Сад радостей земных - Оутс Джойс Кэрол - Страница 42

Кошка вытянулась и застыла. Даже кровь, которая залила все вокруг, казалась застывшей, ненастоящей.

Подошел Лаури, поднял ее, поставил на ноги.

— Это всего лишь кошка, — сказал он.

Клара плакала и никак не могла перестать.

— Пойдем, малышка. Мне некогда.

Кларе так хотелось ему объяснить: ведь еще несколько минут назад кошка была живая, все в ее теле трепетало и действовало как надо — и мышцы, и тоненькие косточки, и глаза, а теперь все неподвижно, все мертво. Эти две истины так просты, что в них тонешь без возврата.

— О господи, малышка, ты совсем как я. Слишком близко все принимаешь к сердцу.

Он отвел ее к машине, помог сесть. Клара увидела в стекле свое отражение — какая она ошарашенная, потерянная. Лицо совсем белое, от этого губы прямо черные, курам на смех. А перед глазами все течет кровь — и не то чтобы из раны или кто-то один истекает кровью, а вообще течет кровь, льется сплошным темным потоком и теряется в грязи. Клара прижала руки к животу.

— Не люблю кровь, — сказала она.

— Надо привыкать.

Поехали дальше, и настроение Лаури словно бы переменилось. Он стал сумрачный и точно оцепенел. И когда заговорил, голос его, печальный и сердитый, будто пробивался сквозь оцепенение. Можно было подумать, что это он говорит ей, Кларе:

— Все на свете истекает кровью, пока не умрет. Я это вижу. Если хочешь уберечься от насилия, волей-неволей сам становись насильником… нападай первый. Тогда ты всем управляешь. Сам играешь в эту игру. И даже если идешь на риск, а потом удача изменит и под конец тебе крышка… все равно это не то, что просто попасть под колеса. Или подохнуть от рака, или сгнить в тюрьме. Надо войти в игру, самому быть таким же.

— Бедная кошка…

— Если б ты не раскрывала рта, я бы забыл, что ты такое, — сказал Лаури, и эти слова больно резнули Клару. — Мне всегда кажется, что ты лучше, чем есть на самом деле. А потом ты что-нибудь такое скажешь — и конец.

— А та сука, разве она…

— Не думай об этом. Я считаю, что мы с тобой… ну, примерно как брат и сестра. Мне всегда хотелось о ком-нибудь заботиться. О ком-нибудь, кому я нужен. — Он устало провел рукой по глазам, будто сказал лишнее. Охота тебе расстраиваться из-за девиц, с которыми я тут болтаюсь. Всем на них наплевать. Им и самим на себя наплевать. Не думай об этом.

Клара недоверчиво фыркнула.

— Во сне я вижу тела, — сказал Лаури. — Одни тела, без лиц, без имен, даже не разберешь, живая женщина или мертвая, мне все равно. И когда просыпаешься, хочется поскорей с себя это стряхнуть. А ты — единственная, кому я нужен. У тебя никого больше не было, ты была совсем одна. Поэтому к тебе у меня другое. Ты тогда просто попалась.

Кларе представились магазин стандартных цен, и ее комнатка, и длинный-длинный путь, отделяющий Тинтерн от поселка сезонников в далекой Флориде.

— Я уж всегда на чем-нибудь да попадусь, — сказала она.

Лаури словно не услышал.

— Ты была просто девочка. Ровно ничего не смыслила. Прежде я за всю жизнь не сделал ничего такого, чем можно гордиться, чтоб приятно было вспомнить. Но я рад, что выручил тебя. А как я помимо этого живу, лучше не рассуждай, это тебя не касается.

— Меня не касается, — эхом отозвалась Клара.

— Почему ты всегда за мной повторяешь?.. Слушай, ты живешь в Тинтерне уже целый год. Ты не скучаешь по своим?

— Скучаю.

— Хочешь вернуться?

Кларе опять представилась кошка, издыхающая на дороге.

— Не хочу. Да я и не знаю, где они.

— У тебя нет никого, кроме меня, так?

— Мы дружим с Соней, и с Кэролайн, и с Джинни, ну, с Джинни Брустер, она замужем, и еще есть одна очень славная старушка…

— Но мужчины другого нет, так?

— В нашем магазине управляющий — мистер Пельтье, — хмуро сказала Клара.

— А, этот. Может быть, он к тебе пристает?

— Нет.

— Если кто-нибудь станет приставать, скажи мне.

