Воины преисподней - Авраменко Олег Евгеньевич - Страница 13

– Любезный сеньор Лоренцо, если вы хотите быть последовательным до конца, вам придётся признать, что и Дух един с Отцом Небесным. А значит, нам остаётся сделать вывод, что Дух исходит не только от Отца и от Сына, но также от Самого Себя. В итоге все ваши рассуждения вообще теряют здравый смысл. Скажите на милость: как это можно – исходить от самого себя?!

Гаэтани дёрнулся так резко, что по неосторожности рванул уздечку, и его лошадь встала на дыбы. Читрадрива сдержанно хмыкнул, глядя, как он пытается справиться с испуганным животным.

– Ваши смелые попытки истолковать Святое Писание можно только приветствовать, как намеренный отход от ортодоксии в пользу истинного богословия, – сказал наконец Лоренцо, усмирив коня и подъехав ближе. – Однако, дорогой сеньор, как и всякий прозелит, вы усердствуете чрезмерно. Поймите, Святой Дух должен исходить! Вторая глава Деяний апостолов начинается именно с Его явления в виде огненных языков…

– А что, разве Дух не мог явиться сам от себя? – с невинным видом спросил Читрадрива.

– Не богохульствуйте! – возмутился Гаэтани. – В Евангелии от Иоанна ясно сказано: «И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины»! Как видите, Дух должен быть послан Отцом…

Лоренцо хотел выразиться в том смысле, что Дух не может исходить Сам от Себя, а только от другого. Но Читрадрива поспешил перехватить инициативу в споре:

– Ах, «послан Отцом»… Но почему же не Сыном? Если Дух может исходить и от него, зачем Христу умолять о такой милости Отца?

Гаэтани явно растерялся и понёс полную ахинею. Было очевидно, что несостоявшийся епископ окончательно и безнадёжно запутался в собственной аргументации. А Читрадрива лишь невинно улыбался. По его глубокому убеждению, затеянный Гаэтани богословский диспут не имел ни малейшего смысла. Невозможно ведь доказать, что три равно одному, тут в самом деле остаётся лишь слепо верить в очевидную бессмыслицу. Даже если Отец, Сын и Святой Дух действительно представляют единое целое (ох уж эти боги! И каких только штучек от них ещё ожидать…), вопрос о том, кто, кого, куда и с каким поручением посылает, становится чисто риторическим.

Тем не менее, Читрадрива считал, что при всей своей бессмысленности их многодневные споры далеко не бесполезны. Если он всерьёз решил взяться за внедрение новой религии в Орфетане, утомительная дискуссия с Лоренцо должна стать неплохой подготовкой к лавине возражений и шквалу вопросов, которые обрушат на Читрадриву как соплеменники-анхем, так и чужаки-гохем. Значит, стоило порепетировать.

Между тем Гаэтани распалился не на шутку, и Читрадрива уже начал подумывать, как бы утихомирить барона, когда после очередного поворота дороги на горизонте показались сторожевые башни и крепостные стены большого города. Лоренцо мигом унялся и сдержанно произнёс:

– А вот и Барселона, сеньор Андреас.

С этими словами он вырвался на корпус лошади вперёд и умолк. Попутчики ехали молча вплоть до момента, когда у городских ворот пришлось представиться охране и заплатить подорожный сбор. Только тут Гаэтани обернулся к Читрадриве и спросил:

– Ну так что, в порт поедем или сначала поищем подходящую гостиницу?

Конечно же, они отправились в порт искать корабль, отплывающий в Неаполь. Читрадрива понял, что вопрос был задан лишь с целью возобновления беседы. Постепенно они вновь разговорились, но богословских проблем уже не касались. Лоренцо интересовало, нравится ли Читрадриве Барселона, какого он мнения о каталонцах и, главным образом, о каталонках, какие порядки заведены на Руси – и прочее в том же духе. Лишь однажды он вскользь обронил:

– А ваше весьма оригинальное мнение о Святой Троице, мой дорогой друг, советую вам держать при себе.

Читрадрива собирался что-то ответить, но Гаэтани уже вовсю расхваливал порядки, установленные при дворе неаполитанского короля, где Лоренцо, в силу знатности своего рода, занимал довольно высокое положение. Когда же Читрадрива полюбопытствовал, кого может не устроить высказанное им воззрение на сущность Святой Троицы, Гаэтани сделал вид, что не расслышал вопроса.

