Обсидиан (СИ) - "Ginger_Elle" - Страница 10

И с этого момента жизнь Ингена превратилась во что-то вроде сладостного, жаркого и безумного сна. Когда он потом вспоминал тот год, то понимал, что всё: битвы со светлыми эльфами, собственные раны, государственные дела, возвращение сестры из-за моря — пролетело словно в тумане; только его ночи с Гаретом были реальны. Он испытывал к нему настоящую страсть, быть может, даже любовь… Да, наверное, это была любовь. Он готов был покрывать поцелуями всё его тело, он боготворил его. Он, взрослый уже мужчина, зарывался лицом в рыжие волосы любовника и задыхался от переполнявшего его восторга.

Он не мог бы сказать, что любил в Гарете. Тот был очень красив, но разве Ингена было этим удивить? При его дворе отыскалось бы с десяток столь же красивых юношей. В Гарете кроме красоты была ещё и жизнь, яркая, бурлящая, искрящаяся. Он был словно язычок пламени или луч солнца. Даже волосы его горели подобно огню. Он и ночью обжигал, словно пламя. В постели Гарет был страстным, бесстыдным, ненасытным.

Через два месяца их встречи перестали быть тайными. Инген стал брать его с собой на церемонии, поселил в покоях рядом со своими, осыпал подарками. Юноша любил благовония, ароматные притирания и драгоценности, особенно жемчуг, столь удивительно оттенявший красоту его огненных локонов и белоснежной кожи. Он следовал за Ингеном и в походы, оставаясь, тем не менее, в крепостях и никогда не выезжая к полям сражений: король бы не позволил ему подвергать свою жизнь опасности. Зато когда он возвращался в цитадель, не было для Ингена большего наслаждения, как позволить любовнику снимать с него пропылённые доспехи и одежду, тяжёлую обувь и защищавшие его во время сражений амулеты; вести к наполненной ванне, смывать с него грязь, пот и кровь и ублажать затем в постели.

Гарет всегда готовился к встречам с королём: его волосы были затейливо уложены, одежда подобрана такая, чтобы её можно было быстро сбросить, глаза подведены, а тело умащено драгоценными маслами — даже внутри, чтобы повелителю было легко овладеть им. В Ингене подобная угодливость вызывала противоречивые чувства: он хотел Гарета, а не постельного раба, но иногда старания юноши приходились как нельзя кстати. После изнурительного дневного перехода, упорной работы в лаборатории или долгого заседания с советниками было приятно придти в спальню, куда вскоре проскальзывал любовник, готовый, смазанный, растянутый. Гарет опускался на него сверху, легко насаживаясь на член Ингена, и начинал двигаться. Рыжие волосы спадали сзади сияющим водопадом или же закрывали их обоих красным шёлковым пологом, когда Гарет склонялся к лицу короля, прижимая свои карминные губы к его.

Гарету нравилось принимать в себя короля именно так. И Инген обычно позволял ему быть сверху, но в ту последнюю ночь он взял его сзади, грубо и быстро, широко разводя любовнику белые крепкие ягодицы и вколачиваясь в него. Потом были и другие позы, и, наконец, та, любимая Гаретом, когда он садился на бёдра короля и мерно раскачивался, постепенно ускоряя темп.

Тот день начинался как сотни других дней, но вечером в покои Ингена постучалась Итиль, его старшая сестра, первый ребёнок великой Маб, унаследовавшая её проницательность в колдовских делах и умение варить сильнейшие зелья. Она путешествовала за морями более десяти лет и лишь недавно вернулась.

Итиль положила перед ним на стол чёрный обгоревший и наполовину расплавленный кружок металла. Инген сразу узнал свой сгоревший амулет. Талисман был призван защищать от одного элементарного боевого заклинания, вроде небольшого огненного шара, чтобы король не отвлекался от более важных дел на оборону от этих шаров, которые в избытке могли создаваться даже слабыми магами. В одной из битв амулет, служивший до этого верой и правдой более сорока лет, не сработал и обуглился, оставив на предплечье короля ожог. Инген не сильно пострадал от огненного шара, но ему пришлось пролежать в постели чуть не месяц, мучаясь от ужасных головокружений. По какой-то причине выздоровление затянулось, но ухаживал за ним Гарет, и с ним заключение в спальне не было таким уж тяжёлым…

— Зачем ты вдруг принесла его? — спросил Инген сестру, глядя на кусок серебра, когда-то отлитый в форме девятиконечной звезды, но теперь превратившийся в расплывчатую кляксу. — Уже три месяца прошло.

