Прыжок в высоту + Джулькино детство - Львовский Михаил Григорьевич - Страница 14

Похлебка была вкусной, но все-таки Джулька заметил, что Лесник уходит в дом, а он, Джулька, остается…

А Джульке страсть как хотелось на улицу! В доме ему стало уже совсем скучно, он то и дело шумно принюхивался к острому ветерку, который струился от двери, скулил и трогал дверь лапой. А ведь и в самом деле Джулька окреп, повзрослел. Теперь уж его нельзя было причислить к той неопределенной породе, к которой относятся все маленькие щенки. Нет, всякий сведущий человек сейчас же сказал бы, что Джулька — настоящий пес, породистый. Густая недлинная шерсть, ровные клинышки ушей, хвост бубликом, по-особому симпатичная и улыбчивая физиономия — все выдавало в нем чистокровную охотничью лайку. Леснику — а он, слава тебе господи, знал толк в собаках — смышленый щенок с каждым днем нравился все больше. Лесник был уже далеко не молод. На своем веку он перевидал много собак. Но Джулька, который вообще мог стать последним псом в его жизни, был, пожалуй, одним из лучших за все годы.

— Джулька, Джуля! — говорил Лесник, поглаживая крепкое Джулькино тельце. — Молодец, охотник!..

Джулька прижимал уши, улыбался и неистово махал хвостом. Хвост был ему пока слишком тяжел и каждый раз уволакивал всего Джульку то в одну сторону, то в другую…

Прошло еще недели две, и Лесник наконец решил: псу пора жить на улице… Было необычное гулевое время, поэтому Джулька обрадованно удивился, когда Лесник свистнул его и распахнул дверь. Джулька выбежал на крыльцо и хотел, как обычно, спрыгнуть в унылый и знакомый свой палисадничек. Но Лесник, опять неожиданно, подтолкнул его в другую сторону, и Джулька с восторгом прыгнул в настоящий сугроб — окунулся с головой, вынырнул, фыркнул и принялся носиться, бороздя носом пологие снежные увалы. Скоро Джульке стало жарко, он поел снегу и выбрался на тропинку, протоптанную от крыльца к проруби. Дорожка эта была похожа на узенькую мелкую канавку, по дну которой слабо текли запахи. Джулька побежал против течения — против ветра. Главный запах был ему знаком и сильно нравился: это был запах Лесника… Вдруг Джулька, сам не понимая, в чем дело, затормозил всеми четырьмя лапами, остановился как вкопанный. Прямо под ним зияла страшная черная дыра. Джулька не знал, что это, но понял: попадет он сюда — обратно ему не выбраться! В Джулькином сердце кипели страх и ненависть, он хотел зарычать и не смог…

Лесник, увидев, что щенок стоит над самой прорубью, резко крикнул:

— Нельзя, Джулька, нельзя!

Джулька вздрогнул и попятился от черной дыры… Теперь слово «нельзя» соединилось в его сердце с чем-то страшным, черным… «Нельзя!» — и Джулька не дотронется до лакомой колбасы. «Нельзя!» — и не растерзает кошку… Но это все будет потом, не скоро!.. А пока Джулька с удовольствием бежал прочь от дыры, принюхиваясь к тропе. Вот поперек проскользнул длинный и невкусный запах смоленых лыж. Джулька остановился на миг, нюхнул — как посмотрел! — в обе стороны по лыжне. Нет, этот запах ему совсем не нравился. Джулька пробежал еще немного, и тут сердце его вдруг забилось громко, радостно, по-охотничьи: тропинку пересекал прекрасный запах. Он стоял в маленьких круглых ямках — на самом-самом дне, как вода в пересыхающих лужицах. Это был старый заячий след. Забыв обо всем на свете, Джулька бросился по нему. Но сейчас же за домом, где начиналось метельное царство, след исчезал: замело!.. То же было и на другом конце следа. Джулька попробовал найти след под снегом, но только заморозил себе нос.

Из норы неосмотрительно выскочил какой-то глуповатый мышонок.

Тогда он стал обследовать, обнюхивать близкие окрестности Лесникова дома: утоптанные пятачки снега, неказистую, как бы прихрамывающую на одну сторону сараюшку и сам дом. Невдалеке, через широкую поляну, стоял заманчивый зимний лес. Джулька был совершенно свободен и мог бы туда побежать, но словно какая-то цепь удерживала его у дома. А «цепь» эта была очень простая — страх! Джулька побаивался далеко уходить от хозяина.

