Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Январские ночи - Овалов Лев Сергеевич - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

— Неужели все это вас не трогает? — подчеркнуто повторил Гольдблат. — Мы здесь дома, дома!

Нет, Землячка не чувствовала себя в этой харчевне дома, все здесь чуждо ей, да и вообще никому не нужно.

— Все это очень трогательно, — заметила она, — но я полагаю, что привезли вы меня сюда не для того, чтобы угостить гусиными шейками?

— Вы еврейка, Розалия Самойловна, — строго произнес Абрамсон. — А Ленин пренебрегает интересами евреев или не понимает их.

— Мы почему решили поговорить с вами? — вмешался Гольдблат. — Мы не хотим терять таких людей, как вы.

— Все евреи, — перебил его Абрамсон, — должны группироваться вокруг Бунда.

Землячка задумчиво провела пальцем по столу.

— Это старая песня, — сказала она. — Может быть, не надо возвращаться к пройденному?

— Нет, надо, — возразил Абрамсон. — Евреи должны найти общий язык между собой, чтобы как-то противостоять русским националистам. Вот, например, Мартов считает, что еврейский рабочий класс является достаточно внушительной силой, чтобы не быть лишь придатком к общерусскому революционному движению.

— Это Мартов вам так сказал? — удивилась Землячка.

— Да, мы говорили с ним, — подтвердил Гольдблат, — и он обещал нам свою поддержку.

— Против русского национализма? — переспросила Землячка не без иронии.

— Но не будете же вы отрицать, что мы совершенно особая нация, мало чем связанная с другим населением России? — в свою очередь возразил Абрамсон.

Она уже представляла себе дальнейший ход разговора и подумала, не оборвать ли его, не подняться ли и просто уйти, но решила договорить все до конца.

— Ленин возражает против всякой самостоятельности Бунда, — сказал Абрамсон. — Он хочет, чтобы мы стали лишь послушным придатком русской социал-демократической партии.

Нет, Землячка не хотела терять для революции даже этих людей, несмотря на все их заблуждения; в ней заговорило ее пропагандистское призвание, она должна, должна их переубедить.

— Вы или не понимаете, или сознательно искажаете Ленина, — сказала Землячка мягко, как говорят терпеливые учителя с упрямыми учениками. — Как вы думаете, есть у еврейских рабочих интересы, отличные от интересов русских рабочих?

— Конечно! — воскликнул Гольдблат. — У нас свой язык, и даже территориально мы живем обособленными колониями.

— А вы знаете, — вдруг спросила его Землячка, — язык, которым написана библия?

— Древнееврейского языка я не знаю, — важно ответил Абрамсон. — Но…

— Так вы что же, жаргон считаете еврейским языком? — насмешливо воскликнула Землячка. — Еврейский язык — это язык библии, а вам, с вашими теориями, остается только разработать теорию особой национальности русских евреев, языком которой является жаргон, а территорией — черта оседлости!

Абрамсон уставился на Землячку сверкающими глазами.

— Значит, вы отрицаете национальные особенности еврейства?

— Да не я, не я — это отвергает современная наука, — пыталась Землячка втолковать ленинские мысли своим собеседникам. — Вы же читали Каутского. Немецкие и французские евреи не похожи на евреев польских и русских. Развитие политической свободы всегда шло рука об руку с политической эмансипацией евреев, с переходом их от жаргона к языку того народа, среди которого они живут, и процессом их ассимиляции с окружающим населением.

Абрамсон ожесточенно ковырял рыбу вилкой, и взгляд его становился все злее и злее.

— Значит, вы отказываетесь от своей нации?

— Да я не отказываюсь!! — воскликнула Землячка. — Но не национальная принадлежность определяет мою политическую позицию. Когда я сижу на нашем съезде, я думаю не о том, что я еврейка, а о том, что я революционерка, социалистка. У нас у всех общая цель…

— Какая же? — выкрикнул Гольдблат.

— Социальная революция, — наставительно ответила Землячка. — Только одни реакционные силы стараются закрепить национальную обособленность еврейства. Враждебность к евреям может быть устранена, когда они сольются со всей массой населения, и это единственное, поймите, единственное возможное разрешение еврейского вопроса.

