Лес Рук и Зубов - Райан Керри - Страница 23

Не успевает она обернуться, как Габриэль с размаху врезается в нее и валит с ног. Пока Быстрая путается в подоле длинной мантии, Сестра Табита отползает назад, в дверь, но другие Сестры ее не пускают. Крики боли скоро перерастают в вопли и бульканье. Перепуганные Сестры тоже кричат и пытаются вытолкать укушенную, чтобы она не мешала закрыть дверь.

Тогда Габриэль переключает внимание на них, отталкивает жертву в сторону и кидается к входу. Она почти у двери, но Сестра Табита обвивает руками ее тонкое тело и не пускает, держит из последних сил, даже когда Быстрая впивается зубами ей в горло.

Дверь в собор с грохотом захлопывается, а Сестра Табита и Габриэль по-прежнему борются на земле. Вокруг их извивающихся тел клубится туман.

Меня начинают душить слезы, и я затыкаю рот рукой, чтобы не привлечь внимания Габриэль: очень скоро она начнет искать новую жертву. Нечестивые, не задумываясь, бросают добычу, если видят живого человека. Ими движет не столько голод, сколько желание убивать и заражать.

Мир вокруг меня тут же ускоряется и начинает вертеться как бешеный. Все платформы полны, лестницы подняты. Собор заколочен. Укрыться нам негде.

И тут я вспоминаю про тропу. Ту самую, по которой несколько недель назад к нам пришла Габриэль — целая и невредимая.

Я разворачиваюсь и бросаюсь бежать, Гарри тоже. За нашими спинами слышится топот бегущих ног — слишком многих. Среди преследователей наверняка есть и Габриэль. Мы приближаемся к воротам, и тут снова включают сирену: она извещает деревенских жителей о том, что платформы заполнены, оставшимся внизу придется искать другое укрытие. Можно подумать, кто-то еще не понял!

Забор кренится под напором Нечестивых, которые пока не нашли дороги в деревню: запах свежей крови сводит их с ума. Деревянными пальцами я пытаюсь отодвинуть тяжелый засов на воротах, а Гарри стоит рядом и тяжело, горячо дышит мне в ухо.

Наконец засов сдвигается, и Гарри с такой силой толкает меня на тропу, что я падаю с ног и обдираю запястья. Аргус чудом успевает прошмыгнуть внутрь, ворота захлопываются, и вот в них уже бьется Габриэль с открытым окровавленным ртом.

Я закрываю глаза, затаив дыхание слушаю пульсирующий в теле вой сирены и впервые радуюсь, что этот звук заглушает все чувства. Я не хочу ничего видеть, слышать и ощущать.

Наконец легкие начинают требовать воздуха, и я полной грудью вдыхаю вонь смерти. Встаю на ноги и иду к воротам, смахнув с плеча руку Гарри. У самых ворот я останавливаюсь.

Останавливаюсь и смотрю в глаза Габриэль.

Прямо в глаза смерти.

Пальцы у нее переломаны, кости торчат наружу, кожа ободрана, и все же она бросается на меня с неиссякаемой яростью. Она будет ползти вперед, даже если ее тело развалится на куски.

Сирена вновь затихает, и ее сменяет лязг забора, на который вновь и вновь кидается Габриэль, нетерпеливо щелкая сломанными зубами. Однако глаза у нее еще прозрачные, как у недавно Возвратившейся. Она смотрит на меня так, словно я ее единственный шанс на спасение.

Мы поменялись местами: теперь на тропе, по которой Габриэль пришла в деревню, стою я, а она заточена по другую сторону ворот. Мне хочется спросить, кто она, откуда и чего от меня хочет. Почему судьба свела нас в этом месте.

Но потом она вскидывает голову, словно что-то учуяла, и бросается обратно в деревню — в туман, к моим друзьям и соседям. К добыче.

Гарри берет меня за руку и тянет за собой по тропе. Аргус вьется у нас под ногами, гавкая и рыча на Нечестивых, что раскачивают забор по обе стороны от нас. Однако я не схожу с места. Я хватаюсь немеющими пальцами за звенья железной сетки и сквозь утренний туман смотрю на наш дом.

— Это была она, — шепчу я.

Гарри тянет меня за руку, пытается увести от кровавой резни в тумане.

— Ты о чем, Мэри?

