Свои люди – сочтемся - Островский Александр Николаевич - Страница 20

В доме Подхалюзина богато меблированная гостиная.

Олимпиада Самсоновна сидит у окна в роскошном положении; на ней шелковая блуза, чепчик последнего фасона. Подхалюзин в модном сюртуке стоит перед зеркалом. Тишка за ним обдергивает и охорашивает.

Тишка . Ишь ты, как оно пригнато, в самый раз!

Подхалюзин . А что, Тишка, похож я на француза? а? Да издали погляди!

Тишка . Две капли воды.

Подхалюзин . То-то, дурак! Вот ты теперь и смотри на нас! (Ходит по комнате.) Так-то-с, Алимпияда Самсоновна! А вы хотели за офицера идтить-с. Чем же мы не молодцы? Вот сертучок новенький взяли да и надели.

Олимпиада Самсоновна . Да вы, Лазарь Елизарыч, танцевать не умеете.

Подхалюзин . Что ж, нет-то не выучимся; еще как выучимся-то – важнейшим манером. Зимой в Купеческое собрание будем ездить-с. Вот и знай наших-с! Польку станем танцевать.

Олимпиада Самсоновна . Уж вы, Лазарь Елизарыч, купите ту коляску-то, что смотрели у Арбатского.

Подхалюзин . Как же, Аянмпияда Самсоновна-с! Надать купить, надать-с.

Олимпиада Самсоновна . А мне новую мантелью принесли, вот мы бы с вами в пятницу и поехали в Сокольники.

Подхалюзин . Как же-с, непременно поедем-с; и в Парк поедем-с в воскресенье. Ведь коляска-то тысячу целковых стоит, да и лошади-то тысячу целковых и сбруя накладного серебра, – так пущай их смотрят. Тишка! трубку!

Тишка уходит.

(Садится подле Олимпиады Самсоновны.) Так-то-с, Алимпияда Самсоновна! Пущай себе смотрят.

Молчание.

Олимпиада Самсоновна . Что это вы, Лазарь Елизарыч, меня не поцелуете?

Подхалюзин . Как же! Помилуйте-с! С нашим удовольствием! Пожалуйте ручку-с! (Целует. Молчание.) Скажите, Алимпияда Самсоновна, мне что-нибудь на французском диалекте-с.

Олимпиада Самсоновна . Да что же вам сказать?

Подхалюзин . Да что-нибудь скажите – так, малость самую-с. Мне все равно-с!

Олимпиада Самсоновна . Ком ву зет жоли.

Подхалюзин . А это что такое-с?

Олимпиада Самсоновна . Как вы милы!

Подхалюзин (вскакивает со стула) . Вот она у нас жена-то какая-с! Ай да Алимпияда Самсоновна! Уважили! Пожалуйте ручку!

Входит Тишка с трубкой.

Тишка . Устинья Наумовна пришла.

Подхалюзин . Зачем ее еще черт принес!

Тишка уходит.

Те же и Устинья Наумовна .

Устинья Наумовна . Как живете-можете, бралиянтовые?

Подхалюзин . Вашими молитвами, Устинья Наумовна, вашими молитвами.

Устинья Наумовна (целуясь) . Что это ты, как будто похорошела, поприпухла?

Олимпиада Самсоновна . Ах, какой ты вздор городишь, Устинья Наумовна! Ну с чего это ты взяла?

Устинья Наумовна . Что за вздор, золотая; уж к тому дело идет. Рада не рада – нечего делать!.. Люби кататься, люби и саночки возить!.. Что ж это вы меня позабыли совсем, бралиянтовые? Али еще осмотреться не успели? Все, чай, друг на друга любуетесь да миндальничаете.

Подхалюзин . Есть тот грех, Устинья Наумовна, есть тот грех!

Устинья Наумовна . То-то же: какую я тебе сударушку подсдобила!

Подхалюзин . Много довольны, Устинья Наумовна, много довольны.

Устинья Наумовна . Еще б не доволен, золотой! Чего ж тебе! Вы теперь, чай, все об нарядах хлопочете. Много еще модного-то напроказила?

Олимпиада Самсоновна . Не так чтобы много. Да и то больше оттого, что новые материи вышли.

Устинья Наумовна . Известное дело, жемчужная, нельзя ж комиссару без штанов: хоть худенькие, да голубенькие. А каких же больше настряпала – шерстяных али шелковых?

Олимпиада Самсоновна . Разных – и шерстяных и шелковых; да вот недавно креповое с золотом сшила.

Устинья Наумовна . Сколько ж всего-то-навсего у тебя, изумрудная?

Олимпиада Самсоновна . А вот считай; подвенечное блондовое на атласном чахле да три бархатных – это будет четыре; два газовых да креповое, шитое золотом, – это семь; три атласных да три грогроновых – это тринадцать; гроденаплевых да гродафриковых семь – это двадцать; три марселиновых, два муслинделиновых, два шинероялевых – много ли это? – три да четыре семь, да двадцать – двадцать семь; крепрашелевых четыре – это тридцать одно. Ну там еще кисейных, буфмуслиновых да ситцевых штук до двадцати; да там блуз да капотов – не то девять, не то десять. Да вот недавно из персидской материи сшила.

Устинья Наумовна . Ишь ты, бог с тобой, сколько нагородила. А ты поди-ко выбери мне какое пошире из гродафриковых.

Олимпиада Самсоновна . Гродафрикового не дам, у самой только три; да оно и не сойдется на твою талию; пожалуй, коли хочешь, возьми крепрашелевое.

Устинья Наумовна . На какого мне жида трепрашельчатое-то: ну, уж видно нечего с тобой делать, помирюсь и на атласном, так и быть.

Олимпиада Самсоновна . Ну и атласные тоже – как-то не того, сшиты по-бальному, открыто очень – понимаешь? А из крепрашелевых сыщем капот, распустим складочки, и будет в самую припорцию.

Устинья Наумовна . Ну, давай трепрашельчатое! Твое взяло, бралиянтовая! Поди отпирай шкап.

Олимпиада Самсоновна . Я сейчас, подожди немножко.

Устинья Наумовна . Подожду, золотая, подожду. Вот еще мне с супругом твоим поговорить надо.

Олимпиада Самсоновна уходит.

Что же это ты, бралиянтовый, никак забыл совсем свое обещание?

Подхалюзин . Как можно забыть-с, помним! (Вынимает, бумажник и дает ей ассигнацию.)

Устинья Наумовна . Что ж это такое, алмазный?

Подхалюзин . Сто целковых-с!

Устинья Наумовна . Как так сто целковых? Да ты мне полторы тысячи обещал.

Подхалюзин . Что-о-с?

Устинья Наумовна . Ты мне полторы тысячи обещал.

Подхалюзин . Не жирно ли будет, неравно облопаетесь?

Устинья Наумовна . Что ж ты, курицын сын, шутить, что ли, со мной вздумал? Я, брат, и сама дама разухабистая.