Не все коту масленица - Островский Александр Николаевич - Страница 4

Ахов. Разумеется, как давно ты в бедности, так от настоящих порядков отвыкла; а дай тебе деньги-то, так ты опять.

Круглова. Еще бы.

Ахов. Так ты вникни, Дарья Федосевна! (Значительно.) Советую. Помни одно: никто, как бог! (Агнии.) Прощай, стрекоза!

Агния. Прощайте, Ермил Зотыч.

Ахов. Я ведь, пожалуй, и опять скоро. Меня к вам ровно что тянет… Конечно, что и с вашей стороны нужно… Ну, да будет. Завтра приходить, что ль?

Круглова. Что за спрос? Да когда только тебе угодно!

Ахов. Ладно, ладно. (Тихо Кругловой.) Завтра приду.

Круглова. Да что за секрет!

Ахов (толкает ее локтем). Толкуй с тобой. (Уходит.)

Явление восьмое

Круглова, Агния.

Агния. Маменька, когда Ипполит придет, гоните его без милосердия.

Круглова. Не Ермила ли гнать-то?

Агния. За что его? Он чем виноват? Как же ему не возноситься, когда ему все покоряются.

Круглова. Ты что ни говори, а мне Ипполита жалко.

Агния. Что его жалеть-то; он не маленький. Кабы у него совесть, так он сам бы стыдился, что его жалеют. Какого маленького обидели! Видеть его не могу.

Круглова. Что так грозно?

Агния. Ну, будь он женат, да с женой здесь, каково бы ей бедной!

Круглова. Попробуй-ка с Ермилом-то сговорить.

Агния. Не канатом он с Ермилом-то связан, бросил да и пошел. А я было чуть не полюбила его, плаксу.

Круглова. У тебя, видно, сколько дней на неделе, столько и пятниц. Не успела полюбить, да уж и разлюбила.

Агния. Да таки и разлюбила.

Круглова. А я так больше полюбила.

Агния. Ну, и поздравляю.

Круглова. И тебе советую.

Агния. Ну, уж напрасно.

Круглова. Потому, что он добрый.

Агния. Противный, распротивный.

Круглова. Ахов лучше?

Агния. И сравнения нет.

Круглова. Уж куда как хорош! Ну, и целуйся с своим Аховым.

Агния. Да, разумеется, лучше, чем с Ипполитом.

Круглова. Тебе бы об этом прежде догадаться.

Агния. Не попрекайте, не попрекайте, я уж и то себя проклинаю.

Круглова. Я тебя не попрекаю; а уж, по-моему, коли понравился человек, так и держись одного.

Агния. Как же не так; стоит он! Я еще вот что сделаю, я напишу ему, чтоб он не смел к нам и показываться. (Идет в другую комнату.)

Круглова. Что писать-то напрасно; только даром руки марать!

Агния. Совсем не напрасно. (Уходит.)

Круглова. Как не напрасно; ведь вот, погодя немного, другое письмо писать примешься, что приходите поскорее.

Агния (из другой комнаты). Да ни за что, ни за что на свете.

Круглова. Поверю я, как же.

Агния. И не говорите лучше! Конец знакомству — вот и все.

Круглова. Посмотрим, сказал слепой. (Уходит.)

Сцена вторая

Лица

Круглова.

Агния.

Ахов.

Ипполит.

Феона, ключница Ахова и дальняя родственница.

Маланья.

Декорация первой сцены.

Явление первое

Круглова (на диване), Феона (на кресле) пьют чай. На столе самовар. У двери стоит Маланья (подперши рукой щеку).

Круглова. Ты, Феонушка, от обедни?

Феона. От обедни, матушка.

Круглова. Где стояла?

Феона. В Хамовниках.

Круглова. А далеко ведь?

Феона. Конечно, что не моим бы ногам, только что усердие, так уж… (Ставит чашку.)

Круглова (наливая). Пей еще!

Феона. Выпью, не обессудьте.

Маланья. А вот… в лени живущим все тяжело, которые ежели себя опущают. Другой раз поутру-то… так тебя нежит-томит… ровно тебя опоили, плоть-то эта самая точно в рост идет, по суставам-то ровно гудет легонечко… Не токма, чтобы какое дело великое, что по христианству тебе следует, а самовар, и тот лень поставить… все бы лежала.

