Сад радостей земных - Оутс Джойс Кэрол - Страница 84

— А здорово ты ведешь машину, и как быстро, — сказала Ревиру Клара.

Опять поехали под гору, но теперь ясно почему: вдали виднеется то ли река, то ли озеро. И все тянется к этой воде. Улица вся кирпичная, и кирпич под дождем блестящий, чистый, в полях ничто не может быть таким чистым, и все дома поставлены лицом к воде. Она сегодня серая, неспокойная. И не разберешь, то ли она вдалеке сливается с небом, то ли это сереет другой берег.

— Нравится тебе, Кречет? — спросила Клара.

— Пожалуйста, называй его настоящим именем, — сказал Ревир.

— Кристофер, — сказала Клара. Сказала не очень уверенно и легонько толкнула его в бок; мол, это просто шутка. — Вот в каких местах живет родня твоего отца, Кристофер, нравится тебе здесь, а?

— Не знаю…

— Может, и ты когда-нибудь станешь тут жить — хочешь?

— Я здесь сколько раз бывал, — сказал Кларк. Подался вперед, оперся на спинку сиденья за плечами Клары. Кречета это возмутило. Охота была чем-то делиться с Кларком! — Вот он, их дом. А цвет мне не нравится.

Ревир свернул на мощенную кирпичом дорожку, миновал ограду и подъехал к огромному серому дому. Дом — с колоннами, прямо как на фотографии в книге; когда смотришь эти снимки, невозможно поверить, что и вправду где-то есть такие дома. Клара достала пудреницу и напудрилась. Вытянула шею, оглядела себя: лоб, щеки.

— Господи, — прошептала она, — я на черта похожа от этой езды.

Старательно надела шляпу; длинные пальцы двигаются беспокойно, неуверенно. Ногти почти бесцветные, а некоторые обломаны, совсем короткие. Кречет всем существом ощутил, как она волнуется.

С парадного крыльца сошел человек в коричневом плаще. Клара опустила окно, он им крикнул:

— Проезжайте за дом, там поставите машину!

И коротко махнул рукой Ревиру — поздоровался, но без радости; плащ распахнулся, и стало видно, что на этом человеке надето все очень дорогое и хорошее. Вокруг дома — вечнозеленые кусты, да такие высокие, что совсем заслоняют некоторые окна. А окон в доме много, уж слишком много. Даже на третьем этаже есть окна. Сбоку сад, и в нем люди… нет, почти с испугом Кречет разглядел: не люди, а какие-то серые статуи. Цветут поздние осенние цветы, а все остальное увяло и заброшено. Какой-то он несчастный, унылый, этот сад, под дождем это особенно заметно. Наверно, в доме пахнет плесенью.

Кречет не ошибся: в кухне пахло сыростью. И ничего похожего на Кларину кухню: огромное помещение, разгороженное на три части, и потолок уродский, чересчур высокий. В одной части — кухонный стол, самый простой, деревянный, весь в рубцах от ножа, и уродливые, в грязных пятнах буфеты. Клара подозрительно осматривалась. К Ревиру подошел негр в белом и что-то ему сказал. Мальчики сняли куртки, стояли и не знали, что делать дальше. Клара остановилась у холодильника — он был совсем новенький — и, кажется, хотела в него заглянуть, но передумала. Рядом другой холодильник — старый, грязный, облупленный — и безобразная старая плита, огромная, как паровоз. Клара все осматривалась по сторонам и хмурилась, будто сердилась, что ее обманули.

Негр взял у них пальто и куртки. Клара опять беспокойно отвела волосы со лба. Все прошли за негром в другую комнату — узкую, розовую, в ней опять буфеты, на полках за стеклом — тарелки, чашки, еще какая-то посуда, все вперемешку. К стене придвинут еще один стол, на нем тоже посуда, облупленная, в трещинах.

— Сюда, — тихо сказал негр, отворил дверь и пропустил их.

Они очутились в комнате, у которой одна стена, вся стеклянная, выпятилась наружу, и за нею виден сад; стоит длинный блестящий стол, тяжелые приземистые стулья, а пол — как зеркало. Кречет никогда такого пола не видал: весь узорчатый, из маленьких квадратиков, и каждый квадратик так и сверкает.

— Как чудно пахнет. Цветы здесь, что ли, гниют, — сказала Ревиру Клара.