Нет, зря они угощали эту особу своим заранее заказанным обедом — это понимали сейчас и Гольдблат, и Абрамсон. Она оторвалась от еврейства, она растворилась в русской среде и совершенно не чувствовала себя еврейкой!

— Мы напрасно привезли вас сюда, — сердито произнес Абрамсон. — Вы утратили вкус даже к еврейской национальной кухне.

— О, почему же! — кротко возразила Землячка. — Все очень вкусно. Но я предпочту видеть нашу официантку в университете, а этих стариков — вымытыми, выбритыми и в более приличной одежде.

Абрамсон даже отодвинулся от стола.

— Значит, вам безразлично, кошерную курицу вы едите или нет?

— Послушайте, господа! — воскликнула Землячка с нескрываемым удивлением. — Вы же называете себя марксистами, материалистами, атеистами! Имеет ли значение, по какому ритуалу зарезана ваша курица?

Она видела, ее собеседники откровенно на нее сердятся. Они казались ей детьми, а себя она рядом с ними чувствовала взрослой. Педагогические наклонности побуждали ее помочь этим людям разобраться в своих ошибках, но она не обольщалась — вряд ли это удастся, думала она…

Национальная ограниченность — страшная болезнь, она уведет этих людей в лагерь врагов пролетарской революции, и с ними Землячке предстоит долгая и упорная борьба.

Рассказ о съезде

Давно ли брела она теплым августовским вечером по мрачным, запорошенным копотью тесным переулкам Восточного Лондона, выбираясь из Уайтчепля после не очень-то веселого обеда с двумя сердитыми и крикливыми бундовцами?…

И вот она уже в России, вот уже осень, брызжет ранний осенний дождик, и ей уже не до отвлеченных талмудистских споров — человек для субботы или суббота для человека.

Впереди — работа, одна лишь работа, тяжелая, неприметная и безмерно необходимая.

Местом пребывания Землячки намечен пока что Петербург, но по пути предстояло еще заехать в Москву, рассказать московским товарищам о только что состоявшемся съезде.

Она остановилась на Солянке, у фельдшерицы Полозовой. Та служила в Воспитательном доме и имела при нем казенную квартиру. В Воспитательном доме сотни сотрудников, всегда большое оживление, среди общей сутолоки легко избежать ненужного внимания. И хотя формально Полозова в партии не состояла и числилась лишь в «сочувствующих», она выполняла немало серьезных поручений, которые давали ей знакомые революционеры.

Сразу по приезде Землячка зашла в Московский комитет, явку ей дала сама Надежда Константиновна.

— Я только что со съезда.

— А мы ждем вас.

Договорились, что Землячка выступит у Гужона, в мастерских Московско-Казанской железной дороги и в типографии Кушнерева.

— Там есть проверенные большевики и немало сочувствующих.

Ближе к вечеру в квартиру Полозовой постучался незнакомый парень. Румяный, скуластый, со щелками вместо глаз. Лет двадцать, не больше.

— Скажите, у вас есть тюрьмометр? — спросил он с порога.

Было условлено: пришедший спросит термометр, а ему ответят, что могут измерить температуру. Однако парень не удержался, сострил — любил, должно быть, шутить по любому поводу.

— Если у вас поднялась температура, можем измерить, — точно ответила Полозова.

— А ведь здорово — тюрьмометр? — повторил парень и одиноко хохотнул, огорченный, что не оценили его остроумия.

Землячка не собиралась тратить время на пустые разговоры, сразу перешла к делу.

— Вы откуда? — деловито спросила она.

— Мы-то? — Парень так и не ответил на вопрос. — Мы за вами.

— Я спрашиваю, где вы работаете? — настойчиво повторила Землячка. — Куда мы пойдем?

— Несущественно, — по-прежнему уклонился парень от ответа. — Поручено доставить вас, ясно? На Казанку, промежду прочим.

В Московском комитете Землячке сказали, что от железнодорожников за ней придет провожатый, на которого она вполне может положиться, доставит куда надо и выручит в случае чего.