Как я влиял на Севку - Куликов Геомар Георгиевич - Страница 14

И пошла.

Когда Муравьёва кончила, Игорь спросил:

— Какие будут предложения?

— Подожди, — Ира Зимина отодвинула стул, — я тоже хочу сказать.

— П-пожалуйста! — сказал Игорь. — К-кто т-тебе запрещает?

— По-моему, — сказала Зимина, — мы сами виноваты. И ты тоже, Булавин.

— И-инт-тересно! — сказал Игорь.

— А разве нет? Что получилось? Спихнули Мымрикова на одного человека и успокоились.

— Надорвался, бедненький, — сказал Алик. — От одного поручения.

— Что-то ты сам за это поручение не взялся, — сказала Ира. — Тебе предлагали.

— У меня нагрузок хватает, — сказал Алик.

— Зимина, — сказал Игорь, — ты отвлекаешься. Мы обсуждаем сегодня Горохова, а не Камлеева. А это факт — Горохов не помог Мымрикову, а наоборот…

Я разозлился.

— А почему вообще я должен ему помогать? Почему мне никто не помогает? И почему мы должны цацкаться с лодырем? Не хочет учиться? Не надо. Его дело!

— Во-первых, — сказал Игорь, — истории известны случаи, когда из ленивых людей и даже хулиганов получались выдающиеся личности…

— Что-то я не слышал про такие случаи, — сказал я.

— Я не подготовился по этому вопросу. А завтра, если хочешь, приведу тебе конкретные примеры. Во-вторых, возможно, Зимина, кое в чём права. Но разве сейчас мы тебе не помогаем?

Я промычал что-то нечленораздельное.

— Мне кажется, — сказала Ира, — Горохов многое понял. Иначе бы он нам ничего не рассказал. Я уверена, и с Мымриковым у него тоже всё получится. Горохов последнее время сильно изменился…

— Ещё бы!.. — сказал Алик.

— Напрасно так ехидно улыбаешься! — Ира повернулась к Алику. — Ошибаться каждый может. А вообще, Горохов, по-моему, хороший ученик, хороший пионер и хороший товарищ!

— Вот это да-а! — пропел Алик.

Ира сверкнула сердитыми глазами на Алика:

— Я б тебе сказала, кто ты такой!

— Зимина, — укоризненно сказал Игорь. — Сколько раз надо предупреждать, сегодня мы обсуждаем Горохова. Анна Ивановна, может, вы выступите? Или вы, Нина Николаевна?

Анна Ивановна и Нина Николаевна, конечно, выступили. От меня летели пух и перья. Никогда мне ещё так здорово не доставалось. Я сидел, уткнувшись носом в парту, и старался ни на кого не глядеть.

Под конец Анна Ивановна сказала:

— А в отношении Мымрикова пусть Горохов решает сам. Справится — пусть берётся. Не справится — пусть сразу откажется.

— Ну, Горохов, — сказал Игорь. — Справишься с Мымриковым? Мы тебя, конечно, поддержим.

Перед началом совета отряда я твёрдо решил: с Севкой возиться ни за что больше не буду. Но так, наверно, часто получается: сначала человек думает одно, а потом другое. Теперь, после выступления Иры, я не с Севкой, с бенгальским тигром вышел бы один на один. Но об этом вслух не скажешь и я пробормотал:

— Ладно. Раз уж взялся…

Мы шли по коридору с Ирой Зиминой. За нами Алик с Муравьёвой. Они о чём-то вполголоса разговаривали и хихикали. Несколько раз я слышал, как Алик называл наши фамилии: мою и Ирину. Но мне было всё равно. У Иры развязался ботинок. Она хотела положить портфель на пол. Я сказал:

— Зачем? Давай подержу!

Я стоял с двумя портфелями под мышкой, когда мимо прошли Алик и Муравьёва. Они прямо-таки давились от смеха.

За ужином папа сказал:

— Давно собираюсь спросить: как успехи твоего подопечного? Мымриков, кажется, его фамилия?

Я застыл с вилкой в руках. Посмотрел на папу, он преспокойно разрезал кусок мяса.

— Мымриков, — сказал я. — А успехи — не очень…

— Что так?

Я пожал плечами.

— Он, если я не ошибаюсь, капитан вашей хоккейной команды?

— Да, — сказал я.

— А как относятся к его школьным делам товарищи по команде?

Я опять пожал плечами:

— Никак не относятся…

— Почему же?

— Они не из нашего класса. А двое даже из чужой школы.

— Тогда понятно. Это, конечно, уважительная причина.

