Лес Рук и Зубов - Райан Керри - Страница 28

— Бесполезно, — бормочет она. — Все без толку. У меня никого не осталось. Ни отца, ни мамы… ни сестры. — Кэсс рывками втягивает воздух. В глазах Трэвиса и Гарри поблескивают слезы. — Все умерли. Никого больше нет. И мы… — Она вздрагивает всем телом. — На этой тропе мы тоже… О господи… — Ее причитания переходят в глухой вой.

Трэвис прижимает ее к себе и гладит по волосам, пытаясь утешить.

Я чувствую жжение в горле, в груди поднимается ярость, но каким-то чудом мне удается совладать с собой, и никто ничего не замечает. Я хочу вырвать Кэсс из объятий Трэвиса, но вместо этого обхожу свернувшуюся на земле Бет и иду обратно по тропе, делая глубокие вдохи. Бесполезно — сердце по-прежнему колотится, а с ним и все тело. Да, мне знакома и понятна их боль. Да, я тоже давно живу с этим горем и должна бы сочувствовать… Но в моем животе клокочет ярость, и я ничего не могу с ней поделать.

— Давайте заночуем здесь, — предлагает Джед. Бет ослабла, далеко не уйдет. — Но вместо того чтобы объяснить остальным, почему его жена ослабла, он только выдавливает: — Ее ужасно подкосила смерть родителей…

Я всплескиваю руками и в ярости топаю дальше, но Джед быстро меня нагоняет — здесь нас еще слышно.

— Это бесполезно, Мэри! — говорит он.

Понятия не имею, что он хочет сказать. Знаю только, что происходящее страшно меня бесит: все тело как будто пронзают острые иглы.

Хриплый смех срывается с моих губ.

— Решил поговорить о том, что полезно и бесполезно? — спрашиваю я. Мне надо на кого-то сорваться, а Джед просто попался под горячую руку. — Как насчет вашей с Бет маленькой тайны? — громко кричу я, чтобы все услышали.

Трэвис с Гарри поднимают головы и удивленно смотрят на нас.

Меня охватывает непреодолимое желание причинить боль Трэвису, ранить его в самое сердце: за то, что рука Кэсс, словно обручальные узы, так собственнически стискивает его запястье; за то, что он пробудил во мне эту безумную страсть, а потом вынудил провести ночь с Гарри; за то, что теперь все вылилось в эту отвратительную сцену.

— Скажи им, Джед! — кричу я, чувствуя вопросительный взгляд Трэвиса. — Ты же обещал. Скажи, что Бет уже умерла. Что ты не можешь ее убить и подвергаешь всех нас опасности.

Я не сдвигаюсь с места, хотя вижу, как Джед замахивается. Щека уже горит от его пощечины, но я стою неподвижно, даже пальцем не шевелю.

Трэвис по-прежнему недоумевает и растерянно переводит взгляд с меня на Джеда. Бет просыпается, услышав свое имя, видит наши пристальные взгляды и испуганно садится. Шаль соскальзывает с ее плеч и обнажает гниющую рану.

Гарри взвизгивает, точно подстреленный зверь, падает на колени и ползет к сестре. Трэвис молча стоит и смотрит мне в глаза. Мое тело охвачено жаром: я уже сгораю от стыда и презираю себя всей душой. В отчаянии я разворачиваюсь и бегу прочь.

Одно утешение: Трэвису теперь тоже больно.

Я брожу по тропинкам, сворачивая то на одну, то на другую, оставляя в качестве ориентиров горки камней или веточки. Вот бы найти что-нибудь полезное и принести остальным: тогда бы они простили меня и убедились, что мы идем в правильном направлении, а не бесцельно бродим по Лесу в ожидании смерти от жажды или голода.

Конечно, я ничего не нахожу — передо мной только бесконечная тропа, заросшая ежевикой и сорной травой. Звенья забора оплетены высохшими лозами, которые когда-то собирались цвести, но теперь пожухли.

В конце концов я добираюсь до первой развилки, сажусь на землю и смотрю в чащу Леса. Здесь тихо, звук моих шагов еще не успел привлечь Нечестивых.

— Габриэль? — спрашиваю я тишину, сначала тихо и с опаской, но потом все громче и уверенней: — Габриэль!

