Некроманты, алхимики и все остальные (Сборник) - Алексеева Яна - Страница 88

Вода оазиса Аран.

Странно, но делить путь на двоих, а точнее, на троих оказалось не легче, нет. Приятнее. Нирина всегда сама прекрасно справлялась, но…

Рилисэ Хедани, отлежавший в подполье, по его собственному заявлению, все кости, прекрасно справился с лошадьми. Напоенные, отъевшиеся животины, помахивая хвостами, довольно хрустели лакомством — сочными колючками, обмятыми в большом мешке так, чтобы пошел сок. Жильвэ прилежно учил ронийский по названиям трав и мазей, заваривая настой на маленькой жаровне. Смахивая капли пота, он, прикусив язык и скосив глаза, тщательно размешивал ароматную жидкость, стараясь не поднять осадок. Отложил мешалку, потянулся, вставая… И громко вскрикнул, перекрыв на миг шум и гам стоянки. Это Нирина, подойдя сзади, ловко окатила его ледяной водой. Тряся головой и разбрызгивая с волос капли, мальчишка яростно выпалил что-то на дворцовом алани. И испуганно замер, зажав рот руками, но никто, кроме неодобрительно качающего головой Рилисэ, не обратил внимания на вспышку ребенка. Других дел хватало.

Лошади недовольно переступили копытами, лишившись внимания восхищенного пассажира, и мужчина вернулся к расчесыванию грив. Еще он раздумывал, что бы такое рассказать у вечернего костра на перекрестке путей. Приглашали его всерьез. Что, если…

Нирина тронула аланийца за плечо:

— Пора.

Над пустыней разнесся звук рога.

Приняв из рук названного сына пиалу, полную ароматного напитка, и усевшись поудобнее, мужчина заметил:

— Теперь моя очередь вести рассказ. О торговой системе царства Алании не желаете ли послушать, шаери?

— С преогромным удовольствием, почтенный мастер.

А у прощального ночного костра, в окружении более чем дюжины слушателей, свободных от работы стражей, то же самое было изложено в виде притчи о жадном торговце и нищем выходце благородного дома. Только Нирина не слушала. Некогда. Она весь вечер проторчала на большом караванном пустыре, помогая Релату делить фургоны. Собственно, в том не было большой нужды, но проследить за тем, кто уходит, а кто решает присоединиться, диктовала простая предусмотрительность. А проще всего это сделать, заполняя перепись.

В итоге выяснилось, что количество спутников уменьшилось до дюжины повозок, из которых новыми оказались две. Усохший тощий пустынник с семьей из двух человек на фургоне с потрепанным перештопанным пологом, желающий осесть где-то поближе к Индоле, и почтенный Саман Марис, оружейник. Вот последний был на самом деле не столь уж почтенный. Мог продать что угодно и кому угодно, например отравленный кинжал предполагаемому убийце. Но сам бы руки пачкать не стал. И служку своего к подобным делам не подпустил. Так что высокого благообразного индолийца не стоит подозревать… А вот эти пустынники! Голенастые глазастые дети, женщина, укутанная во множество слоев полупрозрачной от старости ткани, смуглый до черноты мужчина с нервными, резкими движениями. Документы у них были в полном порядке: переселенцы из малого оазиса Сейнин, брошенного по причине гибели источника, — но это не показатель. У Рилисэ тоже в пергаментах все нужные отметки стоят.

Посмотрим. Понаблюдаем…

Скатав свиток, женщина перевязала его суровой ниткой и с коротким поклоном вручила Релату, закончившему, наконец, разговор с Марисом, категорически не желавшим ехать последним. Старик возмущенно топорщил голову, раздраженно одергивал полы кафтана, гонял по площади услужливого помощника. То за водой, то за пером, то за бумагой. Но все же, когда окончательно стемнело, и угасли последние зарницы, ему пришлось заплатить за желание попасть в центр каравана. Ведущий только улыбнулся, стягивая горлышко мешочка, куда спрятал три большие чеканные серебряные пластинки. К правилам каравана и его казне мужчина относился трепетно, и пощипать богатого, взывающего к благородству путников и требующего почтения к собственному статусу купца, никогда не отказывался. Опоздал к жребию — плати.

