Звериной тропой. Дилогия - Инодин Николай - Страница 49

   Остаток дня, ночь, день, снова ночь. Вымотавшийся Роман не то дремал, не то бодрствовал. Короткий, но интенсивный ливень вновь залил лодку водой, но это даже хорошо - напиться сам Роман мог без особого труда, бурдюк с пресной водой на всякий случай был привязан недалеко, а вот как на раскачивающейся лодке напоить Маху, которой нужно лакать? Он пару раз даже рисковал, привязав румпель, пробраться к Машке, лил из бурдюка в пасть, но большая часть проливалась на дно. А так девка дождевой воды налакалась, чуть солоноватой, зато вволю.

  В какой-то момент при вспышке очередной молнии Шишагов увидел прямо по курсу высокий скалистый берег, разглядел даже пену прибоя и гнущиеся под ветром деревья.

  "Всё, отплавались! На фарш разнесёт".

   Роман крепче вцепился в румпель, ожидая удара о скалу. Умирать не хотелось. Ослепшие глаза не различали впереди ничего, шум ветра заглушал все прочие звуки. Время шло, а тримаран, переваливая с волны на волну, продолжал лететь в том же направлении. Очередная молния осветила только штормовой океан.

  "Почудилось? Может быть, уснул на минуту?"

  Так или иначе, смерть пока откладывалась. На пятые сутки ветер начал стихать, не меняя направления. Волны стали ниже, но ещё довольно долго продолжали трепать почти остановившийся тримаран. Наверное, это была зыбь, о которой читать приходилось, а видеть не довелось, так что уверенности не было. Роман наконец освободил Маху, покормил, напоил и уснул, даже не добравшись до своего места.

  После этого дни тянулись за днями, ветер то затихал, то усиливался, но устойчиво тянул с запада на восток, насколько мог понять не имеющий компаса мореплаватель. Машка превратилась в матёрого морского льва (не волком же её величать). Прогуливалась по доступной территории, с азартом следила за рыбной ловлей, успешно заменяла подсак и багор когтистой лапой.

   За кормой оставались километры и километры пути, становилось теплее. Когда на Роминой скамейке число зарубок, отмечающих дни пути, перевалило за три десятка, пришлось кипятить питьевую воду - болеть посреди океана не хотелось. В голову безрассудному мореплавателю уже начали приходить нерадостные мысли о многомесячных плаваниях парусных кораблей.

  - Предположим, в среднем мы проходим пять километров за час,- объяснял капитан Шишагов первому помощнику Марии.

  - Тогда за сутки получается сто двадцать километров. Тридцать пять суток в пути. Около четырёх тысяч километров отмахали и ни клочка суши не встретили, прикинь! Хорошо хоть погода стоит прекрасная!

  Сглазил. К вечеру ветер стал усиливаться. Пришлось снова фиксировать Машку, снова, борясь со сном и усталостью направлять нос судёнышка вразрез волн. В этот раз берег Шишагову не казался, несколько раз их проносило в пределах видимости от суши. Выглядели берега неприветливо: сплошные скалы, ни одного деревца. Острова остались за кормой и опять ничего, кроме воды, на горизонте разглядеть не удавалось даже с гребня самой высокой волны. Этот шторм длился три дня, Рома и его единственный член экипажа перенесли его легче, чем предыдущий. Несколько суток после шторма ветер с большой скоростью гнал тримаран на восток, пока справа на горизонте не показалась темная полоса. Шанс ступить на твёрдую поверхность Роман упускать не собирался, перебросил парус на левый борт и налёг на румпель, поворачивая кораблик боком к ветру. Чудом не опрокинув своё судно, он всё-таки сумел направить его к видимой суше.

  Земля оказалась группой поросших соснами островов, наветренный берег которых к высадке не располагал - волны били в невысокий, но отвесный обрыв. Зато пройдя пролив между ними, за полосой гораздо более спокойной воды Шишагов увидел песчаные дюны, за которыми качались зелёные и жёлтые верхушки деревьев. Подавив жгучее желание немедленно направиться к этому чудесному берегу, Роман ещё несколько часов вёл своё судёнышко параллельно линии прибоя, пока не разглядел устье небольшого ручья. И только после этого он с чувством выполненного долга, не спуская паруса, развернул свой героический кожаный корабль в сторону песчаного пляжа. За долгое плавание капитан совсем забыл о килях, на полтора метра уходивших в воду с каждого борта.

