ProМетро - Овчинников Олег Вячеславович - Страница 4

Вздыхаю: и почему за поцелуи в транспорте не штрафуют? Разве так можно? Нужно же хоть немного думать об окружающих… некоторые из которых в слове «секс» слышат только три последние буквы. Попросить его, что ли, уступить мне место как старшему по возрасту? Так ведь не уступит…

Иногда он отлепляет свой рот от ее губ и что-то шепчет ей на ухо. То ли ласковые нежности, то ли пересказывает текст песни, которая играет в наушниках. В этом случае я ей особенно не завидую: судя по отдельным звукам, которые доносятся до меня, бритоголовый слушает «Prodigy». Что бы там ни было, девчонке определенно нравится. Она улыбается, не открывая глаз.

В общем, смотреть на них совершенно не хочется.

Куда приятнее уткнуться в книжку любимого Игната Валерьева. Что я и сделал, раскрыв средней пухлости томик в чуть потрепанной мягкой обложке на странице, заложенной потерявшим актуальность проездным билетом.

Закладка указывала на начало нового рассказа.

По мере того как под воздействием божественного резца Создателя… Нет, лучше – кисти. Чтобы не порождать неуместные стоматологические ассоциации…

Так вот, по мере того как под воздействием божественной кисти Создателя один за другим формировались ее органы чувств, отголоски окружающей реальности проникали в ее сознание, используя для этого все новые и новые лазейки.

Первым появился слух. Не сразу смогла она разделить доносящиеся до нее звуки на составляющие, вычленить из Них основные, перестать отвлекаться на второстепенные. А когда она непостижимым образом – может быть, это пришла на помощь генетическая память? – обнаружила у себя способность интерпретировать получаемую таким образом информацию, составляя из звуков слова, то с удивлением поняла, что слышит чью-то речь.

– У каждого дела запах особый ты тракториста понюхать попробуй но лучше всего все же пахнут бомжи в их запахе нет полуправды и лжи его воспоет моя скромная лира он суть эманация данного мира… – говорило неизвестное существо.

Голос его был монотонным и неразборчивым. Существо сильно гундосило и проглатывало окончания. «У кажнага дела… » – примерно вот так. Вдобавок, в звучащей речи начисто отсутствовали знаки препинания, так что очнувшаяся далеко не сразу поняла, что слышит стихи.

Раздался громкий шелест бумаги, словно сквозняк трепал отслаивающиеся куски обоев, затем нечто продолжило декламацию.

– Прошай немытая россия страна бомжей страна ментов и вы ублюдки голубые и ты мой добрый старый тов всегда довольный сам собой своим окладом и страной.

– Сестра, заткнись, а? Без тебя тошно, – грубо, но беззлобно произнес другой голос.

– А я и так уже закончила, – без выражения отозвалась первая. «Захончилэ».

Теперь стало ясно, что существо, читавшее стихи, относится к женскому полу. Хотя по голосу это было трудно предположить.

Внезапно пришли запахи, принеся с собой соответствующие обонятельные ассоциации.

Пахло сильно и приятно…

Пахло действительно сильно и, скорее всего, даже приятно, но концентрация запаха давно уже превысила предельно допустимую. Хотя прервать чтение меня вынудил не сам запах, а его источник.

Спящий пенсионер в порыве пьяной доверчивости склонил свою голову мне на плечо, что меня совсем не обрадовало. Я непроизвольно передернул плечами; его голова легонько подпрыгнула и вновь уткнулась носом мне в ухо. Запах одеколона стал совершенно непереносим. У каждого дела запах особый? Господи, чем же и как долго нужно заниматься, чтобы от тебя так несло?

Я еще раз дернул плечом, теперь уже сознательно. Голова пенсионера перешла в вертикальное положение, но было очевидно, что долго она так не продержится. Как сказал бы Костя Кинчев, окажись он на моем месте: настало время линять!

Заложив книжку пальцем, я перебрался на сиденье напротив. Сел чуть поодаль от краснолицего любителя пива, который не преминул подмигнуть мне через сантиметровый монокуляр линзы. В его мутных глазах я читал смутную угрозу. Я вообще не люблю общаться с пьяными, а уж когда сам я трезв, как предметное стекло…

С некоторым злорадством я наблюдал затем, как голова пенсионера начала медленно клониться в ту сторону, где недавно находилось мое плечо. Но все-таки достаточно осторожно: пройдя точку предполагаемого контакта, она остановила свое движение. Пенсионер резко дернулся во сне, бессмысленно встряхнул головой и, успокоившись, примостился к мощному плечу соседки справа. Та никак не отреагировала, только пошевелила рукой, проверяя, на месте ли сумка. Спящая пара, слегка соприкасающаяся головами, выглядела довольно трогательно.

…здесь были и естественные запахи, которые она с удовольствием узнавала и классифицировала: пахло смолой, слегка подгоревшей жареной картошкой, шерстью какого-то домашнего животного; и искусственные: густой запах свежей краски, навязчивый – мятной жевательной резинки, и слабо ощутимый за ним – аромат недавно выкуренной сигареты. От этих запахов в сочетании с легкой вибрацией, которую она начала ощущать, ей стало гораздо уютнее. Интересно, я тоже могу говорить? – подумала она. Но попробовать не решилась. – Ты уже слышишь? – обратился к ней чей-то незнакомый голос. Спокойный, тихий, вызывающий доверие. – Я вижу, что слышишь. Только отвечать пока не пытайся, ладно? Это бесполезно. Мне кажется, он специально оставляет нас немыми, пока не закончит первый этап. Чтобы не слышать наших воплей.

– Кто это он? – попыталась спросить она, но не нашла на своем лице ничего, что смогло бы сложиться в эти слова.

– Или не специально, – продолжил голос. Слова он произносил протяжно, делая ударение почти на каждой гласной в слове: «спЕцИАльно». – Иногда у меня возникает уверенность, что он вообще нас не слышит.

– Приготовься, он начинает, – тот же голос, но иная интонация: настороженность, и еще – самую капельку – злость. – Сейчас будет немножко больно. Не бойся, хорошо? Ты выдержишь.

От предостережений голоса ей стало не по себе. Когда же она поняла, что не может пошевелить ни руками, ни ногами – они были словно притянуты к телу веревками, хотя никакого постороннего давления она не ощущала – охватившее ее беспокойство, минуя стадию волнения, трансформировалось в панику, которая ватным одеялом окутала сознание, не пропуская наружу ни единой мысли, кроме: «Я не выдержу! Я никогда не знала боли, я не умею с ней бороться. Я не выдержу! Я буду кричать! Вот так: а-а-а!».