Сад радостей земных - Оутс Джойс Кэрол - Страница 72

— Чего? Как это?

— Я устал говорить и думать, как она. Устал думать.

Клара опять поднесла к губам бутылку — только бы одолеть эту мерзкую, ненавистную дрожь. Чувство такое, словно собственное тело отдаляется от тебя, выходит из твоей власти и не желает больше слушаться.

— Я тогда вступил в армию, лапочка, — сказал Лаури. — Вернулся в Штаты и пошел добровольцем, как раз вовремя.

— Это как же?

— Побывал в Европе — знаешь, где Европа? Мне нужен человек, который этого не знает.

Лаури сказал это без улыбки. Погладил локоть Клары, плечо; она не отстранилась, следила, как движется его рука по ее загорелой коже. Пальцы его поросли светлыми волосками, и ей показалось — она их помнит, да-да, ей знаком каждый волосок. Ногти у него крепкие, в молочно-белых крапинках и не совсем чистые. Лаури посмотрел пристально, удивленно:

— Ты очень изменилась, Клара. Теперь ты настоящая женщина.

Она отвела глаза.

— Я понимаю, почему он тебя любит. И не осуждаю его. Но он женат, у него семья… он ничего не сможет для тебя сделать. Ты и сама понимаешь. Ты никогда не сможешь войти в его дом, у тебя нет с этими людьми ничего общего. Он на тебе не женится.

— Заткнись.

— Клара, ты же знаешь, я прав.

— Он меня любит. И какое твое дело…

— Но сидеть тут и ждать чьей-то смерти… ждать, чтобы умерла женщина, которую ты даже не знаешь.

— Не знаю, а все равно ненавижу! — вскинулась Клара.

Это его позабавило.

— Как же можно ненавидеть, если ты ее не знаешь?

— Когда она умрет, он на мне женится.

— И тебе правда хочется стать его женой?

— Хочется.

— Не верю.

— Ну и пошел к чертям! И откуда ты такой взялся? Тебе все подавай готовенькое… даже сына, вон такого мальчонку — и то подавай. Верно? — Она задохнулась, испытующе поглядела на Лаури. Казалось, вот сейчас случится что-то ужасное, непоправимое.

— Ну, раз это твой ребенок… — неопределенно сказал Лаури, и от этого им словно стало немного полегче друг с другом. — Спокойный мальчуган, тихий.

— Он крепкий и растет быстро. И смекалистый.

— Я сразу увидал, что это твой сын…

— Лаури, ты зачем приехал?

— Я давно собирался. Я ведь тебе писал, ты получила письмо?

— Какое письмо?

— Из Мексики.

— Никакого я письма не получала.

— Уж наверно, получила.

— Нет, не получала.

— Что же, этот негодяй не отдал тебе?..

— Нет. — Клара закрыла глаза руками. — Про что ж ты писал, про свою жену? Приглашал на свадьбу? — Опустила руки, посмотрела на него в упор. — Ты писал, правда? Уж и не знаю, верить тебе или нет… Женился там, и вообще…

— Не надо быть такой ревнючей, лапочка. Столько времени прошло, а ты все такая же ревнючая.

— Ничего не ревнючая. Плевать я хотела.

— Мне казалось, что мне нужна женщина совсем другого склада, вот и все. Вы с ней так не похожи, что дальше некуда… лапочка, если б ты была рядом, ни один мужчина и смотреть бы на нее не стал. Но я думал, мне кое-что другое надо, а оказалось, совсем мне это не нужно.

— А теперь тебе, значит, нужно дурочку, чтоб не умела говорить и не приставала, — сказала Клара. — Такую нужно, чтоб переспал с ней и забыл, верно? И ты знаешь: когда бы ни приехал, тебе всегда рады, так какого еще черта? Она-то тебя враз выгнала.

— Неправда.

— Хороши муж с женой, черт возьми!

— Не надо так сердиться, Клара.

— А я не сержусь.

— Допивай-ка свое пиво.

— Не хочу. С души воротит.

Лучше вот так держаться, грубить, это его немножко смешит. Она не решалась подолгу смотреть ему в лицо. Все равно как смотреть на огонь, на ослепительно яркий свет: миг — и посередине всплывет темное пятно, и тогда уже вовсе ничего не увидишь.

— Так вот, я ее оставил, вернулся в Штаты и пошел добровольцем в армию. Был в Англии, потом во Франции. Когда-нибудь я тебе расскажу, что там случилось.

— И ты все время там был?

— Два года.

