Рыцарь из Преисподней - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 6

Земусу нужны были души. Он слышал слова «я душу отдам», сказанные в шутку или всерьез, устремлялся на них, наперегонки с другими ловцами, искал отчаявшихся, предлагал помощь, сулил чудеса, обещал спасение. Все ловцы делают это, все ищут тех, кто думает, будто терять уже нечего. Только настоящее отчаяние – очень большая редкость. Бог, создавая людей, дал им надежду, вот они и не научились отчаиваться. Даже те, чьи дети умирают от неизлечимых болезней, верят в то, что найдут деньги на лекарство из вампирской крови, или в чудо, или просто боятся демонов – все люди боятся демонов – и не поступаются душой. Ни за что. Даже за чудеса.

Надеются.

Тем, кто оказался в Песках, надеяться не на что, судьба их ужасна, и спасения нет даже в смерти. В Песках любая из Жертв отдала бы душу только за то, чтоб умереть, за то, чтоб все закончилось. Но демону в Пески не попасть. Сулэмы могли бы, наверное, но сулэмы ловлей душ не занимаются. И Земус решил попытать счастья с теми, кто обречен попасть в Пески, с теми, кого только везут туда. Открывать этим людям глаза на их участь, объяснять, что их ждет, и предлагать спасение. Стая Харира возила людей в Пески каждые полгода, Земус следовал за ними, смотрел на пленников, ждал заветных слов. Он искал настоящее отчаяние, год за годом, десятилетиями и знал, каким оно будет, когда наконец найдется. Пленники Харира тоже надеялись: увы, они не понимали, что надежды нет. И все же держась рядом со стаей, особенно когда она приближалась к Пескам, Земус находил в людях то, что больше всего походило на отчаяние. Больше, чем самая безнадежная скорбь в хосписах. Люди так устроены, что даже смерть для них – надежда. Но если лишить их и смерти, вот тогда… просто дождись заветных слов, и можешь быть уверен, они не окажутся преувеличением.

Земус дождался этих слов, когда Харир напал на Лугу. Из трехсот жителей стая выбрала четыре десятка самых здоровых, а среди них молодую пару. Счастливую пару. Эти двое ждали ребенка, ему уже придумали имя, бабушки уже покупали ему игрушки, и детская была полностью обставлена. Обои в штурвалах и корабликах, кроватка-качалка, мягкие игрушки и пушистые ковры. И в один миг все изменилось: бабушки убиты, дом разорен, а счастливая пара заперта в фуре для перевозки скота, и ребенок родится в Песках. Вампиры обожают новорожденных!

– Я душу бы продал, чтоб спасти вас, – сказал муж, когда стало ясно, что сбежать не получится.

И Земус понял: это по-настоящему.

Он освободил бы их. Всех троих. Да что там, он бы им и бабушек вернул. И дом восстановил. А если б парень додумался пожелать свободы не только для жены и для себя, Земус в обмен на душу мог бы спасти всех. Сделка делает демона всемогущим на время выполнения контракта.

Но до пожелания не дошло. Последняя формулировка, которая отдала бы Земусу душу, так и не прозвучала. Не успели. В Ифэренн явился святой, и почему-то, по какому-то нелепому своему промыслу, он решил спасать людей не из Нижних Земель, как делали все остальные святые, а вот этих, с поверхности, обычных людей, не заслуживших ни Небес, ни Преисподней. Не представляющих для святых никакого интереса.

Как же это бесило! Как это невероятно, невыносимо, страшно бесило! Земус жрал сам себя от ненависти, блевал и жрал снова. И далеко не сразу он понял, что бесится потому, что думает об упущенных возможностях, что нужно перестать о них думать, иначе он так и закончится, уничтожит себя собственной злобой, на радость еще более мелким демонам, которые с удовольствием доедят то, что останется.

Земус перестал думать о том, что могло бы быть, и стал думать о том, что он может сделать. Вернуть добычу не получится: прежде чем он сможет начать действовать, люди уйдут с земель Рены, а могут и вообще свернуть с Трассы. Но можно отомстить. Это вернет спокойствие, и хищная мелочь перестанет виться вокруг, ожидая, когда можно будет поживиться его останками. Итак, месть. Для этого нужно кое-что поменять в Харире и в его стае… Хорошо, что сейчас война, вампиры убивают друг друга, и изменения можно не создавать самому, а просто взять готовое состояние духа и разделить на всех. Если достанется еще какому-нибудь мертвяку, что ж, тем для него лучше. Звериные инстинкты и полная свобода – все мечтают почувствовать это, и вампиры, и люди. Не зря вампиры получаются именно из людей.

