с Севкой спорить не стал. Что толку? Времени-то всё равно не было.

На улице Севка посмотрел на меня и щёлкнул языком:

— А здорово он тебя разделал!