Нирина тоже провела это время не без пользы для кошелька. Ее названная племянница умудрилась ввести среди своих пациентов новую моду, только добавив дому необычности с помощью ярких плетеных циновок. Мягких, удобных, оригинальных, без единого повторяющегося узора. Тючок из полусотни похожих сегодня же займет место в подполье. Товар получился редкий и дорогой, пусть и не такой, как Огненные камни, но многие в Серебряном кольце Роны пожелали добавить своим особнякам изысканной прелести жаркого Востока. Так пусть их… развлекаются.

Старый мастер, живущий в доме, построенном из таких же разноцветных циновок и скрытом в зарослях репейника, достигающего в высоту, пожалуй, полутора человеческих роста, никому не расскажет, что означают узоры из цветных стеблей. И если кто-то украсит спальню циновками с пожеланиями провалиться пропадом, то это только его проблемы.

Напряженное ожидание какого-то подвоха не доставляло удовольствия. Постоянное наблюдение за плетущимся в хвосте колонны фургоном портило все удовольствие от разговоров, от неспешно меняющегося, оживающего зеленью вида.

От горизонта до горизонта стелилась сухая степь. Пространство, заросшее сухими, сизо-золотыми, вьющимися по ветру стеблями ковыля, еще разрывали песчаные отмели, мимо неслись, подпрыгивая, клубки репья и перекати-поля. Горячий ветер выжимал из глаз слезы, солнце пекло нещадно, пробивая насквозь редкие белые облака. Но это уже была не пустыня. И клубы забивающей горло пыли из-под колес не поднимались так высоко.

Но всю прелесть борющихся миров затмевала необходимость наблюдать. Настороженно озираться на каждое движение в придорожных кустах, проверять, насколько отстал последний фургон, не скрылся ли кто-то из оборванцев, спрыгнув с высокой скамьи. Не метнется ли из-за высокого бархана отравленный дротик? Ведь охранение вновь шло в отдалении, Реваз все чаще скрывался за узорчатой стеной растений, его дорожная палетта сливалась цветом с золотисто-бежевыми сероватыми зарослями.

А дневная стоянка? Разве возможно безмятежное наслаждение сочной, яркой зеленью оплетающих колодезные вороты вьюнов, разве доставит удовольствие плывущий над широкой котловиной свежий аромат отцветающих лаймов? И вряд ли на губах мелькнет улыбка снисхождения, если мимо пронесется стайка смуглых тощих ребят: ведь один из них может оказаться отравителем. Щепоть сухого порошка или минеральной ныли, неловкое движение, и исходящий паром настой превращается в смертоносный яд…

Жильвэ огорченно созерцал большую пиалу, в которую собирался макнуть подсохшую кукурузную лепешку. Нирина, погладив коня и позволив ему собрать мягкими губами с ладони пару просоленных корок, обернулась:

— Не уследил?

Мальчик покаянно кивнул, почти уткнувшись носом в медленно меняющую цвет с темно-коричневого на белесый жидкость. На светлом лаке, которым была покрыта глина, появился сероватый налет.

Женщина легко пригладила торчащие спутанные волосы бывшего принца. Черные завитки уныло поникли.

— Не расстраивайся. Пусть отец, — она особенно выделила это слово, — расскажет тебе о том, как следует обезопасить себя. Странно, что прежде о том не зашло речи.

Жильвэ сглотнул, перехватил горячую пиалу.

— Я… я думаю, раньше обо мне заботились… по-другому.

— Ребенок. О тебе и сейчас заботятся… — Успокаивающие прикосновения заставили подопечного сдержать всхлип. — Поверь, никто тебя не бросит. Просто пора уже взрослеть.

Поймав встревоженный взгляд мужчины, караванщица подозвала его. Раздраженно дернула себя за вьющуюся прядь, едва не выдрав блестящий на солнце завиток. Отойдя в тень фургона, отобрала пиалу у мальчишки и показала спутнику. Тот, тяжело оперевшись о колесо, только брови вздернул:

— Длинные руки новой власти…

И потом осторожно обнял названного сына. Тот еще раз всхлипнул, затем обреченно вгрызся в сухую лепешку.

— Все будет в порядке.

— Именно, — медленно сливая начавшую пованивать жидкость под копыта лошадям, буркнула караванщица. — Не слишком удачная попытка.