О том, чтоб свернуть с Трассы, Артур с Марийкой подумывали, но, определив расстояние и прикинув, насколько удобна дорога, решили, что до границы Ренатира, до поселка в Пайсартире, на соседней территории, доберутся быстрее, даже если друзья Марийки и не успеют их подобрать. В княжествах безопаснее, чем на Трассе, но это верно только для населенных областей, а в Ахтеке, вдоль границ которого они до сих пор двигались, населены были только горы и оазисы.

Так что продолжили поход по Трассе, а уже к вечеру их встретил автобус, здоровенный, разноцветный, с яркими надписями «Перевозки «Беруанг» по обоим бортам. Из автобуса высыпали пятеро: трое парней и две девушки, – с виду ровесники Марийки и, кажется, люди.

– Ну ты даешь! – веселились они, перебивая друг друга. – Автобус на Трассу! Целый автобус! Нам и водителя не дали: дураков нет сюда ехать. Даже за двойную оплату.

– Это Матиус, – одна из девушек, рыжая пышечка, помахала выглянувшему из кабины молодому человеку, повернулась к Марийке, – друг моего брата.

– Ага. И двойную оплату – ему, а не ссыкунам из «Беруанга», – поддержал девушку брюнет с дикой прической. – Кстати, Маки, деньги там хотели вперед, так что мы скидывались и еще у Пэт заняли.

– Я отдам, – пообещала Марийка, – знаешь же.

– Ты Пэт отдай, мы-то подождем.

Разговоры о самом важном и насущном, то есть беспорядочные выкрики и веселье, постепенно иссякли, все больше любопытных взглядов обращалось к Артуру. Столпившиеся на обочине люди не вызывали такого интереса. Скорее всего, потому, что в Ифэренн, как и на Земле, считалось дурным тоном демонстрировать любопытство в отношении тех, кто попал в беду.

– Это Артур, – сказала Марийка. – Да, это он. Знакомьтесь. Артур, это мои однокашники.

И пошла рассаживать людей в автобус.

Они все здоровались за руку, и парни, и девушки. Артур на Земле к этому так и не привык. Девушки, протягивающие руку, как мужчины. Нежная кожа, тонкие косточки, мягкие ладошки – какое тут может быть рукопожатие? Подержать в пальцах осторожно и отпустить. А еще на Земле так и не смог привыкнуть к мягким ладоням мужчин. Не держат они в руках оружия, не пашут землю, не знают рукомесел… Им и не надо. Но, пожимая им руки, чувствуешь себя странно.

Рыжую звали Кирой, вторую девушку, очень светлую блондинку, Царулой. Брюнет со стоящими дыбом волосами назвался Хади, парень, держащийся рядом с Кирой, представился Ирченом, а третий – Даниилом. Имена разных культур и национальностей, разные фенотипы, а компания одна. Особенности Ифэренн? Или университета, в котором училась Марийка?

Артур не знал, что именно она рассказала друзьям, но о том, что он дрался с вампиром и победил, рассказала точно. Потому что именно об этом его и начали расспрашивать, как только сочли, что достаточно знакомы, чтоб, не чинясь, задавать вопросы. Сама по себе история захвата упырями живых была интересна молодежи ровно настолько, насколько им пришлось посуетиться, отыскивая транспорт и деньги на аренду. Живущие на Трассе воспринимались обитателями княжеств как потенциальные жертвы вампиров и фейри, и не было ничего удивительного в том, что один из охотников за людьми совершил набег на Лугу. Кто не хочет оказаться в Песках, тот живет в княжествах. Хотя в жизни на Трассе есть свои преимущества: законы там проще, налоги ниже, и для предприимчивых натур есть много способов заработка, которые в княжествах не приветствовались.

В автобус они вошли уже после того, как все спасенные были рассажены. Для «Найзагая» нашлось место на корме, в отсеке, отведенном под велосипеды. О воде и еде никто не подумал, Артур попенял себе, что и он тоже не вспомнил о том, что надо бы пополнить припасы. Впрочем, чтобы людям попить, перекусить и прийти в себя, хватило и того, что отдали вампиры. А мягкие кресла, кондиционер и, главное, стремительно полетевшая под колеса Трасса – все это вместе действовало как отличное успокаивающее. Молитва была бы еще лучшим средством, но молиться здесь не умели.