Предназначение - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 31

Гортус увидел улыбку на лице противника, тоже усмехнулся и негромко, но отчетливо сказал:

– Рано радуешься, деревенщина. Но вообще-то мне нравится твой настрой. Эти слабаки, которых я убивал раньше, они только ныли и просили сохранить им жизнь – мол, дети, семья. Идиоты. Кстати, у тебя красивая жена. После того как ты умрешь, я с ней хорошо развлекусь. Обязательно приглашу ее в свое поместье. У меня там хватит места и для нее. Ты даже не представляешь, какое удовольствие трахать бабу, мужа которой ты не так давно убил! Вспоминаешь его тускнеющие глаза и…

Речь Гортуса прервали фанфары, и оба соперника поклонились императору в ложе, предлагая дать команду к началу боя. Тот помедлил, демонстративно нагнетая обстановку, потом встал, достал белый платочек из-за обшлага камзола и, подняв его в воздух, махнул. Трибуны забурлили, но громких криков не было – все ждали начала поединка и как будто бы боялись спугнуть противников.

Гортус так и стоял, горделиво подбоченясь и уперев саблю в землю. Потом он поднял левую руку, приветствуя стадион, и трибуны заревели в восторге. Какой бы он ни был подонок, сейчас они его обожали – ведь он дает им зрелище!

Андрей взмахнул саблей в воздухе, пожал плечами – он тоже не особенно торопился, день впереди, куда спешить? Если противник желает устроить из поединка шоу – его право. Пусть себе тешится. Андрей усмехнулся своим мыслям, потом все-таки не выдержал и сказал:

– Ты еще долго будешь комедиантствовать? Как ярмарочный паяц… вышел биться – бейся.

– Торопишься на тот свет, деревенщина? – тоже усмехнулся Гортус, и в его глазах загорелись огоньки бешенства. – Это запросто.

Без подготовки, без красивых поз и стоек, Гортус мгновенно напал на Андрея, целясь в левое плечо: Монах сразу понял, что тому хотелось поиграть, устроить представление – он вначале желал как следует ранить противника и уж затем постепенно изрубить в капусту.

Клинки встретились, выбив искры, тут же растворившиеся в солнечных лучах. Гортус нахмурился – противник не собирался сдаваться, и его скорость была не менее высокой, чем у него. Гортус был опытным бойцом, возможно – одним из самых лучших фехтовальщиков того времени. Поэтому он тут же ослабил нажим и разложил серию на несколько прощупывающих ударов.

Гортус то увеличивал силу удара, то ослаблял, пытался прощупать оборону противника уколами и финтами. Но нет, тот успевал отразить все хитрые финты и удары, крепко держа в руке саблю. В свою очередь он активно и очень, очень быстро давал ответную атаку, и, не будучи оборотнем, Гортус вряд ли бы успел парировать эти молниеносные атаки.

Бой длился уже минуты три, и Гортус понял: перед ним противник с огромными силовыми и скоростными возможностями, но гораздо менее умелый в фехтовании, чем он. Это следовало из некоторых нечеткостей в завершении атаки, в смазанности ударов. Противник был хорош в фехтовании, выше среднего уровня бойцов, но намного хуже Гортуса, обладающего высшим уровнем мастерства.

Гортус начал постепенно увеличивать темп. Серии следовали за сериями, удары слились в сверкающий вихрь. Трибуны замерли, затихли, люди раскрыли рты, понимая, что на арене совершается что-то такое, чего они не видели никогда и, возможно, больше не увидят. Силуэты противников как будто смазались, звон клинков слился в какой-то сплошной визг, стон, будто металл сабель протестовал против такого его варварского использования. Наконец трибуны вскрикнули и зашумели – первая кровь!

Андрей вздрогнул – сабля противника рассекла ему кожу на груди, оставив сильно кровоточащую рану глубиной около сантиметра и длиной сантиметров тридцать. Так-то сама по себе она была неопасна, но имела психологическое значение, да и просто – неприятно и болезненно.

Система регенерации организма тут же закрыла перерубленные сосуды и начала залечивать порез. Кровь остановилась, и о ране напоминал лишь косой разрез на рубахе, ее намокший красным подол да неприятное ощущение, когда края раны размыкались при движениях и касались ткани.