— Бывает, едут мимо в машине и говорят всякое…

— Лишь бы не останавливались.

— А если я стану с кем гулять, ты что будешь делать?

— Ничего.

— А если с тобой?

Лаури засмеялся:

— Детка, этому не бывать.

— Ты сегодня вернешься к той девке, а она ни капельки не красивей меня, — сказала Клара. Она вдруг почувствовала себя совсем измученной и опустошенной.

— Сперва сотри долой помаду, — сказал Лаури. Честно говоря, ты с виду просто чучело. Прямо курам на смех. Юбки ты носишь чересчур в обтяжку. Ноги тощие. И руки тощие. И что ты выкамариваешь со своими волосами, отчего они тебе в глаза лезут, — это тоже курам на смех. А брови тебе, верно, подрисовала какая-то косоглазая подружка. Они у тебя неодинаковые.

Клара сердито засмеялась.

— Меня Соня причесывала, — сказала она. — Мне так нравится.

— Ну ясно.

— Устала я, — сказала Клара. — Прямо как старуха.

Не поймешь, какое человеку надо лицо.

Лаури довез ее до Тинтерна, остановил машину перед домом, где она жила.

— Зайдешь на минутку или сразу поедешь назад к той суке? — спросила Клара.

— Она не сука, она просто глупая.

— Может, кофе выпьешь?

— Ты не умеешь варить кофе.

— Так сам свари.

Они поднялись по темной скрипучей лестнице. В доме еще четыре комнаты сдавались одиноким жильцам.

— Рядом со мной живет такая славная старушка. У нее куча цветов в горшках. Только она больно много говорит. Как по-твоему, откуда она берет деньги?

— А ты откуда берешь?

— Которые от тебя, а которые зарабатываю. Только я тебе отдам, что задолжала.

— Ты мне ничего не должна.

— Нет, должна. И я все отдам.

Клара зажгла верхний свет. В комнате едва помещались кровать, карточный стол и кое-как сработанный комодик, по стенам Клара кнопками прикрепила картинки с водопадами и закатами. Всякий раз, когда Лаури переступал порог, Клара ждала, что он похвалит ее уютное жилище, но он хоть бы слово сказал.

— Она у меня новая. — Клара показала на маленькую приземистую лампу с круглым корпусом и с бантиками на абажуре. Корпус был размалеван ярко-зеленым и желтым, что должно было изображать цветущий луг, абажур — ослепительно-желтый. — Я ее взяла со скидкой в нашем магазине. Три доллара стоит.

Лаури шумно вздохнул — то ли насмешливо, то ли сочувственно.

Он сидел на краю кровати. Покрывало Клара пока еще не купила, только откладывала на него деньги, но постель была аккуратно застлана, подушка накрыта старательно расправленным розовым одеялом. На полу у ног Лаури лежал крохотный овальный коврик из чего-то мохнатого и очень розового. Лаури смотрел на него чуть дольше, чем надо бы.

— Он мне годится, когда холодно, а я босиком, — объяснила Клара.

Она покраснела от удовольствия. И неловко и радостно, что он здесь, ведь ему вечно недосуг у нее посидеть. Клара отошла в сторонку, оперлась на доску в углу, тут была ее кухня: маленькая раковина с пятнистым от ржавчины краном и доска на козлах, а на ней электрическая плитка. Над этим подобием кухонного столика висел огромный календарь с изображением младенца в обществе двух белых котят. Лаури перевел взгляд на занавески из мягкой ткани — белые в красную горошину, — потом на «портьеры» у входа, темно-зеленые в голубую полоску. Пол был немного покатый. Клара постелила кое-где коврики. Но открытого места почти не оставалось, все занимала мебель: койка, ночной столик (это была голубая картонка из-под какого-то товара), туалетный столик (еще картонные коробки, на них положена доска, и все прикрывает пышная розовая юбка), карточный столик, единственный стул. Лаури глядел, глядел на все это и наконец улыбнулся.

— Мне тут нравится, — сказала Клара. — Тут очень мило. У меня раньше никогда не было своей комнаты. А когда ты поведешь меня к себе?

— Зачем?

Клара засмеялась:

— Хочу поглядеть, как ты живешь.

— Лучше не смотреть.

— А почему?

— Тебя это, пожалуй, не развеселит.

— Я почта все время веселая, — запротестовала Клара. — Просто сейчас в машине мне… мне стало худо. А иногда Соня остается у меня ночевать, и мы с ней разговариваем… и читаем всякое…