Штурман Коноплев - Крапивин Владислав Петрович - Страница 3

— Значит, в нашем отряде он не может быть пионером, а в другом может? Это правильно? — жестко спросил Сергей Семенов.

— Ну, я не знаю, — тихо сказал Мишка. — Наверно, неправильно. Только, по-моему, так можно. Ну, ради него…

— Лучше уж наоборот, — неожиданно предложил Павлик Локтев. — Пусть во флотилии остается, а галстук забрать.

— Ну, Ежик! Сам же говорил: совет не утвердит.

— А какой совет? Нету никакого совета дружины, потому что каникулы. Да вы что, думаете, Сережка жаловаться пойдет? Пойдешь?

Сережка мотнул головой: не пойду.

«Наверно, все надо не так, — торопливо и растерянно думал Валерий. — Наверно, с точки зрения педагогики здесь делается что-то не то. И не так. А как надо? Вот тебе и педагогика».

Он не знал. И, наверно, никто, не мог дать совета. Когда происходит такой случай, все старые правила никуда не годятся.

— Пусть решает сам, — твердо сказала Ольга Сватова. — Если хочет, пусть уходит из отряда. Ну, а если нет… Ну, тогда пусть все начинает заново… Уйдешь?

Сережа покачал опущенной головой: не уйду.

— А галстук? — спросил дотошный Павлик Локтев.

— Тоже… Пусть сам решает.

Разбежались кто куда. Будто сразу про него забыли. На улице стояла солнечная знойная тишина. Даже малыши не возились в песочнице. И снова подумалось Сереже, что, может быть, ничего не случилось. Ведь все, как прежде, спокойно и светло. Но это был секундный обман. Ведь еще не стерты с фотографии проклятые чернильные следы. А вахтенный Андрюшка Копытов сейчас делает короткую беспощадную запись в журнале про недавний сбор отряда. В конце, перед сдачей дежурства, он, конечно, напишет: «Вахту здал». Не «сдал», а именно «здал». И получит очередной нагоняй от Сергея Семенова за безграмотность. И, несмотря на этот нагоняй, он будет в тысячу раз счастливее Сережки.

Сережа ушел с солнцепека за угол, за кусты черемухи и, моргая, стал развязывать галстук.

И, отвечая на прямой безжалостный вопрос, он одними губами сказал:

— Выгнать из пионеров и с флотилии.

Дома не горели. В озере никто не тонул. Лесные пожары щадили ближайшую сосновую рощу, яростные циклоны обходили наши края стороной, высоковольтные линии не обрывались, бандиты не нападали по ночам на уставший от похода отряд. Некого было спасать, негде рисковать, не с кем сражаться. Даже работать, как бобер, было нельзя: строительство яхт кончилось, шла парусная практика. И требовалась лишь точность, уверенность, умение. Но ведь это не подвиг.

Лишь один раз, во время ночной операции «Десант», Сереже показалось, что он может, что он должен рискнуть.

Охрана острова прозевала подошедшие из темноты парусники и не включила вовремя контакты взрывпакетов. Группа отчаянных малышей с тендера «Стивенсон» уже готова была высыпать на отмель и заголосить «ура». А если пакеты начнут рваться у них прямо под ногами?

Сережа ринулся на нос парусника и хотел уже прыгнуть на берег, чтобы опередить ребят. Но Валерий крепко взял его за плечо.

— Куда? Не лезь без команды.

Он прыгнул сам, скомандовал малышам и вывел их по отмели правее опасного места. В траве запоздало начали хлопать безвредные «мины».

Тогда Сережа испугался. Ему показалось, что все обязательно догадаются о его тайных мыслях. О том, что он геройством хочет добыть прощение.

И с тех пор он больше не надеялся на подвиги и риск. Стал жить, как все. И даже часто забывал о том, что с ним случилось. Лишь на линейках становилось неловко и грустно, когда, шагая навстречу знамени, малёк Валерка Свешников неумело колотил в его, Сережкин, барабан. И непривычно было стоять с опущенной рукой, когда отдавали салют. Рука сама рвалась вверх, когда звенела команда: «Флаг пошел!» Несколько раз он отдавал салют вместе со всеми, и ему ничего не сказали. Сережа понял, что его пожалели.