  Толчок, треск ломающихся досок, трущееся о песчаное дно кожаное днище, ещё толчок, и, наконец, остатки тримарана замирают в нескольких метрах от кромки прибоя - мелководье у берега оказалось протяжённым.

  Экипаж корабля, не думая больше ни о чём, бросился к ручью, утолять жажду. К удивлению Шишагова, песчаный берег довольно сильно раскачивался под ногами.

  Разглядывая удивлённое выражение на Махиной морде, смекнул - у неё те же проблемы. Слишком долгим получился их морской вояж. Ничего, тренированные ноги скоро вспомнят, как нужно ходить по земле.

  Налакавшись, Маша радостно заторопилась в кусты - нюхать, слушать и смотреть.

  Проводив питомицу взглядом, Шишагов принялся собирать валяющиеся на берегу куски дерева - захотелось посидеть у костра, да и сварить на обед нормальную уху не помешает, последние дни в его миске рыбы было больше, чем воды. С удовольствием вычистил котелок: черпая песок горстями, пучком сухой травы оттирал копоть и жир, въевшиеся в стенки посудины. Набрал из ручья воды, пристроил котелок на треножник и развёл огонь. Пока возился, начался отлив, судно оказалось стоящим посреди довольно широкого пляжа. Роман зарылся в кормовой отсек, достал топор и посох, застегнул на бёдрах пояс с ножнами. Подумав, заплечный короб доставать не стал. Пока закипала вода, решил дойти до леса - к деревьям хотелось, аж зубы чесались.

  За полосой невысоких песчаных дюн начинался самый обычный смешанный лес. Не жарко, хоть и светит солнышко. Сыростью пахнет, палым листом и сосновой хвоей. Деревья привычных размеров, никакого гигантизма. Кусты на опушке самые обычные, особенно умилила рябинка, увешанная гроздьями ягод. Не удержался, проверил - рот наполнился вяжущей горечью. Лист с берёз и осин наполовину осыпался. На серо-красном ковре влажной палой листвы семейство подосиновиков в бархатных красных шляпах - как на картинке. Срезал бережно, как величайшую драгоценность, очистил от травы и прилипших листочков, сложил в полу кожаной рубахи, понёс к костру. Пока чистил, вода закипела. Сложив порезанные грибы в крышку котелка, ошпарил кипятком.

  "М-м-м, как пахнут!"

  Слил на песок почерневшую воду, забросил грибы в котелок. Достал из припасов мешочек с сушёной олениной, соль. Пара горстей мяса, щепотка соли. Когда варево снова забулькало, снял ложкой пену и опустил в него порезанную на куски рыбу неизвестной породы, сильно подозревая, что это селёдка. Помешал и оставил томиться, поддерживая под котелком махонький огонёк.

   "Что-то Машки долго нет, увлеклась чем-то. Ей, поди, свежей крови охота почти так, как мне жареной картошки с маринованными огурчиками".

  Пока похлёбка доходила, бездумно смотрел, как сгорают в костерке сухие ветки. Потом снова снял крышку, морщась от попавшего в лицо дыма зачерпнул немного бульона ложкой, попробовал.

   "Пожалуй, готово".

   Шишагов снял котелок с треножника, отставил в сторону - остывать. Оглянулся, встал и поправил одежду - вдоль берега подходили люди. Вида самого что ни на есть европейского. Волосы до плеч цвета выгоревшей на солнце соломы, длинные рубахи без ворота, штаны. Подпоясаны все трое кусками лыковой верёвки. На ступни навёрнуты куски кожи, привязанные у лодыжек ремешками. У двоих, усатых - бородатых, копья на плечах, и рукоятки ножей из ножен видны. Молодой тащит корзину. Похоже, собирали что-то на берегу. Подошли, стали недалеко, Романа разглядывают и на тримаран косятся, ещё бы, такого они наверняка не видали! А наконечники на копьях у них каменные, довольно корявые, даже не кремнёвые.

  - День добрый! - на правах хозяина проявил вежливость Шишагов. Старший ответил, Рома ожидаемо ничего не понял, хоть и слышалось в речи аборигена что-то смутно знакомое.