— В армии? Это правда?

— Ну конечно.

— А я ничего не знала… Вдруг бы тебя убили?

Лаури невесело засмеялся:

— Кое-кого из нас и убили.

— Но тебе же нельзя умереть, Лаури. Как же… вдруг бы ты…

Ей не хватило слов. Это так близко, так страшно: вот он, Лаури, и он может умереть, а сам этого, пожалуй, просто не понимает. Он взял у нее из рук бутылку, отставил, притянул Клару к себе на колени.

— Так ты бы за меня тревожилась, лапочка?

— Да, Лаури.

— И ты не получала того письма?

— Нет. Не получала.

— А скучала обо мне?

— Да.

— Хотелось тебе, чтоб я был тут, с тобой?

— Да.

— А как же Ревир?

— Он меня любил, он обо мне заботился…

— А ты его любишь? Или хоть любила?

— Не знаю.

— Тяжело это было, что родился ребенок, а ты не замужем?

— Нет. Я про это и не думала.

— И не огорчалась?

— Нет.

— Так ты что же, хотела ребенка?

— Ясно, хотела.

Лаури откинул волосы у нее со лба, пригладил ладонью. Посмотрел на нее так, словно она не рядом, а где-то далеко. Помолчал минуту, спросил:

— Может, это мой малыш, а?

Губы ее дрогнули от неожиданности.

— Нет.

— Похож он на Ревира?

— Больше на меня.

— Я когда-то знал Ревира, — сказал Лаури. — Я тебе об этом не рассказывал, но мои родители были вроде твоих, только отец сам нанимался батрачить. Переходил с фермы на ферму, и отовсюду его выгоняли. Под конец он сбежал, а нас бросил, и мать отвезла нас, ребят, к своей матери. Мне тогда было четырнадцать. Одно время отец работал у Ревира… Я тебе раньше не говорил.

— А я думала…

— Мы с тобой одной породы, только я поездил по свету, старался кое-что понять и даже нарвался на пулю, а ты осела на одном месте и получила все, чего хотела. И цветы у тебя очень славные, лапочка, — Лаури поцеловал ее. — Просто сказать не могу, как они мне нравятся. И дом нравится. Если бы мне раньше не сказали, чей это дом…

— Лаури, а я думала… я думала, твои родные…

— Просто подонки, лапочка, самая последняя голытьба.

— Да ведь у тебя машина была хорошая и денег вдоволь…

— Я помогал одному типу возить контрабандой виски. Родных тогда уже никого не осталось.

— Ты возил виски? Вот оно что! — Клара не сдержалась, в голосе ее прозвучало удивление и разочарование.

— Потом я это бросил, затеял одно дело в Мексике. У меня было несколько тысяч долларов, я их взял у того мерзавца, на которого работал, и затеял одно дело… настоящее дело… и ничего не вышло. Слишком я мало знал. Вот тогда я ее встретил…

— Жену свою.

— Она вроде как бродяжничала, но все-таки она еще и учительница, могла сказать — вот, есть у меня занятие. Родные все подсылали к ней разных людей, хотели вернуть ее домой — она тогда жила со мной, может, и замуж за меня вышла им назло, чтоб отстали. Она мне говорила, что я только сам себя обманываю, жизнь у меня дурацкая: гоняю по свету, а ни к чему не пришел… Она права, конечно, ну и к черту.

— Ничего она не права…

— К черту.

— Ты сказал, в тебя стреляли?

— Ничего страшного, вот тут ногу прострелили.

Клара тронула его ногу выше колена.

— Зажило?

— Теперь уже зажило.

— А очень больно было?

— Не знаю…

— Ох, господи, Лаури…

— Что такое?

— Ты был на войне, и всякое такое, тебя ранило… а я ничего не знала…

— Мало ли народу ранило. В людей и сейчас стреляют, в эту самую минуту. Или бомбят, в куски разносят — еще того лучше. Не желаю об этом говорить.

— Ты лежал в больнице?

Губы Лаури дернулись, будто ему надо было отведать какой-то гадости, и Клара не стала добиваться ответа. Он молчал. Она не рассердилась. Спросила:

— Удивился ты, когда узнал про меня?

— Нет. Хотя, пожалуй, удивился.

— А что ты думал?

— Думал, ты уже уехала отсюда. Или, может, вышла замуж.

— Я все равно что замужем.

— Ну, не совсем.

— У меня ребенок.

— Ревир не живет с тобой под одной крышей, лапочка. Часто он приезжает?