История одной судьбы - Овалов Лев Сергеевич - Страница 26

Надежда Никоновна не осмелилась высказаться до конца.

Она подала картофельный суп, жареную картошку.

— Маленькую подать? — осведомилась она у сына.

Алексей вопросительно взглянул на жену:

— Как?

— С какой это стати? — возразила она. — Что за праздник?

— Как хочешь, — примирительно согласился Алексей…

Поужинали. Легли.

— Чего это тебя на кукурузу понесло? — спросил Алексей. — Ты агроном или кто? Полезла в грязи копаться. Для чего только училась? — Алексея обнял, притянул ее к себе. — Аня! Люблю я тебя все-таки…

Она отодвинулась от него.

— Ты чего?

— Спать хочу, — сказала она. — Подвинься.

Она повернулась к мужу спиной. Поясница у нее болела, как при родах. Надсадно, тяжело, ноюще. Но ничего нельзя было поделать. Кому-то надо работать, надо самой показать пример, без этого ничего не получится.

XXVI

Как-то, еще в бытность в Севастополе, Толя повез жену в Ялту. Дорога долго петляла по горным склонам с низкорослыми южными лесами, вилась обок с нависшими серыми скалами. Но вот машина на мгновение замерла перед приземистыми Байдарскими воротами, рванулась вперед, и перед ними открылся ослепительный простор. Бирюзовое море, зелень садов, сказочный голубой воздух, окутанные белой дымкой поселки, безграничный солнечный мир. Точно такое ощущение было у Анны сейчас, хотя на дворе бесновался вьюжный, коварный февраль.

Может быть, это звучит слишком романтично и даже наивно, но, вероятно, всякий коммунист, пришедший к партии по зову сердца, как-то особенно воспринимает партийный съезд, участником которого он впервые, пусть хоть и заочно, делается, став коммунистом.

Первый съезд! Молодой коммунист выбирает делегатов на районную конференцию, а может быть, и сам примет в ней участие, выбирает делегатов на областную, посылает делегатов на съезд…

Анна напряженно следила за всем, что происходило в Кремле. Она слушала все сообщения по радио, читала газеты. Все ее интересовало. Она не чувствовала себя неоперившейся молодой коммунисткой, ее вот уже как три года избирали секретарем партийной организации. В партии она пятый год, срок как будто небольшой. Но если из этих пяти лет три года отвечаешь не только за себя, но за всех, кто работает рядом, если ты должна тревожиться за судьбу каждого, невольно появляется ощущение, что в партии ты давным-давно, начнет казаться, что вообще не было такого времени, когда ты не был коммунистом.

Она находилась в состоянии какой-то юношеской восторженности. Ей все нравилось — и речи, и ораторы. Она воспринимала съезд как праздник, все участники представлялись ей значительными и хорошими людьми, все, что они говорили, она принимала как непреложные истины…

Через несколько дней ее вызвали в райком, и она получила там материалы съезда. В них много говорилось о преодолении культа личности Сталина. Анне сказали, что с этими документами надо ознакомить всех коммунистов и даже беспартийных, чтоб всем стало понятно, как относится партия к ошибкам и недостаткам, тормозящим развитие советского общества, — они как огрехи при пахоте.

Анна слышала уже о решениях съезда, но она не представляла себе, какими серьезными, глубокими и беспощадными они окажутся.

Вернулась она в колхоз под вечер и тут же послала оповестить коммунистов о том, что назавтра назначается партийное собрание, решив, что сама она прочтет материалы вместе со всеми. Но прежде чем запереть их в небольшой переносной сейф, стоявший в кабинете Поспелова, в котором хранились чековая книжка и наличные деньги колхоза, она все-таки раскрыла доклад и пробежала первые страницы…

Оторваться она уже не смогла. Она дочитала до половины и спохватилась. Было поздно. Она была в конторе одна, за стеной покряхтывала да охала только Полина Васильевна, старушка, работавшая в правлении курьером и сторожихой. Тогда Анна решила взять доклад на ночь домой.

Она вышла из кабинета. Полина Васильевна притулилась на лежанке, валенки валялись на полу. Она сидела, свесив босые ноги, и вязала платок. Вязала, конечно, по чьему-нибудь заказу. Ей приносили шерсть, она и пряла ее и вязала. Маленькая, сморщенная, она в опаской поглядела на Анну: а ну как агрономша пошлет ее сейчас за кем-либо! Но бог милостив, агрономша объявила, что уходит домой.