Вскоре до моих ушей доносится знакомый звук: словно бы зверь мчится сквозь лесные заросли. Красный всполох — и вот она уже свирепо бросается на забор. Конечно, она отозвалась не на свое имя, а просто на мой голос, отреагировала на сам факт моего существования. Габриэль пришла лишь потому, что хочет меня сожрать. Потому что она голодна, и ей неведомо ничего, кроме жажды человеческой крови.

Удивительно, но она действительно стала двигаться медленнее, как будто ее тело постепенно не выдерживает нагрузки и распадается на части. И все же она яростно кидается на забор и щелкает пастью, надеясь, что я случайно подойду слишком близко.

На миг я всерьез задумываюсь о том, чтобы просунуть палец через забор, прямо ей в рот. Пусть сожрет мою руку и заразит меня. Так я разом покончу с этой тропой и невыносимым влечением, которое съедает меня изнутри.

Я думаю о маме: она где-то в Лесу, и, возможно, мне удастся ее найти. Мне всегда было интересно, узнают ли Нечестивые друг друга, быть может, они подобны одичавшим зверям и в глубине души помнят, что такое любовь.

Я протягиваю руку и дотрагиваюсь до ногтя на ее мизинце — единственном пальце, который еще не сломан и не разодран в кровь.

— Кто ты? — спрашиваю я.

Ее глаза уже стали голубовато-молочного цвета, она меня не видит.

Слезы струятся по моим щекам, капая на рубашку.

— Как тебе там живется, проще, чем здесь?

Я все глажу и глажу ее мизинец. Она пытается схватить мою руку, но не может: слишком покалечена.

Габриэль чуть выше меня ростом и примерно такого же телосложения. Нас было бы легко принять за сестер, вот только ее нос, когда-то прямой и красивый, сейчас сломан, и кость прорвала кожу.

— Прости, — говорю я.

Мне так хочется верить, что она меня слышит, что она понимает! Но Габриэль только рычит и щелкает зубами, а я все лью и лью горькие слезы.

Наконец я встаю, вытираю лицо рукой и вдруг замечаю на пересечении двух троп что-то блестящее. Прищурившись, я склоняю голову то на одну сторону, то на другую, но больше ничего не вижу. Тогда я подхожу к тому месту, где забор расходится в разные стороны, и пинаю землю ногой.

Что-то тихонько звякает. Я встаю на колени и мокрыми от слез пальцами раздвигаю траву. Вот оно! К нижним звеньям сетки прикручена маленькая железная бирка, точь-в-точь как над рычагом ворот. Не ровно посередине, а чуть правее, примерно на расстоянии вытянутой руки от начала правой тропы.

На ней тоже вырезана какая-то надпись. Я стираю пальцами грязь и ощупываю каждую буковку: «XXIX». А потом из любопытства раздвигаю траву слева от развилки и нахожу там еще одну бирку с надписью: «XXIII».

От удивления я с глухим стуком сажусь на землю. Как и ворота, эти тропы размечены — тут явно есть какая-то система.

В страхе, что все это мне примерещилось, я вскакиваю на ноги и во весь дух бегу к следующей развилке. Легкие отчаянно требуют кислорода, когда я до нее добираюсь, но я без промедлений падаю на колени и принимаюсь рыться в траве и земле, пока не нахожу еще две таблички: по одной у начала каждой ветки. Они, как и прежние, отмечены буквами: «VII» и «IV».

Я закрываю глаза и лихорадочно соображаю, что бы это могло значить, о чем говорят эти буквы. Что их связывает. Но мое сердце колотится слишком быстро, а кровь носится по жилам с такой бешеной скоростью, что я не могу сосредоточиться.

Дрожащими пальцами я вновь и вновь скольжу по загадочным буквам. Вспоминаю надпись на оконном стекле, оставленную Габриэль: прямо перед глазами отчетливо встают буквы «XIV». Это явно какой-то код, надписи на табличках просто обязаны что-то обозначать!

Но система так и остается для меня загадкой. Кусочки мозаики не складываются в картину, как я ни бьюсь. От досады и разочарования я закидываю таблички землей и травой.

Когда солнце повисает над верхушками деревьев, а кожу начинает поджаривать как на медленном огне, я отправляюсь обратно в наш лагерь у тупика, без конца прокручивая в голове буквы.

Габриэль пыталась что-то сказать, начертив их на запотевшем от дыхания стекле. И у меня нет выбора: я должна разгадать ее послание.

На ходу я постукиваю себя пальцами по губам. Мне не терпится рассказать остальным про свою находку. Объяснить, что теперь у нас есть хоть какой-то ориентир. Есть цель.