Блуждающие огни - Оверчук Алексей - Страница 3

Погранцы как-то рассказывали, что суточный рацион моджахедов в горах состоит из фляги воды и лепешки хлеба. А если им дать еще и крохотную шоколадку, то они могут умереть от счастья. Поэтому моджахедов никто не балует и шоколадок не дает. Чтоб не умерли.

В общем, человек может воевать в драных лаптях и телогрейке. Жрать траву и обгладывать кору с деревьев. Но он не может воевать без оружия, патронов и воды. Но все эти советы хороши для военных. А что делать гражданским?

Сколько ни морщили мы репу, ничего путного в голову не приходило.

* * *

Мы идем с Колчиным по улице 1905 года, и ночь, одетая в гирлянды придорожных фонарей, машет нам прощально разлапистыми ветками из темного сквера. Горожане, россияне и незаконные мигранты всех возрастов и размеров облепили вестибюль метро, памятник революционерам, просто кучкуются на площади и тянут прохладное пиво. Даже не верится, что где-то есть люди, которые собираются вместе только для того, чтобы незлобно пострелять друг в друга. Потыкать ножичком в жаркой рукопашной. И никому из них даже в голову не приходит, что пить пиво — это намного приятнее. Бедняжки.

— Предлагаю взять водки, — сказал Сашка.

Я расхохотался.

— Ты чего?

— Сань, представь себе: военные собираются на войну, и один из них говорит: «Предлагаю взять с собой оружие и патроны». Это же самоочевидные вещи!

— Да ладно тебе! — отмахнулся Колчин.

Повинуясь его жесту, рядом затормозил голодный до денег таксомотор.

— Вот и карета! — сказал я, усаживаясь на переднее сиденье.

— Куда едем? — спросил таксист.

— На войну, — махнул я рукой вперед.

Брови таксиста выросли домиком.

— В смысле в аэропорт Домодедово, — уточнил Сашка.

Машина мягко взяла с места.

— Что, правда на войну едете? — поинтересовался шофер после минутного молчания.

— Да, а что?

— Рожи у вас больно довольные.

— Это мы шутим так.

— Хорошие у вас шуточки — война! — покачал головой таксист.

Больше мы не разговаривали. Из динамиков магнитолы сокрушалась о нашем отъезде Таня Буланова. «Не бросай меня — не надо!»— кричала она в открытые окна авто. Шофер сосредоточенно смотрел, как его машина пожирает километры московских дорог.

Если бы мы с Сашкой обладали зрением предсказателей, то несомненно увидели бы, как за нашей машиной уже бегут вприпрыжку многочисленные неприятности.

Глава 3

В аэропорту я занялся билетами, водкой, консервами и прочей походной ерундой. В результате собрал два объемных рюкзака. Колчин в это время звонил своим знакомым московским пограничникам из пресс-службы — взял с них слово, что они дадут команду своим местным коллегам по организации нашей встречи в Душанбе. На Лубянке торжественно пообещали. Ковровых дорожек прикупить уже не успеют, но служебный уазик подать ко входу — это запросто.

С легким сердцем и тяжелой поклажей мы уселись в самолете и начали улетать. В прямом смысле слова. До Таджикистана четыре часа пути. За это время можно выпить, поспать, опять выпить и приземлиться. И все это умещается в одно емкое слово: «улетать».

Как только я вышел на трап самолета, в лицо ударила волна горячего воздуха. Мы с Колчиным моментально взмокли от пота. Температура явно зашкаливала за 30 градусов.

Меня поразила необычная для аэропортов тишина и безлюдность. Бесконечный мрак скрывал взлетные полосы. Ни одного огня или звука. Даже наш самолет показался каким-то заброшенным, мертвым, когда на нем погасили огни. Вдали светился редкими окнами низенький аэропорт. Подвозить нас к нему никто не собирался. Пассажиры топали к вокзалу пешком. Тут же крутились какие-то темные личности, предлагая поднести вещи, и загадочно подмигивали. Но делали они это как-то неубедительно. Своей поклажи им никто не доверил. Нырнут в темноту — ищи потом ветра на минном поле.