— Иди себе, деточка, иди, — напутствовала ее Полина Васильевна. — Иди, отдыхай…

Но Анне было не до отдыха. Она торопливо дошла до дому, наскоро поужинала молоком с хлебом и не удержалась, разбудила Алексея. Показала ему тетрадь.

— Доклад.

— Тот самый?

Как был, в нижнем белье, Алексей подошел к столу.

— Дай-ка…

— Я сама еще не прочла, — сказала Анна. — Давай вместе. Ты ложись, замерзнешь раздетый. А я почитаю. С самого начала…

При чтении вслух доклад показался еще значительней. Каждое произнесенное слово становилось еще тяжелее. Все, чем жила Анна, выглядело сейчас иным, все представления о жизни менялись…

Сталин неплохо начал свой путь. Партия высоко его оценила и высоко подняла. Но успехи партии вскружили ему голову. Он поверил в свою непогрешимость, стал поощрять свое возвеличивание, о себе начал думать больше, чем о народе, и его слова стали расходиться с делами…

Анна на секунду взглянула на мужа — не заснул ли. Нет, он лежал, подперев голову рукой, и слушал. Ему, как и ей, тоже было не до сна.

Анне вспомнились похороны Сталина. У нее тогда было такое тягостное настроение. Слишком многое, слишком многое связывалось с именем Сталина. Он заслонял собой партию. Известие о его смерти вызывало испуг: как же теперь без него…

Анна опять вернулась к докладу. Но мысли уже возникали в ней параллельно чтению. Невозможно было бесстрастно читать это откровенное и мужественное обращение руководства партии ко всем коммунистам.

Как же мог так опуститься человек, вознесенный на такую высоту! Как это произошло? Почему могло произойти? Кто в этом виноват? Виноват он сам, виноваты его приспешники.

В чем же дело? В чем дело? А в том, что человек — только человек, будь он хоть семи пядей во лбу. Нет ни богов, ни пророков. Величие человека, поднятого обществом на историческую высоту, в том и заключается, чтобы всегда оставаться человеком.

Анна как будто оглянулась назад. Толя, война, фронт… Сколько советских людей, сколько солдат погибло с именем Сталина на устах Не за Сталина же они погибали! Так и не надо им было внушать, что за Сталина они идут в бой, — люди жертвовали собой ради Родины, ради счастья своей страны.

Анна подумала, что только очень сильные и очень справедливые люди способны так прямо и откровенно объяснять правду народу.

Алексей вдруг встал и сел к столу. Он тоже был взволнован.

Наконец Анна дочитала. Опустила голову…

Ей вдруг вспомнился милицейский лейтенант, приезжавший в колхоз в день похорон Сталина. Послал же кто-то его для предупреждения беспорядков… Беспорядков! Берия и другие приспешники Сталина хотели закрутить гайки еще круче. Но народ узнал правду. Приходит конец угодникам и восхвалителям. Берия разоблачен. Анна помнила его мрачный голос на похоронах. Слава богу, его уже нет…

Но беспокойство, пронизавшее ее в день похорон Сталина, все еще не покидает ее…

Алексей встал, с шумом отодвинул стул. Выглядел он чернее ночи.

— Ты куда? — удивилась Анна.

Алексей не ответил, подошел к этажерке с книгами, потянул за корешок «Вопросы ленинизма», снял висевший над этажеркой портрет Сталина.

— В печку, — зло сказал Алексей.

— Ты в уме? Положи обратно…

— Это после того, что ты прочла? — Алексей помедлил и положил портрет и книгу на край стола. — Не понимаю тебя.

— Я и сама не понимаю, Алеша, — задумчиво произнесла Анна. — Но ведь все, все было связано с его именем… Ты ведь сам плакал…

Алексей вспыхнул.

— Вот этих слез я ему и не прощу!

— А ты думай не о себе…

Анна и вправду думала не о себе. Да и что она могла думать о себе! Тут надо размышлять надо всем. Сломаны все обычные представления. Как дальше жить? Обо всем надо думать. Она верила только в одно. Знала. Того, что написано пером, не вырубишь топором. После всего, что она только что узнала, у нее сумбур в душе. Но то, что ей об этом сказали, залог того, что это никогда уже больше не повторится.