Лесник все это время стоял на крыльце и с удовольствием наблюдал за Джулькой. Он думал, как научит щенка искать следы, как сделает из него заядлого охотника, сколько дней и ночей проведут они совсем одни в лесу. А когда Джулька окончательно вырастет, станет большим, взрослым псом, охотником, он поймет, что его хозяин — великий следопыт с твердой рукой и острым глазом. Об этом тоже думал старый Лесник и был спокоен и счастлив.

А Джулька продолжал носиться по снегу — осматривать, обнюхивать свои новые владения… Наконец он устал, ему захотелось домой, туда, где миска с едой, подстилка в уголке у стены и тепло, которое расползается от печки и накрывает невидимым одеялом.

Джулька, шлепая лапами, вбежал на крыльцо. Однако дверь молчала, притворившись стеной: она была закрыта. А сам Лесник возился у сарая. Вот он вытащил какой-то ящик… или не ящик? Джульке эта вещь была знакома и чем-то тревожила. Поэтому он так и остался стоять на крыльце и продолжал наблюдать за хозяином.

Это была конура, которая осталась от прежней собаки. Лесник поставил ее у сарая, туда, где она стояла уже много лет. Это было хорошее, тихое место: справа конура была защищена домом, за спиной у нее был сарай, а слева спереди стоял лес.

Потом Лесник сходил в дом, вынес Джулькину подстилку и миску. Джулька был очень удивлен, однако ему хотелось есть, и он потрусил за Лесником и миской. А подстилка— это он уже знал — была его «местом», как бы его домом. И вот теперь Лесник уложил ее в конуру.

Похлебка оказалась сегодня особенно вкусной: как видно, Леснику не хотелось обижать Джульку… Да, похлебка была вкусной, но все-таки Джулька заметил краем глаза, что. Лесник уходит в дом. А он, Джулька, остается здесь…

Джулька бросил есть и помчался следом за хозяином. Но Лесник обернулся через плечо и резко крикнул:

— Нельзя, Джульбарс!

«Нельзя» — это была страшная черная дыра. Джулька остановился, не понимая, чего хочет хозяин.

— Место, Джульбарс, место! — строго, но уже мягче произнес Лесник.

«Место» — это была подстилка. Но ведь она в конуре… Джулька поплелся к конуре. Ему было обидно. Но в то же время от конуры так хорошо пахло давно знакомым — теплым, сладким, шерстяным. От конуры пахло собакой, такой же лайкой, как Джулька и его мать. Джульке это припомнилось очень смутно, как будто даже не припомнилось. Он залез в конуру, обнюхал там все, вылез, доел вкусный суп, сбегал на всякий случай к двери. Дверь молчала, и Лесник не появлялс я. Тогда Джулька окончательно вернулся в конуру.

Похолодало, Джулька свернулся в клубок, укрыл морду и лапы хвостом и, поглядывая одним глазом на синеющий и темнеющий снег, на уже темный лес, стал вспоминать, что, кажется, была когда-то такая же вот конура… нет, не такая, но очень похожая, и был еще кто-то. Кажется, Лесник… Нет, не Лесник. А кто же?..

Джулька уснул и во сне вспомнил, кто. был с ним в конуре, ему приснилась большая добрая собака — его мать. Но маленькие щенки никогда не помнят своих снов. И, проснувшись под утро, Джулька уже окончательно уверился, что тогда, давным-давно, в самом начале жизни, в той похожей конуре с ним был Лесник… А кто же еще-то?!.

Прошла неделя. Джулька вполне освоился с новым жильем и с новыми своими владениями. Как мы уж знаем, дом Лесника стоял на большой поляне, окруженной высоким, как бы дремучим лесом. Конечно, лес этот не был дремучим: ветер приносил сюда скачущий отзвук далеких поездов, по воскресеньям здесь мелькали свитера лыжников. Но у Джульки была короткая память, и по вечерам— особенно по вечерам! — ему начинало казаться такое, от чего шерсть сама поднималась на загривке, и он начинал рычать в темноту, стараясь изо всей силы, чтоб его рык вышел побасовитей.