Папа отодвинул тарелку и взялся за газету.

— А что, — спросил я. — Разве нет?

— Отчего же? — сказал папа. — Вполне. Если, положим, тонет мальчишка, но чужой школы, разве из-за него надо лезть в воду?

— Так Севка не тонет.

— А я разве говорю, что он тонет? И извини, пожалуйста, я хочу почитать газету.

— Значит, не мешать?

— Да, — сказал папа, — если возможно.

— Возможно, — сказал я.

Сначала папа читал газету. Потом разговаривал с мамой. Потом достал рубанок и принялся строгать какие-то палочки.

Мне очень хотелось ещё поговорить насчёт Севки. Я вертелся возле папы. В другой раз он обязательно бы спросил, что мне надо. А тут словно перестал меня замечать. Тогда я предложил:

— Можно, буду тебе помогать?

Папа поднял голову и посмотрел на меня так, будто только что увидел.

— Пожалуйста!

— А что надо делать?

— Можешь вот эти бруски отпиливать.

— Ладно, — сказал я. — Отпилю. А что ты из них сделаешь?

— Полку для цветов. Только пили аккуратнее, — предупредил папа. — Впрочем, у тебя уже есть опыт.

Это папа вспомнил про клюшку.

Я попилил немножко и сказал:

— Не так-то просто вытаскивать этих самых утопающих.

— Конечно, — согласился папа. — Но, понимаешь, всё зависит от того, кто и как вытаскивает. Главное, как говорится, гнуть свою линию. Он тебя вниз. А ты его вверх. Вверх и вперёд!

Мы бы, наверно, ещё поговорили насчёт Севки, но вошла мама и объявила:

— Котик, пора спать!

Мне очень не хотелось уходить, но папа сказал:

— Приказ командира — закон, — и добавил: — А своего подшефного ты всё-таки приводи. И не только тогда, когда никого дома нет.

— Хорошо, — пообещал я. — Обязательно приведу.

Глава двенадцатая

Утром я побежал к Феде. Было ещё очень рано. Я долго колотил руками и ногами обитую войлоком дверь, прежде чем мне открыли.

— Извините, пожалуйста, мне нужен Федя, по важному делу, — одним духом выпалил я Фединому отцу.

— Заходи, — сказал он. — Сейчас позову.

Через минуту или две выскочил Федя. Заспанный, в трусиках и майке.

— Ты чего?!

— Срочно нужно собраться! — сказал я.

— Случилось что-нибудь?

— Да, — сказал я.

— А чего?

— Потом расскажу. Можешь потерпеть?

Феде очень хотелось узнать, что за срочное дело, из-за которого я поднял его в такую рань, но он мужественно согласился.

— Могу. Могу потерпеть. Подожди здесь. Сейчас оденусь.

Когда мы с Федей спустились во двор, я сказал:

— Теперь за Эдиком.

— Сперва к Севке, — сказал Федя. — К нему ближе. А потом к Эдику.

— К Севке не надо, — сказал я.

— Как — не надо? — спросил Федя.

— Очень просто. Не надо и всё.

Федя вытаращил глаза:

— А почему?

— Потом объясню, — сказал я. — Ты же обещал потерпеть.

— Ладно… — не очень охотно согласился Федя.

Мы побежали к Эдику. От него к Серёжке Блохину. От Серёжки — к Борису. Его мать нас здорово отругала, но Бориса мы всё-таки вытащили.

Я повёл ребят за сараи на брёвна, где раньше Лёша всегда собирал команду. Их прямо-таки распирало от любопытства. Но я молча шёл впереди и они молча топали следом за мной.

— Рассаживайтесь! — сказал я, когда мы добрались до места.

Ребята послушно принялись карабкаться на брёвна. А я, засунув руки в карманы пальто, расхаживал по тропинке, проложенной вдоль сараев.

— Ну, — сказал Федя, — выкладывай!

Я остановился, поглубже вдохнул в себя воздух и спросил:

— Как, по-вашему, что надо делать, если тонет человек?

— Глупый вопрос, — сказал Федя. — Вытаскивать! Чего ж ещё?

— Правильно, — сказал я.

— А что, — спросил Серёжка, — кто-нибудь утонул?

— Ещё нет, — сказал я. — Но может!

— А-а… — запнулся Серёжка, — кто? Кто может?

— Севка, — сказал я. — Наш капитан.

Ребята, как горох, посыпались с брёвен. Федя схватил меня за грудки.

— Чего ж ты голову морочишь?! Бежать надо. А то, пока мы тут сидим, он…