— Девушка, о которой я вчера говорила. — Я начинаю колотить по воротам, чтобы ощутить боль и хотя бы этим доказать себе, что еще жива. Габриэль. Пришелица. Все это началось из-за нее. Она стала причиной…

— Мэри, что ты несешь? — Голос у Гарри пронзительный, словно готовый лопнуть в любую минуту.

Я тоже как будто разваливаюсь на куски, внутри все разрывается.

— Ты что, не понимаешь? Это они сделали ее такой! Сестры во всем виноваты…

Гарри отрывает мои пальцы от забора и прижимает меня к себе.

— Это больше не имеет значения.

Я сопротивляюсь объятиям; в груди смешиваются ужас и злоба, меньше всего мне сейчас нужны его утешения.

— А может, и Стражи…

— Это неважно, Мэри, слышишь?! — Его голос рокочет у меня в груди, отдается во всем теле. — Что сделано, то сделано, сейчас не время строить догадки!

Я роняю голову. Знаю, не стоит на него давить, но успокоиться не могу.

— Это доказывает…

— Нет! — рявкает Гарри. Раздув ноздри, он делает глубокий вдох, закрывает глаза и качает головой. А потом уже спокойным и размеренным голосом продолжает: — Это ничего не доказывает. Мы знаем лишь то, что забор проломлен, Нечестивые вторглись в нашу деревню, а мы ничего не можем сделать.

Я оглядываюсь через плечо и вижу в деревне какое-то движение, но живые это или Нечестивые — не разобрать. Неясно даже, что там происходит: небольшое столкновение, сражение или настоящая война. Вроде бы я вновь различаю красный всполох, но, может, это разум играет со мной злые шутки. Говорит мне, что видеть.

Внезапно из тумана кто-то выбегает. Двое. Я инстинктивно отшатываюсь. Как же это получилось, что я стою в Лесу, по другую сторону забора, и боюсь того, что таится в моей родной деревне?

А потом двое подбегают ближе, и я узнаю хромую походку Трэвиса.

XVI

Тропа по другую сторону ворот довольно широкая, и мы вчетвером стоим на ней в ряд: я, Гарри, Трэвис и Кэсс. Туман начинает рассеиваться, и нам в полной мере открывается хаос происходящего в деревне.

Самое странное во вторжении Нечестивых — это полное отсутствие трупов на земле. Их либо съедают, либо они встают и пополняют вражеские ряды. Наши друзья и соседи гибнут десятками, чтобы потом подняться и убивать своих друзей и соседей.

Я стою между Гарри и Трэвисом. Кэсс по другую руку от Гарри. За нами, свернувшись калачиком на земле, лежит маленький Джейкоб. Я слышу, как дергается его тело: он изо всех сил сдерживает рыдания. Аргус то и дело подбегает к нему, тявкает и лижет его лицо. Но Джейкоб ничего не замечает, и тогда бедный пес прячет морду мне в ладонь и скулит.

Трэвис тихонько прикасается к моей руке тыльной стороной ладони. Мы незаметно сцепляем мизинцы, он берет меня за руку, и я чуть покачиваюсь от облегчения. Это простое прикосновение означает, что он цел. И что у нас все хорошо. Я прогоняю мысль, прокравшуюся вчера в мои сны: Трэвис никогда за мной не придет. Я ему не нужна.

Он начинает скользить большим пальцем по внутренней стороне моей руки, и вдруг все его тело каменеет: он нащупал белую веревку, теперь потрепанную и грязную. Веревку, которая вчера вечером навсегда связала меня с Гарри.

Трэвис отстраняется, и тут же меня пронзает боль, словно мне отрезали руку и на ее месте теперь лишь ноющая пустота.

Я хочу поговорить с ним, но слова не идут в голову, когда Гарри так близко и на наших глазах гибнет деревня.

— Как им помочь? — спрашивает Гарри.

Краем глаза я замечаю, как его пальцы то сжимают, то разжимают деревянную рукоять топора. В голосе те же отчаяние и безысходность, что наполняют каждого из нас.

Мы не двигаемся с места, стоим и молча смотрим, не в силах полностью осознать, что происходит: миру, который мы знали, пришел конец.

Конечно, это было неизбежно, но никому из нас не приходило в голову, что рано или поздно это действительно случится. Мы никогда об этом не задумывались. Да, забор проламывали и на нашей памяти; да, нас с рождения учили бояться Нечестивых, и мы боялись. Но после Возврата родилось уже несколько поколений людей. Мы уцелели. Наша деревня была доказательством того, что жизнь возможна даже под постоянной угрозой смерти.