Гортус усмехался и не ослаблял натиска. Андрей был спокоен, но в глубине его души копошилось отчаяние – зря, зря он влез в это «мероприятие»! Он выбросил из головы эти упадочные мысли и с новой силой напал на противника, увеличив скорость по максимуму. Гортус перестал улыбаться, он был сосредоточен и действовал саблей как человек, который очень боится за целостность кожи, – Андрей не мог приблизить клинок к телу противника ближе чем на сантиметр. Каждый раз Гортус непостижимым образом успевал подставить саблю либо отступить, уклониться именно на этот сантиметр, которого не хватало.

Пять минут, десять минут – темп боя не снижался, оба противника покрылись потом, их лица покраснели – температура тел увеличилась до сорока градусов, – они буквально сжигали себя, свои ресурсы.

Финт, укол! Андрей вздрогнул от боли – его левое бедро оказалось пропоротым насквозь, и нога онемела. Подвижность сразу уменьшилась, и Андрей приготовился к худшему: после такого ранения нога восстановится не скоро. Не обращаться же в Зверя прямо на глазах тысяч людей? Единственное, что радовало, – Гортус не успел вовремя убрать руку после укола в бедро, и Андрей разрубил ему предплечье. Тот поморщился и перекинул саблю в левую руку. Впрочем, на скорость и эффективность Гортуса это не повлияло, в этом Монах убедился тут же – противник после ранения как будто получил заряд энергии и с удвоенной силой набросился на Андрея, нанеся ему легкое ранение в запястье и рассадив руку до кости.

Стадион уже ревел – кто-то болел за Гортуса, кто-то за Андрея, и все жаждали крови, крови, крови! Император встал и, опершись на барьер, ограждавший ложу от арены, подался вперед, как будто для того, чтобы получше видеть происходящее. От бойцов его отделяло всего десять метров, так что от него не мог ускользнуть ни один нюанс этой эпической битвы, о которой будут долгие годы петь все барды во всем мире.

Драться с левшой было еще хуже. Для этого нужны длительные тренировки с подобным противником – левша очень неудобен в бою, очень. Другая защита, другие атаки, и как следствие через две минуты Андрей получил еще ранение – сабля противника рассекла мышцы на боку справа.

Бесчисленные удары врага, едва не касающиеся тела и нанесшие раны, изрубили белую рубаху в клочья, и она свисала с плеч окровавленными лоскутами, отвлекая от боя. Андрей левой рукой сорвал эти лохмотья, оставшись по пояс голым, и стадион вздохнул от удовольствия, особенно дамы, напряженно следящие за бойцами. Глаза их увлажнились, красные язычки как по команде смочили пересохшие губы, и женщины, мечтавшие о твердом мужском теле, вцепились в локти своих спутников, с которыми пришли на стадион.

Только одна женщина в первом ряду стадиона в отчаянии смотрела на то, что происходит на арене, и истово молила Бога: «Помоги! Ну помоги же!»

Тонкие пальцы Марго, со всей своей силой сжимавшие деревянное сиденье, впились в деревяшку так, что раздробили ее и прошли навылет. Девушка даже не заметила этого, готовая броситься и отбить своего возлюбленного, спасти его, унести туда, где ему ничто не будет угрожать.

Количество царапин и порезов на теле Андрея увеличилось до десятка в считаные минуты. Он был буквально залит кровью, тогда как у его противника была лишь одна существенная рана, впрочем совершенно не мешавшая вести бой. Оба противника тяжело дышали, их легкие прогоняли невероятное количество воздуха, напитывая сжигающий ресурсы организм.

Бам-бам-бам-бам-бам – сыпались удары, зазубренные клинки скрежетали и грозили переломиться.

Один из мощных ударов Гортуса сбоку переломил клинок Андрея, как спичку, и у того остался в руке обломок сантиметров двадцать длиной. Распорядитель боя, стоящий неподалеку, тут же закричал, останавливая бой, – по правилам в этом случае сабля подлежала замене. Но до того, как служитель арены выкрикнул приказ, Гортус успел нанести три удара, два из которых крест-накрест рассекли и так уже пораненную грудь Андрея. Один из ударов прошел довольно глубоко и, если бы не усиленные кости оборотня, перерубил бы грудную клетку и рассек сердце.