У Кречета сильно забилось сердце. Сейчас что-то случится, что-то кроется в гнетущей роскоши этого дома, и от этого никуда не денешься. Клара хотела взять его за руку, но он отодвинулся. Она опять надела белые перчатки, одна перчатка уже немного запачкалась. Наверно, тот негр видел, что у матери перчатка запачканная, и подумал что-нибудь такое… и ведь ему никто не может помешать, прямо зло берет! И наверно, он заметил, как неловко ступает Кречет, будто сам знает, что здесь ему не место. Где-то слышны голоса, шаги на лестнице… Кречет замешкался.

— Не отставай, Кристофер, — сказал Ревир.

Кречет пошел за матерью. И тут Джонатан наклонился и, в точности подражая Ревиру, прошептал:

— Ублюдок Кристофер!

Рядом шел Роберт, он даже хихикнул от неожиданности, но отец оглянулся — и Роберт мигом притих. Кажется, он даже попытался всосать обратно смешок, который у него уже вырвался.

Торопливо прошли еще одну комнату. Кречет как сквозь туман увидал рояль, вазы с цветами — пахло до тошноты сладко, — камин в раме темного мрамора, мебель, на которую смотреть и то страшно, такая она солидная, богатая. А занавески на окнах прозрачные, совсем бледные, точно привидения, и воздух насыщен влагой, какая-то в нем вялость, но не лень, вялость — и в то же время тревога. Навстречу Ревиру идет женщина в сером платье. Идет через просторную прихожую — высоченную, в два этажа, высоко над головой, под потолком второго этажа, окна с разноцветными стеклами; Клара загляделась на все это и чуть не забыла поздороваться с женщиной в сером. Женщина сперва показалась молодой, потом — старой: лицо у нее накрашено, нарумянено, но краска местами смазалась; она остановилась рядом с Кларой, и сразу видно — устала.

— Это и есть Кристофер? — сказала она. Кристофер?

На глазах у нее слезы. Она хотела его поцеловать — эта женщина, которую Кречет видел первый раз в жизни, но на миг замялась, и, когда все-таки поцеловала, это уже ничего не значило. Ревир стал объяснять Кречету, кто она, но Кречет не слышал. Сердце так и стучало. Хорошо бы смотреть на что-нибудь одно — на губы этой женщины (она что-то говорит), или на огромный тяжелый ковер (а может, это и не ковер), которым завешена одна стена, или на вазы, на которые раньше загляделась Клара… смотреть куда угодно, лишь бы не думать о том, что может случиться. Появились еще какие-то люди. И все похожи на Ревира, у всех такая же походка. Мужчины подходят непринужденно, сразу видно — тут все свои и не слишком друг другу интересны. Оттого, что кто-то умер, они сейчас стали помягче, медлительней, терпимее, но они с этой смертью уже освоились и не прочь поговорить о чем-нибудь другом.

— Это моя жена Клара…

— Это Кристофер…

Так их всех шепотом перезнакомили. Женщины были все надушенные, печальные. Один мужчина стоял и рассеянно потирал себе грудь, как будто минутой раньше ему было больно и он уже об этом забыл.

— Да. Что ж, — вздохнул кто-то.

Все медленно двинулись дальше, и Кречет с ними. Клара идет немножко в стороне, и как-то она не похожа на других женщин; может, не надо ей было надевать голубое платье. Уж очень она молодая, подумалось Кречету. Такой уж воздух в этом доме, и у всех женщин на лицах морщины, от этого Клара становится слишком молодая и видно, что ей тут делать нечего. Он поднял глаза — до чего же высокий потолок, а с потолка на тяжелой цепи свисает хрустальная люстра. На что ни поглядишь, все начищенное, тяжелое, прямо давит.

Вошли в комнату вроде огромного коридора, где понаставили стульев. Полно народу. Кречет скорей поглядел вперед — вот оно: блестящий черный ящик. Гроб. Никак не оторвать глаз… тут он наткнулся на Роберта, и тот его отпихнул. Роберту тоже страшно.

— Нам надо смотреть? — спрашивает Роберт Клару.

Клара говорит — не надо, но он дергает за руку отца:

— Пап, нам надо смотреть?

Ревир не слышит. Пробирается вперед. Люди расступаются, пропускают их… Кречету вспомнился первый день в школе: все на тебя смотрят и от страха дух захватывает, так и ждешь — вот сейчас станут насмехаться, дразнить, и ни братья, никто не придет на выручку. «Братья». Пахнет смертью, во рту пересохло. А вот Кларе хоть бы что, идет рядом, а не выручит, ведь она его совсем не понимает. Смотрит, наверно, на чью-нибудь шляпку или на абажур какой-нибудь; для нее гроб — только так, случай, благодаря ему они здесь.