Им повезло: утром следующего дня один торговый корабль отплывал в Неаполь с заходом в Марсель, на Корсику и Сардинию. Капитан показался Читрадриве порядочным малым. Он запросил умеренную цену за провоз двух пассажиров, порекомендовал барышника, которому можно выгодно продать лошадей, и посоветовал, в какой гостинице лучше остановиться. Напоследок капитан пообещал утром прислать за ними матроса, чтобы пассажиры случайно не опоздали к отплытию.

Однако Гаэтани не разделял мнения Читрадривы о порядочности капитана.

– Скверная у него рожа, мой друг, очень скверная, – недовольно ворчал он по пути к барышнику. – Вы склонны излишне доверять людям.

Читрадрива снисходительно усмехнулся. Он мог судить о людях не только по внешности. Он знал, что капитан настроен к своим знатным клиентам дружелюбно и ничего худого против них не замышляет.

Барышник дал за лошадей хорошие деньги, а гостиница оказалась вполне приличным заведением. Угодливый хозяин предложил путникам отдельную комнату – небольшую и без претензий на роскошь, но опрятную и уютную. А ужин, который дожидался их в обеденном зале, был выше всяких похвал. Читрадрива нашёл, что здесь очень мило, и пребывал в прекрасном расположении духа, чего нельзя было сказать о Гаэтани, который по-прежнему хмурился.

– Ну, а чем теперь вы недовольны, сеньор Лоренцо? – спросил наконец Читрадрива, слегка раздражённый угрюмостью итальянца, чья кислая физиономия мешала ему в полной мере наслаждаться ужином. – Что вас ещё беспокоит, кроме скверной рожи капитана?

– Да хотя бы эта гостиница, – с мрачным видом произнёс Гаэтани, подозрительно оглядываясь по сторонам. – Настоящий притон… Если не сказать большего.

– Помилуйте, мой друг! – запротестовал Читрадрива. – Мне кажется, вы просто утомлены, и у вас слишком разыгралось воображение. Это, конечно, не княжеские хоромы, и здешние завсегдатаи явно не принадлежат к сливкам общества

– но чего же вы хотите от портовой гостиницы? Обычные посетители…

– Эти головорезы тоже обычные? – перебил его Гаэтани и, энергично кивнув в сторону четвёрки закутанных в чёрные плащи людей за угловым столиком, жадно расправлявшихся с жареной рыбой с овощами и белым вином, добавил: – Что-то в них мне не нравится, только вот не пойму, что именно. Пожалуй, повадки странноваты.

На всякий случай Читрадрива решил проверить подозрения своего товарища. Он спрятал руку под стол, чтобы Лоренцо не заметил слабого свечения камня в перстне, и сосредоточился на четвёрке. Ничего подозрительного, а тем более опасного в этих людях он не обнаружил. Разве что их мысли, целиком поглощённые едой, тем не менее были слишком уж слабыми и никак не соответствовали грозному аппетиту. Но это, скорее всего, от усталости.

– Ничего странного в них нет, – сказал Читрадрива, для пущей уверенности покопавшись в вялых мыслях остальных присутствующих в обеденном зале. – Обычные путешественники, такие же, как мы с вами.

– Но повадки! Ухватки, – гнул своё Гаэтани. – Вы просто не разбираетесь в местном люде, сеньор Андреас, иначе заговорили бы по-другому.

– Да Бог с ними, завтра мы всё равно уезжаем, – как можно беззаботнее сказал Читрадрива. – Чем искать повсюду опасность, займитесь-ка лучше фаршированной уткой, она недурно приготовлена, право слово. И расскажите, как быстрее добраться из Неаполя в Святую Землю.

Гаэтани пустился в пространные объяснения, впрочем, не переставая время от времени бросать косые взгляды в сторону подозрительной четвёрки, но о своих опасениях больше не заговаривал – чего, собственно, Читрадрива и добивался.

Покончив с ужином, они поднялись в отведённую им комнату во втором этаже. Читрадрива ожидал, что перед сном Гаэтани возобновит богословский диспут. Ему очень хотелось узнать, как этот блестяще образованный и неглупый молодой человек намерен разрешить противоречие между Отцом, Сыном и Святым Духом. Однако Гаэтани не собирался затевать дискуссию. Он лишь сказал: