Сын Сумерек и Света - Авраменко Олег Евгеньевич - Страница 33

Впрочем, это ещё ничего не значило. Диана могла находиться в каком-нибудь мире, где время течёт чересчур быстро или очень медленно относительно Основного Потока, она могла крепко спать, могла попросту заблокировать любую возможность контакта, чтобы никто не нарушал её покой и уединение, а может быть, по той или иной причине она перекодировала свой Самоцвет. Наконец, не исключено, что между Экваториальными и Срединными мирами нельзя установить прямой контакт — ведь за двадцать с лишком лет никто так и не вышел со мной на связь. Хотя это, скорее всего, имело другое объяснение: меня звали и не дозвались, потому что мне напрочь отшибло память. Мало того — я превратился в грудного младенца.

После некоторых колебаний, вызванных щемящим чувством неладного, я вновь сосредоточился на Самоцвете, вызывая следующего адресата. На сей раз я не встретил значительного сопротивления, и почти мгновенно отражающая поверхность зеркала покрылась мелкой рябью. Моё лицо и видимые прежде предметы обстановки комнаты исчезли, как бы растворившись в густом тумане. Теперь зеркало стало похожим на матовое стекло. С замиранием сердца я понял, что моё последнее предположение оказалось неверным — прямой контакт между Экватором и Срединными мирами, хотя труден, в принципе возможен.

ДИАНА, ГДЕ ТЫ? ЧТО С ТОБОЙ?…

— Кто? — послышался сонный, немного недовольный и такой родной голос.

При зеркальной связи источником звука была сама отражающая поверхность, меняющая не только свои оптические, но и акустические свойства. Создавалось такое впечатление, будто твой собеседник находится по ту сторону зеркала. В отличие от прямого телепатического контакта, зеркальная связь гораздо удобнее в обращении, более устойчива и обладает большей проникающей способностью между мирами. А использование дополнительного промежуточного агента, в виде зеркала либо его заменителя, устанавливает определённую дистанцию между собеседниками, что избавляет их от необходимости в процессе разговора постоянно следить за собой во избежание непроизвольного всплеска эмоций и обмена не предназначенными друг другу мыслями. Вот и сейчас я уловил недовольство по ту сторону зеркала только в голосе моей собеседницы при полном отсутствии характерного для прямого контакта эмоционального давления.

Я ответил:

— Мама, это я.

— Артур! — раздался из тумана изумлённый вскрик. — О, Зевс! Артур, сынок!..

Послышалась суматошная возня, сопровождаемая шуршанием ткани, звук быстрых шагов, затем туман расступился, и я увидел мою маму — такую же юную и прекрасную, как в былые времена, в наспех запахнутом халате, со всклокоченными волосами и заспанным лицом. Очертания комнаты за её спиной расплывались, и я не мог рассмотреть, есть ли там кто-нибудь ещё.

— Артур, ты жив? — радостно произнесла Юнона, протягивая ко мне руки. Наверно, ей очень хотелось прикоснуться ко мне, убедиться, что я не призрак, что я реален… Её пальцы натолкнулись на стекло по ту сторону зеркала. — Артур, малыш… Какое счастье! А я думала… — Голос её сорвался, на глазах выступили слёзы. — Думала, что потеряла тебя… навсегда…

— Меня долго не было?

— Почти двадцать семь лет… Основного Потока…

Это полностью совпадало с моими расчётами. В мире, где я жил, время шло несколько медленнее абсолютного, которое определялось Основным потоком Формирующих; поэтому для меня прошло только двадцать лет. Правда, до маминых слов я не был уверен, что Основной поток по обе стороны бесконечности имеет одинаковый ход времени. А получается, это неизменная константа.

— Где ты, сынок? — всё чаще всхлипывая, спросила Юнона. — Как ты? Почему так долго молчал? Почему не отзывался?

— Я не мог, мама. Не помнил, кто я такой. У меня была амнезия. Только теперь я вспомнил себя.

Наконец она не выдержала и тихо заплакала. Я ласково смотрел на неё и в то же время напряжённо гадал, одна ли она в комнате. Но не с отцом, это точно. Он бы уже присоединился к нашему разговору.

— Я никогда… никогда не верила, что ты погиб, — вновь отозвалась мама, утирая слёзы. — Другие говорили, что надежды нет… так как все, кто ушёл в бесконечность… все до единого исчезли… Но я всё равно надеялась…

— И много их было?

— Четыреста… Кажется, четыреста тринадцать…

— Ого! — сказал я и с грустью подумал о том, сколько же среди этих безвинно загубленных душ было моих знакомых. — Не думаю, что кто-нибудь ещё вернётся. Между Экватором и Срединными мирами лежит не просто бесконечность, их разделяет сущий ад. А мне просто повезло. Это был один шанс из миллиарда.

Юнона встревожилась:

— Но… А как же ты вернёшься?

Я загадочно улыбнулся:

— За меня не беспокойся. Всё будет хорошо.

В глазах Юноны вспыхнули огоньки:

— Так ты нашёл Источник?!

Я поднял палец и поднёс его к своим губам:

— Об этом позже. При личной встрече.

— Да, конечно, — сказала мама и бросила быстрый взгляд куда-то в сторону. — А знаешь, мы уже решили, что никаких Срединных миров и истоков Формирующих не существует, что Враг придумал всё это единственно для того, чтобы погубить самую деятельную и неугомонную часть нашей молодёжи.

— Одно другому не мешает, — заметил я. — Весьма вероятно, что он имел это в виду. И, похоже, неплохо преуспел.

— Твой отец тоже так думал. Он настаивал на возобновлении Рагнарёка, считая, что этим Враг нарушил Договор, однако главы большинства Домов не согласились с его доводами.

— А кстати, — спросил я с напускным спокойствием, — где сейчас отец?

Юнона вздохнула:

— Он умер, Артур. Одиннадцать лет назад.

Несколько секунд я потратил на то, чтобы представить мир без моего отца. Короля Утера называли последним истинным рыцарем Порядка, он был самым ярым и последовательным противником Хаоса во всём Экваторе; его уважали, им восхищались, ему поклонялись и в то же время побаивались его. Мыслями он постоянно витал в заоблачных высях и был не от мира сего, больше похожий на символ, на знамя, чем на живого человека. Я относился к отцу с неизменным почтением, но для меня он был слишком идеален, слишком совершенен, чтобы я мог испытывать к нему сыновнюю любовь. Я всегда гордился тем, что он мой отец, но вспоминал о нём в основном лишь тогда, когда мне нужно было назвать своё полное имя…

И вдруг мне стало больно. Но не из-за отца — известие о его смерти лишь навеяло мне печаль. А боль была вызвана другим. Внезапно я понял, что мама сказала не всё, что худшее ещё впереди…

— Диана… — простонал я, оцепенев от страшной догадки.

— Да, сынок, — промолвила Юнона, глядя на меня с сочувствием. — Диана пошла за тобой. И тоже исчезла…

В следующее мгновение я прервал связь и наглухо заблокировался от любых попыток контакта со мной. Это было крайне невежливо и даже бессердечно по отношению к маме, которая двадцать семь лет ожидала моего возвращения. Но я не мог поступить иначе. Я не знал, кто был в комнате вместе с Юноной, да и знать не хотел. В любом случае это был посторонний — а я не собирался в его присутствии предаваться горю…

Я встал со стула, отошёл от зеркала и бухнулся ничком на постель. Меня душили слёзы, но внезапно я обнаружил, что не могу плакать. Боль, пронзившая меня, оказалась такой острой и жгучей, что высушила мои глаза. Я лежал на своей кровати в полном оцепенении, и пытался представить мир без Дианы. Это было тяжело. Это было невозможно. Если без отца мир просто обеднел, то без Дианы он стал тоскливым и безрадостным. В этом мире я не видел места для себя… Моя скорбь была так велика, что я даже забыл про Дейдру.

Прошло много времени, прежде чем я смог заплакать. Слёзы принесли мне облегчение. Наконец я вспомнил о Дейдре и понял, что мир ещё не совсем потерян. А потом ко мне пришёл спасительный сон. Мучения мои кончились, и я погрузился в блаженное забытье.

Глава 2

В седьмом часу утра меня разбудил Колин. Вообще было странно, что он потратил на мои поиски так много времени. Мог бы и раньше догадаться, что я прячусь в своём лохланнском замке Каэр-Сейлгене.