Феона. А ты, девушка, блажь-то с себя стряхивай, — старайся! В струне себя норови… а то, долго ль, и совсем одубеешь. У нас так-то было с одной — вся как свинцом налитая сделалась. Ни понятия, говорит, ни жалости во мне ни к чему не стало.

Маланья. Само собой, что грехи… наши; а то я… про что же!

Феона. Пожила бы ты у нашего Ермила Зотыча. Он еще до заутрени чаю-то напился.

Маланья. Ишь ты, как его…

Круглова. Что ж у него за дело — спешное?

Феона. Да какое дело, окромя, что ворчать ходить да чтоб не спали? Ненавистник! Уж очень он за свою хлеб-соль обидчик! Его куском-то подавишься; он им тебя раз десять в день-то попрекнет. Кричит: «Я вас кормлю да жалованье плачу», а чужой работы не считает. Ему, кажись, кабы можно из рабочего дня-то два сделать, так он был бы рад-радостью. Вот и бродит спозаранку, и по двору бродит, и по саду бродит, по сараям, по конюшням бродит. Потом на фабрику поедет, там тоже только людям мешает: человек за делом бежит, а он его остановит, ругать примется ни за что; говорит: для переду годится. А с фабрики приедет, с детьми стражается — вот и все наши дела.

Круглова. Ты мне не говори; свой такой же чадо был. Один, видно, их портной кроит. Одна разница: мой-то нас мучил, мучил, да чуть не с сумой оставил; а ваш-то зарылся по горло в деньгах, и счет потерял, так и завяз там.

Феона. Да что и деньги-то! Только грех один. Хорошо, как в руки попадут, а то, кто его знает, что у него на уме. Один сын бежал из дому, Николай Ермилыч-то.

Круглова. Давно ли?

Феона. Бежал, матушка; бежал к теще. Еще на той неделе съехал. И кроткий человек, а не стерпел. Веришь ты, исхудал весь, ходит, да так всем телом и вздрагивает. Да и жена его, женщина молодая, измаялась совсем; в слезах встает, в слезах и ложится. Все старик их наследством попрекает. «Смерти моей, говорит, желаете, денег дожидаетесь, воли вам мало? Подождите, говорит, подождите; я с своими коплеными не скоро расстанусь; прежде я вас жить поучу, за свое добро над вами покуражусь так, что вы и деньгам не обрадуетесь».

Маланья. А и аспид же он у вас.

Феона. Аспид, как есть аспид. (Ставит чашку на стол.) Благодарю покорно.

Круглова. А еще?

Феона. Нет уж, вволю напилась, сколько хотенья было. Еще дома, приду, пить буду. Что ж делать от скуки-то? А сама что ж не пьешь?

Круглова. Уж мы с Агничкой напились. Это я так, с тобой балую. Маланья, убирай чай!

Маланья принимает самовар, поднос с чашками и уходит.

Феона. А вот Гриша у нас, другой-то, матушка…

Круглова. Знаю, знаю.

Феона. Не таков, озорноват; видно, в батюшку удался.

Круглова. Его-то хоть любит ли?

Феона. Никак нельзя его, матушка, любить-то; очень уж нескладен, да и бестолков так, что не накажи господи! Одно только и знает, что отцу в ноги кланяться, а уж пить да буянить — другого не найдешь. От этого от самого-то око-зрение у него притупилось. Как приедет откуда пьяный или привезут его, глаза вытаращит, как баран, уставится в одну сторону и давай перед отцом лбом в пол стучать. Тот его простит, а он опять закатится. Что жалоб на него было, что за него денег плачено! Вот недавно задурил; привезли его, из каких теплых местов, уж не знаю, только связанного. И двое побитых с ним, да одного, говорят, в Москве-реке топил. Ну, нечего делать, заплатил отец побитым за изъян, а тонущего, и которые его из воды тащили, еще и вином напоили, окромя денег. И сослал его отец на фабрику, чтоб держали там взаперти до усмирения.