Звериной тропой. Дилогия - Инодин Николай - Страница 73

   Солнце поднимается поздно и садится рано, устало проходит короткий путь, цепляясь брюхом за верхушки деревьев. Это куда больше, чем доставалось истосковавшемуся по его свету ученику Каменного Медведя год назад.

   Привычно лежит в ладони тяжесть верного посоха, медленно, под счёт сердечного ритма раздвигается грудная клетка, опускается диафрагма, расправляя лёгкие, впуская навстречу току крови наполненный кислородом и живительным хвойным ароматом воздух. Выдох уносит отданный кровью углекислый газ, с ним уходит сонная вялость, ленивой ватой наполняющая мышцы.

  Вдох, другой, третий - каждый немного короче и глубже предыдущего. И резкий выдох, во время которого застывшее обряжённой в штаны статуей светлой бронзы тело превращается в бешеную струю воды, прорвавшую плотину неподвижности. Радостно взревел разрываемый посохом воздух, не змеями даже - хоботами могучих слонов метнулись вокруг разворачивающегося торса руки, разгоняя и направляя привычную тяжесть древесины. Не устояв, присоединились к танцу ноги, почти не отрываясь от поверхности, скользят над самой землёй. Плеснула сила, родившаяся с дыханием где-то недалеко от пупа, обернула Романа, укутала, вместе с летящими концами посоха обозначила сферу, в которую никому, кроме него, нет хода. Отозвалась Земля, ласковой ладонью поддержав вырвавшийся на свободу вихрь человеческого тела, подхватил Воздух, обрадовавшийся возвращению партнёра. Не успевая за Ромой, отстали и растворились мысли, прекратив отвлекать хозяина, забылись слова, ненужные для общения с Миром.

  Мышцы, прогреваясь, бросали тело в такт неслышной никому мелодии, постоянно ускоряя движения летающего над лугом человека. Кочки и разбросанные там и сям коряги не помеха, человек-зверь не умеет оступаться, споткнуться для него - лишь уловка, позволяющая заронить в противника напрасную надежду. Он идёт сквозь кусты, ветви которых играют с ним, уступают дорогу, боясь разлететься вокруг ворохом изломанной щепы. Человека ведёт радость - радость здорового, сильного тела, жаждущего движения каждой, самой маленькой своей части, усиленная поступающими в мозг эндорфинами.

  Быстрее, быстрее, ещё быстрее, и вдруг, ощутив всем существом, всеми обострившимися шестью, нет, двенадцатью, или, может быть, шестьюдесятью чувствами он замирает на невозможную, бесконечную вечность между двумя ударами сердца, и, вновь родившись, продолжает движение медленно, как в замедленном воспроизведении, будто Воздух, внезапно сгустившись, липким сиропом связал его члены.

  Времени нет, оно отдыхает, с улыбкой доброго друга стоит рядом, любуясь безупречными движениями человека. Рядом с ним сидит Маха, прикрыв глаза от удовольствия - серая гедонистка тащится, впитывая Ромины эмоции.

  Вот Мир вокруг опять изменился, и изменился вместе с ним человек, снова ускоряя свои движения. Теперь это не просто танец - движения точны, но отрывисты, это удары и отбивы, отскоки, уходы и уклонения. Взвинтился темп, но где-то на границе восприятия ощущается чужое внимание, лишнее сейчас, вызывающее раздражение. Достаточно.

  Роман замедляется и останавливается, резким выдохом выбросив из лёгких весь воздух. Восстанавливает дыхание и заставляет себя открыто и широко улыбнуться подходящему Крумкачу.

  Начальник заставы уважительно приветствует чужеземца и, помявшись, задаёт вопрос, милицейской мигалкой бьющийся у него в глазах:

  - Ты ЭТОМУ ополченцев учить собираешься?

  Роман, уже по-настоящему радуясь, легко касается пальцами правой руки его предплечья.

  - ЭТОМУ научить нет можно. ЭТО надо жить. Волноваться нет надо. Пошли?

  И они пошли к недалёкому хутору, пытаясь обсуждать предстоящую учёбу, и Шишагов сбивал по дороге боевым посохом сухие колючие шарики репейника - по одному, не задевая соседних.

  Кусок густо посоленной лепёшки исчезает с ладони, взамен кожу обдаёт тёплым влажным выдохом. Бархатные черные губы на всякий случай ещё проходятся по руке, сиреневый глаз из-под светлой чёлки смотрит с упрёком - что, второго куска не будет?