К зданию аэропорта мы с Колчиным подошли мокрыми от пота до нитки. Проклиная службу местного сервиса за то, что она так рано издохла, и жару, которая издохнуть не спешила.

— Ваэнный? — спросил таможенник, глядя на мою фотографию в паспорте.

— Боже упаси! Просто мне нравятся короткие стрижки.

— Найомник? — упорствовал он, подозрительно щуря глазки.

— Журналист, — уточнил я благодушно и показал ему корреспондентскую книжицу. А то он так далеко зайдет со своими расспросами.

Сам, между прочим, подумал: фига себе! К ним тут наемники так запросто прилетают!

В глазах таможенника запрыгали злобные чертики. Я буквально почувствовал, что в детстве этот чиновник явно перечитал всего Фенимора Купера и теперь не доверяет ни одному бледнолицему.

— Сумка открывай, — сказал он со злобной вежливостью.

Я вжикнул молнией рюкзака. Он перевернул его вверх тормашками и тряхнул. На досмотровый стол посыпались все мои вещи. Таможенник брезгливо в них поковырялся, пошвырял, потрепыхал. Что-то уронил. Мне пришлось поднимать.

— В карманах ичито? — спросил он, указывая на боковые карманы рюкзака.

Я не стал объяснять и просто достал две офигенные металлические фляги. По внешнему виду они напоминали артиллерийские снаряды.

Таможенник открутил крышку и понюхал:

— Водка?

— Она самая. — Я с ужасом вдруг представил, как он скажет сейчас безжалостно: «Не положено. Выливай». Мелькнула перед глазами жутко живая картина, как я насмерть его душу, потом меня вяжут, и свой век я доживаю в каменоломнях Таджикистана…

Но таможенник вдруг подобрел:

— С водка проходи, пожалуйста, — и улыбнулся во всю ширину лица.

Количество огненной воды доказало мою благонадежность лучше паспорта и служебной ксивы.

Когда я упаковался, таможенник протянул свою загребущую лапку и тихо, но настойчиво назвал цену в местной валюте. Очевидно, какая-то лично придуманная им пошлина.

Видя мое замешательство, таможенник истолковал его по-своему и не хуже валютного спекулянта перевел мне сумму негласного налога в рубли. Я заплатил, и от меня отстали.

— Прахади, пажалста! — таможенник широко махнул рукой, как в боулинге.

На выходе нас с Колчиным никто не ждал. Мы сбросили рюкзаки на автостоянке.

— Саша, ты, кажется, договаривался о встрече?

— Да.

— Ну, значит, тебе и искать этих пограничников. А я пока вещи посторожу.

Сашка убежал на поиски. Пассажиры с нашего самолета живо рассаживались по машинам. Никто не задерживался даже поболтать. Автостоянка перед аэропортом стремительно пустела. Я вглядывался в глубину уходящих в город улиц и не видел привычных огней. Город вдали погружался в ночной обморок. В горячечное беспамятство. Что-то мне подсказывало, что задерживаться здесь не стоит.

Как говорят военные, от нечего делать я принялся размышлять. Очень скоро я убедился в правоте наших генералов: это занятие кого хочешь доведет до инфаркта.

Что будет, думал я, если пограничники нас не встретят? И внутренний голос мне отвечал: «Правильно, Леша, будет комендантский час». А что такое комендантский час? — спрашивал я себя. И тот же голос пояснял: «Это когда твои золотые часы лежат в кармане коменданта, а сам ты сидишь в тесной камере при комендатуре. А если нет у тебя золотых вещей, тогда вообще шлепнуть могут, чтоб нищету в республике не плодить».

За широкими окнами аэровокзала бродили автоматчики. Они бросали хищные взгляды на наши рюкзаки и с нехорошей задумчивостью разглядывали мою одинокую фигуру. Словно я мешал им строить какие-то радужные планы.

И хоть мысли от удушающей жары ворочались в голове с трудом, я все же сообразил, что в местное отделение милиции лучше не попадать.

Прибежал Сашка:

— Быстрее! Вояки согласились подвезти нас до гостиницы.

Я мысленно перекрестился. Мы подхватили вещи и побежали к командирскому уазику. И показалось, автоматчики за окном безнадежно вздохнули.