— Почти четыре, — поправила его Итиль. — Мне не давала покоя эта история. Не могу объяснить почему. Это особое чутьё, которое ведёт меня, пока я не докопаюсь до истины.

— И до чего же ты докопалась?

— До того, что это не тот амулет, — произнесла Итиль. — Мне потребовался месяц, чтобы понять это, и ещё месяц, чтобы узнать, что с ним не так. Он сильно повреждён и почти не сохранил следов магии. Это искусная фальшивка: похож на настоящий, но слаб настолько, что спас бы разве что мышь от искры, вылетевшей из очага.

— Я бы почувствовал это, сестра, — не поверил ей Инген.

— Магия сплетена очень искусно, и если не искать подвоха, то ничего и не заметишь.

— Амулет я делал сам, на своей крови. Я бы почувствовал чужую.

— Возьми его и прислушайся. Ты можешь почувствовать кровь даже сейчас.

Инген зажал кусок обгоревшего металла в руке, и ему потребовалась чуть ли не минута, чтобы понять. Он изменился в лице. Итиль была права: это не его амулет.

— Как они могли достать её? Нужен малый фиал крови, чтобы…

— Не обманывай себя, Инген, — жестоко бросила сестра. — Не ищи путей оправдать его. Он сам отдал свою кровь: и на этот амулет, и на другие подделки. Проверь все, что есть у тебя.

Лицо короля помертвело, посерело. Он не почувствовал чужой крови, потому что она была почти что своей, родной: Ирса, его брат, единокровный и единородный, его наследник, в верности которого он никогда не сомневался. Ирса Синяя Ящерица, прозванный так за быстроту, ловкость и непобедимость в рукопашной схватке. Инген всегда остерегался самого младшего брата, изворотливого скрытного Ивара, но не Ирсу.

— Ирса бы не смог, — всё ещё не сдавался Инген. — Он воин, он не знает искусства колдовства, а из здешних магов ни один не осмелился бы помочь ему. Они боятся меня больше всего на свете.

— Ну, это-то не сложно, — усмехнулась Итиль. — Он обратился к светлым эльфам. Балинт прислал ему своего ученика, одарённого, но малоопытного. Возможно, этот маг так и не понял, что он делает и против кого выступает. Ирса до сих пор прячет его в городе и время от времени встречается с ним.

— Ты следила за ним?

— Конечно. Мне же нужно было узнать, как наш братец это устроил. Я набросила на него тонкую магическую сеть и знаю теперь о каждом его шаге и слове. Я плела её пять дней без сна и отдыха; это лучшее, что мне удавалось когда-либо. Ирса договорился со светлыми, что отдаст им крепость Ванланди со всеми ближними поселениями и землями, если они помогут ему избавиться от тебя.

Инген не выдержал: закрыл лицо руками. Ирса предал не только его, он предал свой народ, всё королевство.

Сейчас на короле не было амулетов — он чувствовал себя в безопасности в собственных покоях — кроме разве что одного-единственного. Он прикоснулся к шее: сзади к волосам был привешен маленький золотой диск, который должен был избавить его от головокружений, до сих пор изредка случавшихся. Инген отцепил амулет от тоненькой косички, на которой он держался, и сжал в ладони. Оберег казался настоящим, но стоило прорваться сквозь верхние слои магии, как становилась видна полная пустота. Проку от такого амулета было не больше, чем от любого другого куска золота. Кровь Ирсы чувствовалась и тут тоже, предательская отравленная кровь.

— Как он смог подменить столько амулетов? К ним не имеют доступа даже личные слуги.

— Гарет, — просто ответила сестра.

— Нет! — воскликнул Инген. Кровь бросилась ему в лицо. — Это невозможно. Зачем ему?! У него есть всё. Я никогда не поверю, что Ирса платил ему…

— Это ты платил Гарету, — резко оборвала его Итиль. — Задаривал его золотом, осыпал жемчугами…

Ярко-синий блеск в глазах Ингена сменился иным — тёмным, пурпурным. Король разжал руку: согнутый пополам золотой амулет упал на стол, приглушённо звякнув.