В конце июля вернулся из лагеря Юрка Сараев, человек забывчивый и неаккуратный. В лагере он совсем отвык от морского порядка и явился на линейку без ремня. Он стоял в строю и украдкой поддергивал сползавшие шорты.

— В следующий раз без ремня в строй не пущу. Ясно? — сказал Сергей Семенов.

Юрке бы ответить «Ясно», и делу конец. А он «полез в бутылку»:

— Подумаешь, ремень забыл один раз! Вон Сережка без галстука пришел, а ему ничего не говорят.

И очень удивился, когда Мишка Данько локтем саданул его под ребро. Удивился даже не удару, а тому, что этот случай — толкание в строю — сошел Мишке совершенно безнаказанно.

А Сережа опять подумал о пожарах и ураганах.

На рассвете с зюйд-оста сорвался сухой, колючий ветер. Озеро вздыбилось крутыми гребешками, высокие травы прижались к берегам, телеграфные провода застонали. А если так поют провода и тросы, значит, не меньше семи баллов.

Когда вахтенный Владик Стрельцов прибежал к мачте, чтобы поднять флаг, мачта поскрипывала, а фанерный кораблик на ее верхушке взад-вперед ходил в синем, очень чистом небе, словно его мотали тяжелые волны.

«При такой безоблачности — и вдруг такой ветер», — подумал Владик. И загляделся на кораблик. Зря, конечно, загляделся. Когда раздергиваешь фал, надо смотреть на узел, а не на кораблик.

Ветер вырвал у Владика из пальцев один конец фала, и конец этот сразу взлетел почти до нижней перекладины. Не допрыгнешь, не ухватишь.

Тот конец, который остался у Владика в руках, был длинней и потому тяжелее. В короткий момент затишья плотная веревка начала медленно скользить в блоке у верхушки мачты, затем побежала быстрее. И вот свободный конец выскочил из блока. Фал кругами упал к Владькиным ногам. Ветер обрадованно взвыл. Владик тоже чуть не взвыл, потому что через полчаса должны были собраться ребята. Ну и скандал же будет, если флага не окажется на мачте! Как теперь продергивать веревку?

Стрельцов потоптался еще у мачты и с несчастным видом пошел к Сергею Семенову.

Нахлобучки не было. Вздохнул Сергей, глянул на щуплого, вконец расстроенного Владьку и сказал:

— Иди собери ребят, несчастный человек. Может, кто доберется до блока. Я бы сам полез, да подо мной мачта сломается, это точно.

— Она и так может сломаться, — предупредил Владька. — Такой ветрище, гнет, как тростиночку.

— Утешил! — сказал Сергей.

Мачта была высотой метров восемь. Гладкая, блестящая. В прошлом году ребята сами шкурили ее наждачной бумагой, стеклышками скребли и покрывали лаком.

— Легче на сосульку забраться, — сказал Мишка Данько.

— Я бы забрался, — сказал Валерка Садовский, — да Сергей не разрешает.

— Потому что ты толстый и тяжелый. Она сломается.

— Ну и лезьте сами…

Они стояли полукругом, мальчишки в черных морских рубашках и беретах с якорями. Смотрели, запрокинув головы, на фанерный кораблик, мотавшийся взад-вперед под свистящим ветром. И думали, как быть. Подниматься было страшно. Мальчишки не были трусами, им приходилось попадать в переделки среди ветра и волн. И дело было не в страхе: боишься ты или не боишься, а тонкая мачта действительно может сломаться под твоим весом и напором ветра.

А что делать?

Мачта стоит высоко на горе. Со всех окрестных кварталов виден был флаг отряда. Всегда. С восьми утра и до захода солнца. Его видели и малыши, мечтавшие когда-нибудь надеть морскую форму, и мальчишки-ровесники, тайно завидовавшие ребятам из парусной флотилии, и вредные соседки, считавшие, что в отряде «одно хулиганство на уме», и ребята из ближнего пионерского лагеря — постоянные друзья и соперники юнморов. Флаг трепетал в небе — яркий и постоянный — как сигнал о том, что «есть отряд»!