  Роман крепко хлопает Тора ладонью по шее - Акчей сказал, что из-за толстой шкуры более нежные движения лошадь не воспринимает. Жеребец задирает голову и кладёт её Шишагову на плечо. Со стороны кажется, что он что-то шепчет хозяину на ушко. Радость общения это, конечно, чудесно, но время делу. Самодельная щётка ходит по светло-жёлтой шкуре. Пару раз по шерсти, разок против. Морду просто протереть куском влажной замши. Напоследок самое приятное - расчесать хвост, который так любит собирать сухие репьи. Тор, при всём своём к хозяину уважении, не устоял перед искушением, наступил копытом на ногу. Сапог из двухслойной кожи - не обёрнутая тряпкой стопа, Роме такие фокусы не страшны, но порядок должен быть. Удар кулака в бок и мысленный посыл устанавливают ноги жеребца в должное положение. Теперь уздечка, и, в самом конце - страховочный ремень. Тихонько выводит Тора из сарая, шикнув на двух остающихся лошадей, и отходит от хутора, ведя коня в поводу.

  Ну да, Роман решил поездить верхом в одиночку, без советов Акчея. Потому что иначе на лошади едет Акчей, хоть бьётся о конский хребет Ромина задница. Пора уже самому ощутить - как нужно, не по командам. Упомянутую часть тела обтягивают новые льняные штаны, со швами только на наружной поверхности бедра - первый предмет одежды Шишагова, сшитый ловкими пальцами Прядивы. Грубая льняная ткань тоже не подарок, поэтому долго кататься Роман не собирается, но всё же...

  Хорошо, что Ромин скакун не сильно велик ростом, запрыгнуть на его спину нетрудно. Устроившись поудобнее, Рома подбирает повод и трогает жеребчика каблуками. Тор идёт шагом, тропинка не спеша тянется им навстречу. Грунт, схваченный ночным морозцем, ещё не оттаял, звонко топают крепкие копыта, никогда не знавшие подков. Проходя мимо стоящей у самой тропы ёлки, Тор дёргает головой, рвёт, и какое-то время довольно хрупает, пережёвывая зелёную хвою.

  Отдохнувший жеребчик просится вперёд - тоже хочет размяться, и Роман разрешает ему перейти на рысь, заранее приготовившись к не самым приятным ощущениям. У скандских лошадей, если верить Акчею, рысь не самая тряская. Роме заранее не хочется оказаться на спине сильно тряской лошади. Он изо всех сил пытается амортизировать толчки, расслабив поясницу, но чем больше старается, тем быстрее начинает сползать на бок. Только вцепившись в ремень, удаётся избежать принудительного спешивания. А разошедшийся Тор не желает тащиться шагом, и остановить его, одной рукой натягивая повод, у Ромы не получается. Вторая рука занята - вцепилась в шейный ремень. Непрошеным подарком судьбы вылетает из придорожных кустов глухарь. Громко хлопая крыльями, чёрная сволочь улетает в чащу, лавируя между деревьями. Тор, шарахнувшись в сторону, поднимается в галоп, разгоняется всё сильнее.

   К Роминому удивлению, теперь удерживаться на его спине гораздо проще. Достаточно, поймав такт, двигать попой взад-вперёд, крепко сжав коленями конские бока. Тут уж главное - вовремя уклоняться от ветвей деревьев, протянутых над тропой. Роман пытается натянуть повод двумя руками, но Тор отказывается замедлять бег, упрямо продолжает нестись вперёд.

  Забавно, когда проходит первый шок от понимания того, что лошадь вышла из повиновения, скачка начинает доставлять Шишагову удовольствие. Тем более, что её направление, хоть и с трудом, удаётся контролировать, и Рома старательно не даёт жеребцу пробегать впритирку к деревьям. Вот, наконец, тропа выводит их из леса на луг, и Роман пытается развернуть бег Тора в обратную сторону. Вновь чудом остаётся на конской спине, но жеребец поворачивает.

  "А побегай по кругу, может, тебе надоест, и ты остановишься"? - и Роман продолжает прижимать левый повод, сдавливая конские бока коленями - правым впереди, левым чуть сзади.

  К немалому удивлению, у него получается, жеребец скачет по кругу, постепенно его уменьшая, замедляя бег. Когда он, тяжело дыша и роняя пену с губ наконец, переходит на шаг, оба - и конь и всадник, мокры от пота. Дыхание жеребца выравнивается, Роман сползает с его спины и ведёт в поводу. Настроение великолепное - удалось не свалиться с коня, несмотря ни на что, и дальше - он в этом абсолютно уверен, будет гораздо легче. Пусть Роме никогда не научиться ездить верхом, как Акчей, но ездить он будет, в жизни по своей воле не откажется от такого удовольствия.